Митрополит Фотий был греком. С юности воспитывался в пустыне под руководством опытного старца и привык к пустынножительству. Старец, вскоре направил его к Константинопольскому патриарху, а тот поставил его в митрополиты Русской Церкви. Не зная хорошо славянского языка, митрополит Фотий взял с собой на Русь болгарина, иеромонаха Пахомия.
В это время Русь переживала тяжкие годы. Кроме продолжавшихся еще внутренних междоусобий и опустошительных набегов татар, она много страдала от голода, засухи, чумы, известной под названием черной смерти. Трупы умерших валялись на улицах, оставались без погребения и заражали воздух.
Все это ужаснуло митрополита Фотия. О своих впечатлениях он так говорил впоследствии в одном из своих поучений: "Ни в писании убо, чада моя, толики казни обретохом, ниже прежде где слышахом таковую казнь, какая грехов наших ради нам бысть". Однако новый митрополит не впал в малодушие. Он с успехом начинает бороться с недостатками и затруднениями русской жизни. Так он примиряет князей, утешает духовенство и народ, призывая к покаянию и исправлению. Рассылает послания и грамоты, пишет проповеди.
Оставшиеся от него 8 проповедей делятся на три группы:
1) праздничные поучения на Благовещение, Сретение, неделю Православия;
2) предпостовые (в недели о Блудном сыне и Страшном суде);
3) три поучения о казнях Божиих, написанные по поводу народных бедствий. Первая группа поучений отражает преимущественно византийское влияние, вторая и третья – святоотеческое влияние с добавлением личных взглядов проповедника.
Сюда относится, например, беседа святителя Василия Великого "Во время голода и засухи", использованная митрополитом Фотием.
Сам Фотий не владел свободно церковнославянским и русским языками и, придерживаясь к тому же витиеватости поздневизантийского стиля, выражал свои мысли "темно, и запутанно". Разнообразность мыслей, путаность языка делают затруднительным чтение его проповедей.
Остановимся подробнее на третьем разряде проповедей митрополита Фотия – "о казнях Божиих", ибо они, как имеющие отношение к жизни современников, отвечающие на запросы времени, имеют более важное значение не только со стороны литературной, но и со стороны исторической. Однако те красноречивые описания и художественные картины, которые проповедник предоставляет, рисуя современные ему бедствия, на самом деле принадлежат не ему, а святителю Василию Великому. Беседа последнего "о бездождии" служила для митрополита Фотия не столько даже образцом, столько источником, из которого наш проповедник заимствовал и мысли, и порядок их изложения, и способы выражения. Самостоятельность митрополита Фотия сказалась лишь в том, что он выпустил кое-какие места из беседы святителя Василия Великого, не соответствующие русской природе и народной жизни, а также поместил в ее начале изъяснение евангельской притчи о двух должниках (Мф., ХVIII, 27-35). Причем сделал это не слишком искусно, так что первая половина проповеди оказалась совершенно не соотносящейся с последующей.
В заключение укажем, что проповеди митрополита Фотия, а равно митрополитов Григория Самвлака и Киприана, на которых мы специально не останавливаемся, являются примером переноса на Русь традиций византийского риторизма ХIV-ХV веков.