trigger warning/ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Внимание! Текст содержит кровавые сцены и описание смерти животных. Если для вас это неприемлемо — лучше не читайте.
Умер мой пёс. Назовем его Пёс.
Его сбила электричка. Он жил за городом в доме бывшего мужа по имени А. — пока мы жили вместе, и остался там после нашего развода.
Псу было 13 лет. Он всегда увязывался на станцию — дом построен рядом с рельсами, до станции рукой подать, мы всегда ездили на электричках. Один раз он впрыгнул в вагон к моему младшему сыну В., когда тот сел в электричку. В. пришлось выйти на следующей станции и вести Пса домой. И с ним всё было так.
Он увязывался с сыновьями в школу, когда они были маленькие, и весь учебный день бегал по этажам. Или он увязывался в детский сад, а потом не мог вернуться, потому что там бегали страшные уличные собаки, прятался весь день у помойки, и вечером его надо было забирать.
Пёс был мой. Друзья подобрали его 13 лет назад щеночком в мой день рожденья. Возле магазина, ночью. И подарили мне.
Мы думали, Пёс вырастет в метиса — он был похож на овчарку. Они и вырос, но на очень коротких лапках. Мы звали его «норная овчарка». Мне кажется, у не очень было с личной жизнью, ну чисто технически.
Когда мы развелись, я оставила его жить с А. Подумала, что бесчеловечно его было бы везти в городскую квартиру после загородного приволья. А. любил его, варил Псу кашу и сделал ему зимнюю будку с подогревом.
Год назад Пёс заболел. Ему сделали операцию, непонятно было, что будет дальше, надо было водить на капельницу, делать уколы, выхаживать. А. надо было уехать, мы прожили с Псом вдвоем несколько дней в доме, который когда-то был моим. У него был дурацкий пластиковый колпак-ошейник, чтобы не лизал швы, через который он очень жалобно на меня смотрел, когда я приходила делать уколы. Нога, куда колоть, была совсем худая.
Мы его выходили, он выздоровел. Но уже стал плохо видеть и слышать. 13 лет — много или мало для пса?
А позавчера его сбило на переезде. Скоростной электричкой.
На глазах у сына В., за которым Пёс по своему обыкновению увязался.
Сын сел в электричку и уехал. С дороги позвонил папе. Папа был на работе и пришел на переезд уже вечером.
Ему сказали, что Пса — точнее, части Пса — рабочие переезда выкинули в канаву.
Канава до краев полна водой.
Хоронить нам некого.
Я боялась звонить В. Я не знала, как его спросить, как он это перенёс, и почему он уехал. Но пришлось.
Он сказал — я ничего не мог сделать, это было слишком страшно, ты вообще представляешь, что это такое?
Я не представляю. То есть представляю, и сразу начинаю плакать.
Я сказала: тебе надо было позвонить мне. Я была дома весь день, был выходной.
Потом позвонил старший сын, Г. Поздравил меня с днем матери.
Я сказала: В. оставил Пса на переезде. Г. сказал: а что он мог сделать? Это слишком страшно. Я сказала: он мог позвонить мне.
Я повесила трубку и подумала: какой еще день матери. Я воспитала черствых людей. Они уже взрослые, и они не понимают, что некоторые вещи надо делать, просто потому что надо. Потому что у нашего Пса должна быть могила. Потому что нам нужно его закопать, и плакать над ним, и воткнуть сверху палку. И написать табличку.
Потому что Пёс был последней ниточкой, соединявшей нас с теми временами, когда мы все вместе жили в Доме. Когда мы были семьей. Он был наш, был с нами.
У нас даже чат назван в честь Пса.
Потом я представила, как я приезжаю туда, на переезд. И вижу части Пса. И не могу ничего сделать. И оставляю его там лежать. Жду, когда придут рабочие. То есть не жду, а ухожу.
Я подумала — может, дело не в черствости. Может, дело в том, что некоторые вещи невозможно сделать. То есть наверное А. бы смог. А я, и В., и Г. — не можем.
Или можем, но через очень жесткое насилие над собой.
И мои сыновья это знают. А я нет.
Придется сделать Псу кенотаф, ложную могилу.
Я и не подозревала, как сильно его любила.