Она ничего не слышит... Или слышит, но не тем, чем слышать принято, возможно, что звуки идут к ней напрямик, прямо в мозг, минуя уши и слуховые каналы, хотя мозг совсем не кажется обнаженным, скорее, наоборот, засунутым вглубь какой-то глубокой и тесной пещеры, находясь в которой, не может сделать ничего, ни даже заставить пошевелить её тело пальцем. Однако она видит и слышит. Даже обоняет. Чувствует запах йода, каких-то лекарств, старых бинтов, слабый запах мочи, которую, наверное, быть может, и вытирают, но она появляется тут слишком часто для того, чтобы кто-то мог справиться с этим навязчивым запахом окончательно, раз и навсегда. Она чувствует запах старости и болезни, человеческого бессилия. И - в то же самое время - острый запах чего-то цветущего, совсем неподалеку, рядом, она, наверное, если бы захотела, могла бы даже дотянуться до его источника рукой... Но не может - руки у неё не шевелятся. Она даже не может повернуть голову в его сторону - всё её тело как будто бы находится за несколько километров отсюда, и она может лишь наблюдать за ним в подзорную трубу, но сделать с ним ничего не может - уж больно далеко оно от неё находится.
Зрение её передает мозгу нечеткую, расплывчатую картину, благодаря которой можно лишь определить лишь то, что сейчас день, возможно, лето, или поздняя весна, и ближе к полудню, и что она находится в каком-то помещении с большим, в половину стены, окном. И ещё то, что она находится тут не одна - рядом с ней стоят какие-то силуэты в белых одеждах - они, кажется, о чём-то говорят с друг-другом, вполголоса и не выказывая никаких эмоций, ни жестами, ни движениями, а лица их слишком размыты для того, чтобы понять, в каком они сейчас настроении. Голоса их, хотя они и не говорят шепотом, она не может разобрать тоже, они как будто бы проговаривают слова задом наперед, или говорят на каком-то доселе неизвестном языке, вроде и близком к английскому, но, тем не менее, одновременно и нисколько на него не похожем. Сама она, кажется, лежит, и из этого можно было сделать вывод, что ей опять мерещится та самая больничная палата, которую она видела всякий раз, когда впадала в беспамятство или лишалась возможности сознавать реальность вокруг себя... Правда, на сей раз всё совершенно по другому. Во-первых, галлюцинация или нет - но это потеряло свою отчетливость, и теперь она может только лишь догадываться, что это такое происходит вокруг. Во-вторых, теперь это продолжается гораздо дольше, чем прежде — ни всего секунду-другую, а , самое малое, уже минуту, но, скорее всего, гораздо больше, в три раза, а то и в четыре. Можно было бы даже предположить, что она оказалась тут на самом деле, после всего того, что произошло с ней на той треклятой заброшенной фабрике, после того, как её могли спасти оттуда и доставить в реанимацию ближайшей от этого места больницы. Но что-то ей подсказывает ей - дело тут не в этом, во-первых, потому что все предыдущие её видения были идентичны этому и начинались с того же самого, что и... Хотя постой, говорит она самой себе, а что со мной случилось на сей раз? Опять рухнула в обморок? Действительно рухнула в обморок или, как в предыдущие несколько раз просто на секунду потеряла сознание, а сама оставалась на ногах? И если да, то где это происходит, и что с ней происходит в это самое время? Что с ней было в последний раз? Её старинный друг, Дон, что-то пытался сделать с ней, таращась на неё опустевшими, стеклянными глазами? Или это были те громилы в собачьих масках? Или...
Фигуры в белом - их было двое — всё так же стоят рядом с её больничной койкой(?) и, как ни в чём не бывало, спокойно беседуют с друг-другом. Ей надо что-то делать. Если это обморочный бред, то нужно срочно каким-то образом выбираться отсюда обратно, в реальность. Если нет, то нужно узнать у этих двоих, где она находится и что с ней происходит. Ей могли перебить позвоночник, и теперь она на всю жизнь осталась беспомощным инвалидом, человеком-бревном, и, быть может, эти двое обсуждают сейчас вероятность эвтаназии для неё. Надо показать им, что она жива, чтобы они, как врачи - если это, конечно, вообще врачи - осознали, что есть какая-то надежда на её исцеление, иначе с ней произойдет черт знает что. Надо сказать им что-нибудь, или даже крикнуть, чтобы эта парочка обратила на неё внимание... Но как? Она, кажется, сейчас и дышит-то не по своей воле, что уж там говорить о том, чтобы пошевелить языком или заставить вибрировать голосовые связки... Но если попробовать, собрать всё свои силы в кулак и хотя бы промямлить, прохрипеть что-то? Поднатужься, твердит она себе, сделай, сделай это... Но кому она это сейчас говорит? Той глубокой и узкой расщелине, в которой сейчас находится её сознание? С тем же успехом она могла бы отдавать мысленные приказы камням, лежащим на океанском берегу где-то на другом краю света... Но я должна, должна , черт подери! Я не могу превратиться в тюк с ватой, не имею права погибнуть от этого. Ещё! Ещё! Сильней!!! Хотя бы просто открыть рот или пошевелить пальцем! Ну же! …
Короткий миг соприкосновения с собственным телом, в нём дергается какая-то жилка, она слышит тонкий и короткий писк там, откуда до неё доносится запах весны и цветов, и...