Когда-то очень давно занесло меня в народную изостудию. Взрослые тети и дяди приходили туда после работы и под руководством художника (настоящего, прямо который член союза и всё такое) учились рисовать. Об этом художнике расскажу потом, отдельной историей, сегодня речь не о нем.
Так вот, в этой народной студии взрослые люди вечерами в свое удовольствие осваивали все премудрости графики и живописи. Были те, кто когда-то рисовал в детстве, а были и те, кто первый раз в жизни карандаш взял после 40...
И был там дедулька Викентий. Невысокий, кругленький, в огромных очках с толстенными линзами. Глядя на него в голове вспоминается выражение "старый гриб". И правда, был он похож на крепкий старый боровик.
Жил он один, "бабка-то моя померла уже", а детей не нажили. Носил Викентий старенькие, аккуратно заштопанные когда-то давно, рубашки в клеточку и штаны с вытянутыми коленками. Зимой шагал в калошах из которых вылезали толстые шерстяные носки, а летом - в каких-то древних растоптанных ботинках. Питался в столовой для бомжей и имел заклятого друга Раиса, с которым в изостудии до хрипоты спорил на тему коммунистов и демократов. Пожалуй, это единственное, что могло Викентия взбудоражить. Во всех остальных ситуациях он был немногословен и нетороплив. Всю свою жизнь Викентий проработал на заводе, не то чтобы он любил свою работу, но и не проклинал ее. Он вообще был очень терпеливым и толерантным, как сказали бы сегодня. Какой финт ушами не выкинет жизнь, он принимал это с какой-то нечеловеческой мудростью: значит, так надо и надо как-то с этим жить.
Однажды он подобрал на улице молодого парня. Уж не знаю, чем тот Викентия так привлек, но подобрал. Привел домой, накормил, напоил, спать уложил. А на утро выяснилось, что парень деда обокрал. Там особо-то и красть нечего было. Пара сотен рублей, несколько консервов да еще что-то по мелочи. И знаете что? Он не рассердился, не обиделся на парня. Повздыхал только "ой, бедовый", да переживал, как до пенсии дожить.
Пенсия в жизни Викентия имела особенное значение. Была она совсем крохотулечной, уж не знаю почему. И он ее всегда как-то особенно ждал. Не с предвкушением, а степенно, достойно. Потому что после этого знаменательного события Викентий эту пенсию тратил. Первым делом он платил за квартиру. Дедуля он был очень ответственный и долгов за собой терпеть не мог. А остатки пенсии он откладывал в кубышку и ждал. Когда накапливалась подходящая сумма он шел в салон для художников и покупал пастель. А рисовал он на картонных коробках, которые подбирал или просил в магазине у дома.
А вот рисовал Викентий портреты. Он был невероятный, потрясающий портретист. Долгое время я не могла понять: почему никто не заказывает ему портреты, не платит за них? Я видела его работы на выставке. Ведь он просто потрясающе пишет! Его портреты живые, сильные, страстные. Они притягивают к себе внимание, хочется быть рядом с ними, они будят в душе и в голове что-то, что делает тебя другим...
И вот, мне повезло. В студии спросили, не желает ли кто-то попозировать и я с радостью согласилась. Викентий писал мой портрет. В первый же день случилась занятная сцена. Во время работы пришла какая-то женщина, очень красивая, ухоженная, благообразная и совершенно безобразным образом начала орать на Викентия. Я не поняла суть ее воплей, но поняла, что Викентий негодяй и мерзавец и так вообще невозможно. Потом уже кто-то из студийцев рассказал, что Викентий написал ее портрет. И я его даже увидела. На портрете была написана эта самая красивая и холёная женщина. Но что-то в нем было неуловимое, от чего хотелось задвинуть этот портрет подальше и помыть руки. Глядя на эту прекрасную красавицу в голове появлялась только одна мысль "ну и дрянь".
Викентий обладал редким даром. Он писал портреты. Но на его портретах была запечатлена душа. Я поняла, почему мало кто заказывал ему свой портрет. Кому захочется видеть себя настоящего? Надо иметь хороший запас смелости, чтобы предстать честным перед самим собой и другими.
Когда мой портрет был закончен, я с большим волнением приняла его из рук Викентия. Мда уж... На портрете была моя душа. Я не рискнула повесить его на стену. Больше того, я долго его хранила, бережно, с любовью и благодарностью, но никому не показывая.
Викентий умер в трамвае. Ехал куда-то, упал и умер. Каким-то образом в изостудии узнали об этом. Похороны были скромные и неприметные. Остались о человеке только добрая память да набросок кого-то из студийцев с его портретом.