От редактора:
Здесь я буду публиковать лучшее из документальной книги "Вира якорь!", автор которой - мой папа, Егоров Владимир Николаевич - штурман дальнего плавания, капитан-лейтенант запаса, в советское время ходивший на Кубу, в Индию, Африку, Сирию и многие другие страны, переживший такие приключения, по которым можно снимать блокбастеры, спасший за годы своей работы множество жизней и неоднократно спасавшийся сам.
Читтагонг. Часть 12
До Канады идти ещё 12 суток. Ничего особенного, как я помню, на этом переходе не произошло. Размеренная такая жизнь: ночная вахта, дневная вахта, четырехразовое питание, навигационные приборы ремонтировал, каждую вахту по звездам или по солнцу определял место судна.
На вахте со мной стояли два вахтенных матроса: Иван Романович Савчук и Саша (фамилии не помню). Оба из Белоруссии, обоим немножко за сорок. Оба всё детство провели в партизанских отрядах. Отличные ребята, скромные, моряки прекрасные.
Иван Романович не прочь был в свободное время на ночной вахте побеседовать «за жизнь». Я, конечно, по сравнению с ним был, можно сказать, пацаном. Но он, как настоящий моряк, держал дистанцию, поскольку я был его вахтенным начальником, называл меня только по имени-отчеству. И только, если мы были на мостике вдвоем, мог позволить себе назвать меня на «ты», но все равно по отчеству.
Меня, как военного человека, очень интересовало, что происходило в Белоруссии во время войны. Как-то неосторожно попросил Ивана рассказать что он помнит.
Ваня рассказал. Когда началась война ему было 11 лет, жили семьей в деревне. Немцы пришли в их места очень быстро. Вся деревня до одного человека погрузилась на телеги, забрали с собой что смогли: детей, коров, инструмент, продукты — и ушли в лес партизанить. Леса там огромные и труднопроходимые. У немцев просто не хватало людей, чтобы контролировать всю эту местность.
Всю войну воевали. Сначала самостоятельно, каждая деревня образовала в лесу свой отряд. К 43-му году появилось общее руководство. Немцы ничего не могли сделать. Жили партизаны в лесу впроголодь, питались чем Бог пошлет, но воевали.
А в конце 44-го года их отряд получил приказ разгромить железнодорожную станцию. Мужики и кое-кто из женщин погрузились на подводы и поехали по лесу за несколько десятков километров выполнять приказ. Станцию разгромили полностью, но мужики почти все погибли. Через несколько дней оставшиеся в живых привезли на телегах тела всех погибших. Деревня осталась без мужиков.
Я спросил Ивана: «А отец твой?» — «Убили».
Тут он стал тереть незаметно глаза, достал сигареты из кармана — «Пойду покурю», вышел на крыло мостика. Стоял курил в темноте, долго не заходил в рубку.
Больше я таких вопросов не задавал.
Второй мой матрос, Саша, был высоким черноволосым и довольно красивым парнем. Несмотря на сухощавое сложение, физически был очень сильным. Саша тоже в детстве хлебнул войны по полной программе. На эту тему он отказывался разговаривать.
Да и не только на эту тему. По большей части он все делал молча. За вахту кроме «Добрый вечер» и «Спокойной ночи» от него редко что можно было услышать. Но, в то же время, все, что положено делать вахтенному матросу он четко выполнял молча, не дожидаясь команды. Я знал эту его особенность, с разговорами не лез, и меня такой молчаливый матрос вполне устраивал. Ваня Савчук однажды сказал мне, что Саша сам попросился у старпома остаться на моей вахте, потому, что я не пытаюсь с ним на вахте беседовать.
Но однажды произошло невероятное: Саша произнес целых три слова подряд. Дело было так.
По понедельникам, кажется, первый помощник проводил в столовой команды с рядовым составом политзанятия. И вот на одном из таких занятий он, доведённый до отчаяния Сашиным молчанием, возмущенно говорит матросу: «Что вы все сидите и молчите, Александр? Мы ведь обсуждаем решения судьбоносного майского пленума ЦК КПСС! Я вот с вами уже полтора года плаваю, а даже ни разу не слышал вашего голоса!».
Тут Саша не спеша поднимает голову, несколько секунд мрачно и внимательно смотрит на первого помощника, затем в полной тишине произносит: «И не услышите!».
*****
На рейде Монреаля стали на якорь посреди реки, и тут начались те самые неприятности, которые в конце концов привели нас в Читтагонг.
Не знаю по какой причине, но половину груза (17 000 тонн пищевой пшеницы из США) мы должны были погрузить в Монреале, а вторую половину (кормовую канадскую пшеницу) следовало добрать на обратном пути в Три-Риверсе. Это порт на этой же реке Святого Лаврентия.
В Монреале на борт судна прибыла американская зерновая инспекция. Два веселых таких американца. Спустились они в вычищенные нашими мозолистыми руками и политые нашим потом танки, бегло их осмотрели и весело так объявили, что они их под погрузку не принимают. Надо мыть химией.
Вообще-то этого следовало ожидать. Какой американец откажется добровольно от сорока тысяч долларов? Плевать им, что мы горбатились там на жаре целый месяц.
Известие это как громом поразило нашего капитана. В кают-компании за обедом стояла траурная тишина. Иван Петрович сидел во главе стола мрачнее тучи, тупо мешал ложкой в тарелке с флотскими щами.
Можно понять человека: заставил моряков не щадя своего здоровья в адских условиях вручную выбирать остатки нефти, пообещал заплатить что-то за эту работу. Даже уже подтверждение пришло из пароходства на выплату премий экипажу. Отрапортовали начальству, что героическим трудом мы сэкономили Родине 42 тысячи проклятых американских долларов. И тут такой облом! И 42 тысячи придется платить, и моряки работали даром. А что руководству пароходства докладывать? Вообще непонятно! Месяц потеряли на мытье танков, а теперь опять неизвестно сколько их мыть. За это капитана могут и с должности снять.
Сидят офицеры за столом, аппетит пропал. Каждый думает свою думу.
И тут я совершил необдуманный поступок, который вскоре привел к тяжким последствиям, забросил нас в Читтагонг и даже дальше.
Чтобы хоть как-то разрядить обстановку и прервать затянувшееся тягостное молчание, я решил немножко пошутить:
— Иван Петрович! А чего мы на этих американских козлах зациклились? Да пошли они на хрен! У меня с ними с детства отношения плохие. Они нам в 56-м году нашу школу в Пхеньяне разбомбили! Новый Год пришлось в корейских горах встречать.
Иван Петрович тяжело вздохнул:
— При чем тут школа? Ты что-нибудь дельное предложить можешь?.
— Могу. Давайте пошлем американцев на три буквы. Вернемся вниз по течению в Три-Риверс и загрузим весь пароход канадской пшеницей.
Сказал просто так, даже не думал, что такое реально возможно: международный контракт, решается это где-то в правительстве, слишком сложно. Но мне говорить легко, я ни за что не отвечаю. Вот и ляпнул.
Капитан только мрачно усмехнулся: «Ну да… придумал!».
Но через минуту капитан и второй (грузовой) помощник Толик Кременюк одновременно подняли головы от тарелок и как-то пристально посмотрели друг на друга. Толик как бы безразличным тоном произнес:
— А что, Володя прав. С американцами бесполезно говорить. А канадская пшеница кормовая, канадцам плевать грязные танки или нет.
В глазах у капитана мелькнул слабый проблеск надежды:
— Ну-ну, Анатолий Андреевич, развивай, развивай.
— Попросим Совфрахт дать гарантию, что пшеница в совпорту будет в любом случае принята. Составим им радиограмму, объясним ситуацию. Там же в Совфрахте не дураки сидят.
— А как мы радиограмму в Москву передадим? — спросил капитан. — Через агента такое передавать нельзя. Радиорубку власти опечатали. С рейда Монреаля радиосвязь иностранным судам запрещена. Тут внутренние воды Канады.
Начальник рации Александр Иванович успокоил капитана:
— Это не страшно. Владимир Николаевич пролезет через ход вентиляции в аккумуляторный отсек. Оттуда есть дверь в радиорубку. Как только он попадет в радиорубку — откроет иллюминатор на палубу мостика. В иллюминатор я смогу пролезть. Радиограмму набью на магнитофон и передам в режиме быстродействия. Секунда — и готово! Передать нужно сегодня ночью, когда в Москве рабочий день.
Мы еще обсудили некоторые детали этой шпионской операции и пошли готовиться: капитан со вторым помощником сели составлять доходчивую радиограмму, я с радистами разобрали водозащиту вентиляционного хода.
К моему удивлению, все, что мы наметили сделать, сработало. Мы с начальником рации ночью проникли в радиорубку, передали радиограмму. Под утро получили ответ из Москвы от Совфрахта: все решено положительно, снимайтесь на Три-Риверс грузиться канадской пшеницей.
Утром за завтраком у всех было праздничное настроение. Вспоминали вчерашний «совет в Филях», смеялись. Толик Кременюк пошутил: теперь, мол, я понял, почему в опасной ситуации раньше командиры кораблей собирали офицеров на совет и просили высказаться, начиная с младшего офицера. Молодому легко языком ляпать. Но иногда случайно может что-то дельное ляпнуть.
Капитан от избытка чувств даже похвалил нас: «Молодцы вы, с такими помощниками можно работать».
Сниматься из Монреаля должны были перед рассветом. Заказали через агента лоцмана.
Но до отхода мы должны были принять от шипчандлерской конторы (фирма, снабжающая продуктами суда по заявкам) много продуктов на переход до родного Черного моря. Я стоял на суточной вахте и капитан попросил меня самостоятельно принять товар. Остальные должны были поспать перед сложным переходом по реке. Я заверил капитана, что все могут спать спокойно. Товар будет принят в лучшем виде.