* * *
Вдоль дорог - не злорадствуйте и не злословьте! -
бородат, изувечен, дыханьем тяжел,
бродит Бог в бабьей вязаной розовой кофте,
что в тряпье на помойке нашел.
Все при нем - и проклятые эти опорки,
и сума, и клюка, и в репьях волоса,
и в чертах - ожиданье подачки и порки,
и в седой голове - голоса.
Он бредет в ноябре по заброшенным дачам,
словно знак обманувшей, минувшей любви,
мертвый дом охраняя слабеющим плачем -
тощий пес, позабытый людьми.
Бродит Бог, изглодавший последние корки,
по лопатки в снегу, безобразное тело креня,
и велик ему - символ подачки и порки -
тот ошейник сырой из ремня.
Он идет по Голгофе своей, по Голгофе,
как по людному рынку и белым сугробам Руси,
одинок в перманентной своей катастрофе
на земли, аки на небеси.
Всемогущ, оттого и везде предаваем,
тут и там то и дело встает на пути,
вездесущ и, похоже, всегда узнаваем
по мучительной боли в груди.
И когда Он из темного дворика выйдет,
чтоб терзать, отвращать, бередить и палить,
и вздохнет, и пробьет твое сердце навылет! -
можно все - и роптать, и молить!
И шептать, содрогаясь, что жизнь безбожна,
и рыдать, и к ладоням Его припадать,
но Его взять с собою никак невозможно,
и Ему вечно нечего дать.