От редактора:
Здесь я буду публиковать лучшее из документальной книги "Вира якорь!", автор которой - мой папа, Егоров Владимир Николаевич - штурман дальнего плавания, капитан-лейтенант запаса, в советское время ходивший на Кубу, в Индию, Африку, Сирию и многие другие страны, переживший такие приключения, по которым можно снимать блокбастеры, спасший за годы своей работы множество жизней и неоднократно спасавшийся сам.
Читтагонг. Часть 13
Часов в 12 ночи к борту подходит шипчандлерский катер и грузчики начинают таскать на палубу мешки, ящики, коробки. И все это аккуратно расставляют на освещенном месте на палубе, чтобы я смог пересчитать и сравнить с накладными. После этого я должен был расписаться за товар и поставить судовую печать. Дело, в общем не хитрое.
Но, как назло, шипчандлером оказался канадский англичанин в самом худшем смысле этого слова. На вид он казался чем-то средним между Уинстоном Черчиллем и карикатурой на буржуя из журнала «Крокодил»: лет под 60, фигура грушей, щеки висят как у бульдога, в зубах сигара, надменный взгляд, почему-то в морской форме с кучей нашивок. И, конечно, говорит сквозь зубы на классическом английском языке.
Я в то время уже немного болтал по английски, в общем, для молодого моряка вполне сносно. Но до этого буржуя с его классическим инглишем мне, конечно, было далеко. И вот, когда нужно было выяснить какую-то деталь по этим накладным, мне пришлось его что-то переспросить, чтобы не ошибиться. В ответ слышу гнусавое: «Вы очень плохо говорите по-английски!».
Такого свинства я не ожидал. Все моряки в портах пытаются, кто как может, общаться на английском. При этом всегда вежливо помогают друг другу и ведут себя по дружески. А тут какая-то сухопутная англо-саксонская крыса в морском мундире стоит передо мной, как на пьедестале, и делает мне замечания.
Чувствую, что у меня внутри просыпается что-то холодное и жестокое. Мне это чувство было хорошо знакомо. Я долго занимался борьбой и, как правило, на ковре относился в противнику по-товарищески, без всякой жестокости. Но несколько раз было так, что приходилось выступать на соревнованиях в чужом зале и зрители болели не за меня. И если в мой адрес слышались с трибун неуважительные выкрики — то это был приговор моему сопернику. Во мне просыпался какой-то жестокий холодный зверь и тогда уже ничто не имело значения: ни сила противника, ни его опыт, ни поддержка зала, ни моя боль от травмы. Противник был обречен.
Что-то похожее со мной случилось и сейчас. Абсолютно спокойным голосом спрашиваю буржуя: «Если вам не нравится мой английский, может быть перейдем на русский?». Тот, ещё ничего не подозревая, презрительно бросает: «Я не знаю русского!». Тогда я так же спокойно говорю ему на немецком: «Так! Понятно. Ну а как на счет немецкого?».
Англичанин насторожился. Оказалось, что и немецкого он не знает. Следующий мой вопрос звучал уже просто унизительно: «В таком случае, какой язык вы предпочитаете?».
Англичанин понял, что попался. Саксонской надменности заметно поубавилось. Он вынужден был признаться, что кроме родного английского ничего не знает. Мне это и нужно было. Я очень вежливо предложил: «Тогда, если вы не возражаете, вернемся к английскому?».
Англичанин молча это проглотил, кивком головы дал понять, что согласен. По всему было видно, что ему стало как-то неуютно на нашем пароходе и хочется скорее расстаться со мной. Но не так-то просто было убежать от меня с ковра.
Товар выгружен, оставалось подписать накладные. Буржуй протягивает мне накладные и говорит, мол, все в порядке, подписывай. Я просмотрел еще раз не спеша накладные и отвечаю: «Я не уверен, что все в порядке. Будем пересчитывать».
Времени у меня достаточно, все равно я на вахте стою, спать не положено. Позвал в помощь вахтенного матроса Ивана Романовича от трапа и стали мы с ним тщательно, со всей пролетарской ненавистью, пересчитывать груз. Проверяем соответствие товара накладным, а в голове у меня почему-то возникают картины штурма англичанами Севастополя в 1854 году во время Крымской войны. Да и с сипаями они жестоко обращались во время восстания в Индии, помню со школы.
Я знал, что что-нибудь найду. С такой кучей товара, да еще ночью, трудно не ошибиться.
И точно! Через полчасика мы с матросом обнаружили, что не хватает одного ящика коньяка. Для верности еще раз пересчитали все напитки — ящика нет. Можно было, конечно, просто вычеркнуть ящик из накладной, уменьшить сумму и подписать. Но не в этом случае. «Ну буржуй, попался! Сейчас ты у меня бегло по-русски заговоришь».
Подхожу к буржую и очень вежливо сообщаю следующее: «Mister shipchandler! May be really I am not so good in English, but my arithmetic is all right. Where is the box of cogniac?». («Господин шипчандлер! Возможно мой английский действительно не так хорош, но с арифметикой у меня все в порядке. Где ящик коньяка?»).
У буржуя из под фуражки сразу потекли капельки пота. Хотя ночью в начале мая в Монреале на речке Св. Лаврентия совсем не жарко.
Тут англо-саксонец допустил неприличную суетливость: сначала попросил вычеркнуть коньяк из накладной и соответственно уменьшить сумму, потом попросил разбудить капитана или старпома. Пришлось вежливо ему объяснить, что я на вахте, поэтому все вопросы решаю сам. Капитана или старпома будить нельзя, так как моряки перед сложным переходом должны получить полноценный отдых. И вычеркивать коньяк из накладной я не буду. Потому что это любимый напиток нашего капитана.
Что же делать? Да очень просто, говорю: забирай обратно на катер весь товар и привози в Три-Риверс завтра согласно списку. Буржуй совсем уже сдулся и потерял всю свою важность. А ведь мог бы просто извиниться за свое хамство, но ему это как-то в голову не пришло.
В конце концов я сжалился над побежденным. Не стал доводить болевой прием до конца. Разрешил ему оставить на судне привезенный товар. Подписывать накладные я отказался. Пообещал подписать, когда он привезет завтра на машине в Три-Риверс недостающий ящик любимого капитанского напитка.
На этом и порешили. Англичанин с побитым видом сошел с трапа. В этот раз русские победили.
Я иногда думаю: может быть англичане так сильно не любят русских вот именно за такие вещи? Не знаю.
Но с этого дня я занялся английским вплотную.