Солнечный зайчик от лежащего на столе у окна старинного зеркальца с витой ручкой дрожит на потолке. В лучах рассветного солнца, зеркальце, сияет амальгамой и всеми своими драгоценными камнями, раскинувшими по потолку цветные блики. Часы только что отбили пять. До того, как встанет хозяйка еще час. У меня есть время погреться в рассветных лучах.
Время…
Для меня его нет.
Для моей хозяйки оно подходит к концу.
Если бы её отец не подобрал меня в разбомблённом Варшавском музее, моё время просто прекратилось бы. А теперь я меряю время для хозяйки.
Я помню её девчонкой.
Ей меня отдала жена солдата, когда дочка подросла и стала часами крутиться возле огромного зеркала в платяном шкафу.
Милый курносый носик с веснушками и пара огромных, любопытных, карих глаз впервые заглянули в меня тогда. И сразу «Я ль на свете всех милее?» Конечно, я ответило ей «Да».
С тех пор я стало жить интересно. Я бывало с ней в школе (познакомилась с её подружками), побывало в горах и огромном лесу лежа в её рюкзаке. И видело смущение, когда она прибегала проверить своё отражение перед первым свиданьем. И видело заплаканные глаза, после первой размолвки с любимым. И неизменно подчеркивало все её достоинства, если она заглядывала в меня с неуверенностью в своей красоте. Мы виделись ежедневно.
Часто, в задумчивости, она нежно водила по моим узорам своим пальчиком, и во мне поднималась неведомая сила, которую мне с трудом удавалось сдержать, не засияв, как лампочка. И я научилось собирать эту силу в себе. А отдавать ей её, когда во взгляде хозяйки я видело боль или усталость. «Ты прекрасна» - убеждало я её тогда, пряча в отражении появляющиеся морщинки и припухлость усталых глаз.
Она не отдала меня своей дочке. Я было радо. Я привыкло видеть её добрые глаза каждый день. Я расстраивалось, когда видело, что усталость не покидает её глаз… Но ничего не могло сделать., что бы она уставала меньше.
Но потом хозяйка стала заглядывать в меня всё реже. Перестала гладить мои кристаллы. Мои силы стали недостаточны для подмены отражения, и хозяйка стала видеть все свои морщинки и иссушенную временем кожу. И заглядывать еще реже… и, даже, убрала меня в дальний ящик.
А вчера достала. Я ужаснулось! Сухонькое, изборождённое глубокими морщинками дорогое лицо. Но глаза! Глаза были счастливые! Спокойные. Она снова водила скрюченным пальцем с прозрачной кожей по моим завиткам. И улыбалась мне. И легко принимала правду о себе, которую я отражало. А потом она положила меня сюда, к окну поближе. Сказала, что мне надо приготовиться. А к чему? Не сказала.
Я слышу, приближаются шаркающие шаги. Она заглядывает в меня с улыбкой. И начинает начищать меня, все мои выпуклости и впадинки, проходит мягкой ваточкой, натирает стекло. И все время улыбается.
Звонок. Слышу юный смех. Взлетаю со стола.
В меня заглядывают восхищённые карие глаза, в обрамлении золотистых локонов, так похожие на глаза хозяйки: «Я ль на свете всех милее?»
- Конечно да!
