– Николай, ранний выход на пенсию это благо или трагедия?
– Класс.
– Да?
– Да. Я ждал этого дня как никто. Когда я учился в школе, был показ. Французы, по-моему, сняли фильм документальный про звезд Большого театра, и там сидела Екатерина Сергеевна Максимова. Там разные сидели. Кто-то говорит: я так обожаю репетиции, я так обожаю... А Екатерина Сергеевна как обычно.
– Да-да, она честная очень...
– Да, честная. Так баском говорила, да не люблю я... Я думал, какая зазнавшаяся. Когда я стал артистом, я понял. Мы очень дружны были с Екатериной Сергеевной, и гениально было, когда кто-то из ее учениц надевал туфли, она все время так смотрела с таким отвращением немножко, ловила мой взгляд и говорила: слава богу, что это не я.
Вы понимаете, усталость за годы – она зашкаливать начинает. Ты не хочешь этим больше заниматься. Я не мог дождаться, потому что ты раб лампы. Не пошел ты сегодня в класс, все, чепец, ты не станцуешь спектакль, потому что годы давят, усталость давит, что-то болит. И вот ты понимаешь, что тебе надо встать и идти. Счастье, боже, когда не надо идти на класс. Когда началась эта пандемия, весь этот ад, я сидел и думал, какой я счастливый человек. Вот был бы, не дай бог, я артистом, я бы сходил с ума, что мне надо заниматься, бегать.
– Ну, дома-то есть станочек... Ничего как-нибудь.
– Меня заставила Семенова поставить станочек. Она говорила: сначала будет сохнуть белье, а потом он будет кормить тебя. Она гений была.
– О Максимовой, кстати. Я ее спросил, большой ли, так сказать, ценой поддерживается форма, она тоже с такой честностью сказала: прежде всего пиво, оно наращивает мышечную массу. Это действительно так?
– Ну, пиво оно конечно...
– Полезная вещь?
– Нет. Оно не полезно. У всех по-разному. Просто дело в том, что вообще тем, кто занимается спортом серьезно и профессионально, можно только крепкие напитки. Все остальное не полезно для мышц.
– Балет – это все-таки профессиональный спорт? В значительной степени мужской.
– Хуже.
– Хуже?
– Ну, спорт во сколько заканчивается?
– В 30.
– В 30 они уже еле ходят. Там в основном в 22–25 уже все. А мы-то до 40 тянем эту лямку. И ты все народный артист, все выбегаешь – изображаешь зайчика, понимаете? Кошмар. Почему я закончил, Дима. Я рассказывал об этом много раз. Для меня это был очень важный момент. Когда Ольге Яковлевой задали вопрос, я просто ел и слушал интервью. А я ее видел на сцене очень много, потому что мама обожала Эфроса.
– А Яковлева это та актриса?
– Да. Знаменитая актриса. Эфросовская муза. Мама была помешана на этом... На Высоцком...
– Я от ее манерности в ужасе, конечно.
– В общем, ей сказали – вот какой вы спектакль не сыграли? Она сказала: я не сыграла Раневскую в Вишневом саду. Ну, что вы? Вам же это поставят. Она сказала: Раневская должна быть в детородном возрасте. Мне это так запало. И когда я вдруг понял, что я к домику Жизели быстро иду, что я стал экономить силы, я сказал – все. Или ты бежишь к этому домику, потому у тебя твое мужское естество горит, а когда ты думаешь...
– Можно пойти, а можно не пойти...
– Ну да, еще минут 20 любовной прелюдии, потому что не все уже готово. Все, ты не граф Альберт. Граф Альберт горит перед этой дверью. Его ничего не может остановить.
– И тоже плохо кончает, простите за выражение. Все плохо.
– Заканчивает. Давайте все-таки будем говорить литературным языком.
– Заканчивает плохо. Все очень нехорошо.
Из разговора с Дмитрием Быковым