- Хорошие сегодня звезды, воевода, как и сегодняшняя победа, негромко сказал Илха, подходя к костру, потирая стынущие руки. - Завтра будет ясный день.
- Не мешало бы сделать его черным для татар, - вместо Меркурия отозвался сотник Валун, командовавший княжескими гриднями.
- Я сожалею, что еще очень много врагов смотрят на наши звезды, - глухо и, как всегда, негромко выдохнул Меркурий. Илха, что за дикий обычай рубить руки да еще несмышленому ребенку?
- Это моя вина. Я должен был объяснить, что можно, а что нет. В войске джихангира Хайду находится известный китайский врач Чжой-линь. Он знает как отвести заражение, - как всегда уклончиво ответил монгол.
- Много ли китайцев в монгольском войске?
- Не мало. Все осадные и полевые орудия обслуживают они, медицина тоже на них. За прямые поставки мокрого шелка отвечают китайские вожатые. Скоро планируется реорганизация войска: собираются ввести пешие подразделения. А научать кто? Опять же китайские военные.
- Руку уже не вернешь, - Валун, словно не слышал, что тема разговора поменялась. Продолжая жевать длинный седой ус, сотник теребил веткой костер. - О чем смыслишь, Мер?
- Смотрю на огонь и вижу их вождя: верхом на белом коне, точно врытом в землю. Сдается мне, он глазами искал меня. Почему он поступил не как опытный полководец? Обладая численным перевесом, он мог легко направить тысячу, а то и две к городу и начать осаду, а сам с остальной частью начать боевые действия с нами. Не похож человек на белом коне на неопытного зайца, который при виде первой неудачи, сразу же дает задний ход. Вообще сражение могло получиться очень кровопролитным.
- Вот ты сам и ответил. - Илха придвинулся поближе к костру. - А еще на войне можно легко сводить счеты и устранять соперников. Видя насколько ты подготовился, он поостерегся, а вдруг у тебя еще несколько сюрпризов. К тому же конница по такой местности маневрировать легко не сможет. Скорее сражение распадется на отдельные участки, а это гибель воинов и изматывание сил. Хайду искусный воин, бывший раб, оказавшийся рядом с вершинами военной власти. Он, наверняка, хочет маленькими потерями привести Смоленск к покорности. Он либо готовит коварный удар, либо ищет возможность подкупа, либо думает, как уничтожить главного.
Меркурий встал и, разминая затекшие ноги, отошел в темноту.
- Илха, - негромко позвал он.
Монгол распрямился из позы лотоса, готовый на кривых ногах подойти к воеводе, но с сожалением посмотрев на костер, спросил, стоя на месте:
- Воевода хочет увидеть монгольский стан?
- Ты умеешь читать мысли, Илха. Как думаешь, далеко ли они отошли?
- Думаю, что нет. Ты позволил им забрать убитых и раненых, значит, арбы тяжелы. До них должно быть не более двух часов рысью.
- Валун, твои конники сегодня не участвовали в бою. Дай им пять часов отдыха, и пусть пребывают в готовности. И еще — будет нужна малая дружина. Да, нам тоже подготовь свежих коней.
- Зачем воевода хочет взять пеших? -Монгол смотрел на Меркурия с удивлением, к которому примешивалось безмерное уважение.
- Сотня конницы — это гридни, а другую посадим на крупы коней.
- Вай, мудрейший Меркурий. Будет очень тяжело уходить от погони.
- По ночному лесу нетрудно. Как мне известно, монгол боится леса до судорог. Так, Илха? В седло!
Два всадника по следам монгольского войска, отчетливо чернеющем в свете луны, поскакали, держа курс на северо-восток. Ледяная ноябрьская изморозь оседала на металл и кожу доспехов, изо рта коней валил густыми клубами голубой пар. Но ни лошади, ни всадники не ощущали холода. Стояла прекрасная осенняя ночь, крепкая и прозрачная, словно вода в омуте. Когда в небе заалели отсветы костров, Меркурий и Илха спешились, привязали коней и, крадучись, стали взбираться на холм. Скоро оказались на самой вершине, и перед их глазами открылся монгольский лагерь, расположенный в виде огромного горящего наконечника стрелы. У тысяцкого холодок пробежал по спине:
- Я такого еще не видел никогда!
- Хайду поднимает боевой дух воинам. Такой лагерь атаковать сложно, мой воевода. Воины слишком возбуждены и сон их чуток. К тому же, врач с помощниками не сомкнут глаз, шаманы не сомкнут глаз, и сам Хайду будет бодрствовать.
- Другой ночи у нас не будет. Они оправятся и выбросят всю ненависть. А их пока слишком много. Численный перевес может стать решающим преимуществом. Нужно измотать, обескровить и желательно уничтожить командующего. Тогда — победа. Если не получится — главного, то хотя бы дотянуться до тысячников и сотников.
- Это очень не просто. Никто не знает где и когда спит Хайду, он может спать на войлоке под открытым небом или в палатке простого воина, а может всю ночь просидеть в позе лотоса в своей красивой белой юрте. Вокруг него всегда сотня испытанных нукеров, которые лягут костьми за джихангира. С тысячниками тоже не просто, к каждому приставлено до полусотни нукеров, и каждый из них владеет клинком не хуже самого Тенгри.
- Ладно, Илха. Лучше просвети, как укреплен лагерь?
- Защитой служит обычно двойной ряд плотно сдвинутых телег. Простые лучники и беднота, вроде меня, размещается на ночь почти на границе лагеря, у самых телег. Они первыми отбивают приступ. Внутри сооружается еще один заслон, из щитов, и идет кольцами вокруг ставок тысячников. В центре бунчук самого джихангира. Лошади и прочий скот стоят просто в поле, иногда в загоне. Боевые кони тяжелой конницы и командиров от десятников до тясячников находятся в основном лагере.
- Хм. Значит нападать на табуны нет смысла. Только шуму бесполезного наделаем.
- То верно говоришь. К тому же коней охраняют опытные пастухи и собаки. Да и любой монгольский конь будет искать хозяина. Если даже из двадцати тысяч перебить половину, то другая половина все равно вернется под седло. Монгол в дальний поход идет опятиконь. Попробуй осиль такую прорву.
- А тягловая сила?
- Волы тоже бешеные, слушаются только хозяев. Чужого топтать начнут. Иногда этих животных монголы пускают на вражеских пехотинцев. Их ничего не берет ни стрела, ни клинок. Не стоит ночью нападать, воевода!
- А мы ночью и не будем, Илха. Нападем под утро, перед самым рассветом, когда караульные устанут, а шаманы и лекари пойдут отдыхать.
- Вах. Кто это? - Хайду, вжавшись в мерзлую землю, ошалело смотрел на лунную дорожку, которая упиралась в опушку леса.
От чащи в сторону распластавшихся на земле Меркурия и Илхи медленно ехал всадник. Лось под ним важно перебирал сухими ногами и в такт шагам покачивал тяжелой рогатой головой. Страшный топор на длинном в полтора человеческих роста ратовище горел тусклым огнем в лунном свете. Две длинные толстые седые косы падали от висков на грудь и терялись в темноте. Всадник и лось, слившись воедино, были похожи на призрак из древних сказок народа, который жил на берегу Днепра задолго до прихода словен и кривичей. Обрывки тех сказаний в некоторых глухих деревнях и в лесных хуторах приходилось слышать и Меркурию. Но сам он никогда не видел Измора, потомка Ишуты, превратившегося из змия в человека и ставшего лесным волхвом. Да и вообще мало верил в лесную нечисть. Из всего услышанного он запомнил хорошо только одно: Измор приходит к тому, кого он сам выбрал. Всадник ехал по холму не хоронясь, не понукая животное, держась на его спине прямо. Илха зарылся лицом в траву и отрывистым шепотом читал молитвы. Меркурий смотрел завороженно на поросшее бровями чуть ли не до усов и испещренное глубокими морщинами лицо. Всадник поравнялся с лежащими, оказавшись в каких-нибудь пяти шагах, пристально посмотрел на Меркурия темными омутами глаз и резко ударил тупым концом ратовища о землю. Лось взревел так, что с деревьев посыпали с неистовым граем вороны.