Просветлённое лицо с мягкими чертами, улыбка и твёрдый голос - всё говорит о том, что передо мной женщина, вынесшая немало трудностей, но имеющая лёгкий характер.
Боевая, боевая,
На все сто отчаянна.
Не повешу головы,
Не пойду печальная.
Вот так она о себе и пела, зная прорву частушек, имея на каждый шажок поговорочку с присказкой.
- Помню, как мои братья: Михаил и Пётр, - рассказывает Елизавета Константиновна, - вернулись из армии. А я на тот момент возвращалась от колодца, полнёхоньки вёдра в кадку вылила и айда от радости дробить. У нас и мама певунья была, и братья на гармошке играли.
Родилась моя героиня в 1931 году в д. Поповке. В 1941 году отец, Константин Степанович Лукоянов, ушёл на фронт, а в 43-м пришла на него похоронка. Осталась мама, Павлинья Васильевна, с одиннадцатью ребятишками: восьмью девками и тремя сыновьями. Как уж досталась ей жизнь, а помнится всё улыбающейся.
- Проснешься, бывало, ночью, - вспоминает Елизавета Константиновна, - склонишь голову с полатей, фитилёк горит, а мама шерсть теребит, прядёт, а то валенки катает. Утром встанешь, а у неё и хлеб готов, чугун на шестке дымит. Вывалит нам картошек в одно большое блюдо, мы за минуту опростаем его. Голодно жили. А как лето придёт, так радёхоньки - пиканами, горькой редькой животы набивали. Собирали ягоды. Грибы так кадками солили. Держали скотину, да всё уходило на налоги. Ладно, обрат оставался.
Хлеба нынче уродились.
До чего же хороши!
Продотрядчики явились,
Нам оставили шиши.
Дом у Лукояновых был просторным и слишком много требовал для отопления дров. Ребятишки ежедневно ходили в лес и собирали сухарник, но мама всё равно вынуждена была поменять его на маленькую избушку в Сажино. Тяжело жили, что тут скажешь. Надеть тоже нечего было. Одним платьем менялись с сёстрами, а из обувки - лапти.
Эх, лапти мои,
Лапотошечки.
На базаре их купила
За картошечки.
- Не успели тетради исписать, - рассказывает Елизавета Константиновна, - а нас уж на работушку. Как уж мы учились, не ведомо. Кукол из тряпиц отложишь - и на поле. По всему летичку поля пропалывали, грабёлками на покосах махали, волокуши возили. Бывало, работаем на поле, смотрю, мама верхом скачет - она в пожарной работала и объезжала с проверкой поля. Поросят да коров пасли.
После четвёртого класса я устроилась на молзавод и пять лет там отработала. Вручную сепарировали молоко и сбивали масло. Зимой дрова в лесу рубили, лёд на пруду долбили и на санях возили в ледник. Там я и застудила шибко ноги. Ладно, старшая сестра Евдокия похлопотала, и меня взяли в пельменную посудомойкой, всё полегче.
Ох, мать, моя мать,
Куда горюшко девать?
То ли по полю рассеять,
То ли в землю закопать?
- Тут сыскался мне паренёк, - продолжает Елизавета Константиновна, - сосватали, и ушла я в семью чужую, а там свекровушка лежачая, свёкор - фронтовик еле передвигающийся, да два деверя. Мужа, Евгения Ефимовича, я и дома то не видала - трудился трактористом. Сама я тоже плугорила. Шла за трактором и следила за бороной. Поднимала её, чистила. Ох, и надцелась, пыли наглоталась. Так прожили семь лет. Начали ребятишки копиться. Купили мы каменушку (каменный домик) - холодно, сыро. Зимой голбец промерзает. И тут на счастье дали нам избёнку. Евгению выдавали в совхозе пшеницу, мы её продавали, а на скопленные деньги корову купили. Только начали жить, как беда - муж умер, оставив меня с четвёрочкой детей: Валерой, Петром, Александром и Надеждой.
Правление совхоза направило было вдову в кочегары, но вступился бригадир С. К. Чухарев и приставил Елизавету сторожить гараж, где она и отработала десять лет. Затем перевелась фуражилом.
- Любила я эту должность, - признаётся Елизавета Константиновна, - на лошади объезжала поля, обмеряла зароды, определяя, сколько в них центнеров, ставила бирки. Дух пшеничный да ржаной до сих пор помню. Руководила распределением кормов на ферме.
Сколько пота легло в борозду,
Сколько хлебушек силы выматывал.
Вспоминаю, гляжу на звезду
И на отсвет, спокойный и матовый.
Где всё это?
Но шепчет мне рожь,
Та, что в тысячный раз наливается:
- Ты уж старые раны не трожь,
Пусть тяжёлое всё забывается!
( В. Боков)
Но не забываются тяжёлые времена, они шрамами на сердце. Как- то вызвали Елизавету Константиновну в правление совхоза и объявили, что ставят её бригадиром фермы. Женщина стало было отказываться, но никто не слушал её доводов. Привезли на ферму, поставили перед народом: "Вот вам новый бригадир! Любите и жалуйте!"
- Ох, я и намучалась! В те времена, что скрывать, по фермам одна пьянка была. Пока ищешь замену не пришедшей доярке, хоть волком вой, хоть сама дой. Да и тащили с фермы много. Но помаленьку порядок навела, начали удои с привесами подниматься. Ан не всякому нравится, когда его прижимать начинаешь, вот и начали на меня начальству кляузничать.
Как - то поехали все наши передовики в район на праздник, а меня не взяли, хотя ферма на хорошем счету, что, думаю, за штука такая? А потом встретилась с бригадиром другой фермы, он меня и спроси: " Что тебя, Лизушка, на награждении в районе не было? Объявляли тебя со сцены и подарок твой в огромной коробке, сервиз столовый, передали начальству вашему". А я ни привету, ни сервизу не получала. Так обидно стало! Распрягла лошадь, в дом вбежала, бухнулась перед иконами и реву. Сколько трудов было положено, сколько нервов ушло, а награда мимо.
Отстряпалась и вечером поехала в Конёво к закадычной подруженьке Анне Яковлевне Крылосовой.
Без подружки потайной,
Как без матушки родной.
Она мне на всю жизнь дана была первой помощницей и утешительницей. Выплеснула ей слёзы обидные, а она мне тихо так: "Пусть возьмут, а ты перетерпи". Вот так всю жизнь мы и терпели. Правда, на следующее утро, когда я в конюховке лошадь запрягала, мне скотник подал несколько блюдец из того сервиза, да я их наотмашь о стену и долбанула. Не всё горе горевать!
Говорят, что боевая,
Боевая с малых лет.
Никогда не потеряю
Боевой авторитет.
Было в жизни Елизаветы Константиновны и счастливое время. Как - то приехала в совхоз строительная бригада, там оказался армянин А. Х. Шамирян, который и начал приглядываться к одинокой женщине. Она бы сама и не взглянула на черноволосого мужчину, да сын Пётр однажды выдал: " Мама, давай возьмём к себе Анатолия, хороший он мужик!"
Анатолий Хачикович сделал всё, чтобы семья ни в чём не нуждалась.
- Время было светлое, - признаётся женщина, - он заботился обо мне, оберегал, а, когда я практически обезножила, доставал путёвки в различные санатории, лечил меня. Я ведь опять заходила! Да не долго бабье счастье - умер Толя.
Схоронила она и старшего сына. Чтобы унять боль, начала посещать церковь. Батюшка дал ей книгу о вере - прочла. И без молитвы уже не жила. На столе у неё стопки духовных книг и молитвословов, а на стене в рамке четыре свадебные фотографии: своей свадьбы и четырёх детей.
- Вот и вся жизнь моя уложилась в рамочку, а в ней и всё моё богатство, - говорит Елизавета Константиновна, - вера и дети. У меня ведь семь внуков и девять правнуков. Вот какая семьища! Не они бы, так и жизнь пуста.
В конце беседы, как ведётся, мы смотрим семейные альбомы. Елизавета Константиновна бережно берёт фотографию, где она с подругой Анной, и тут же рождается частушка:
- Пойдем, подружка, помолотим,
Что прошло – назад воротим»,
Не пойду я молотить,
Что прошло – не воротить.
Татьяна Костырева
2020 г