Все мы знаем, что медицина в Средние века была сурова и полна страданий. Заболел зуб? Готовься, что тебе его прижгут раскаленным железом или вырвут клещами без всяких обезболивающих. Завелись вши? Держи компресс из ртути вперемешку с уксусом. Появилась катаракта? Тогда добрый доктор вставит в глаз иглу и вытащит наружу хрусталик. Убил на охоте медведя, расстелил дома его шкуру, а твой ребенок начал чихать и задыхаться? Ну, здесь вообще никаких идей, тут только священника звать осталось. Жители Средневековья еще не знают об аллергии, инфекциях и правильном питании, на улицах царит антисанитария, а граница между медициной и колдовством едва заметна.
Но это Средневековье. А как обстояли дела в 19 веке, например? Ведь на фоне таких темных времен 19 век выглядит куда более просвещенным. Планета почти полностью исследована, ученые ставят опыты с электричеством, Пушкин и Байрон пишут прекрасные стихи, аристократия устраивает роскошные балы. Значит, и медицина в 19 веке продвинулась так же далеко?
Конечно же, продвинулась. Но не стоит думать, что больницы в ту эпоху были чем-то похожи на наши. В палатах тогда царили грязь и смрад, их почти не проветривали. Койки стояли очень тесно друг к другу, и рядом с выздоравливающими лежали умирающие. В операционной было не чище, чем в палате. В центре стоял стол из неотесанных досок. Хирургические инструменты висели на стене, как у мясника. В углу на табурете стоял таз с водой для хирурга, который мог после операции вымыть окровавленные руки. До операции мыть их было бессмысленно — ведь они еще чистые. Вместо ваты применяли корпию — клубки ниток, вырванных из старого белья, чаще всего нестиранного. Жуткое зрелище представлял и сам хирург, когда надевал свой сюртук, запачканный кровью и гноем больных. Об опыте и умении врача нередко судили по тому, насколько грязен его сюртук…
Да, если бы мы оказались в такой больнице, мы бы, конечно же, пришли в ужас… Но в те времена никому даже в голову не приходило, что с больницами что-то не так. Смертность после операций была мегавысокой – 60 процентов – но хирурги, обтирая ланцеты об сюртук и почесывая репу, думали: а почему это у нас так много людей помирает? Злой дух завелся, наверное... Даже если саму болезнь удавалось победить, через некоторое время после операции больного начинало лихорадить, и он быстро умирал. Такая же горячка начиналась у женщин после родов, но что самое странное – после родов в больнице. Те женщины, что рожали дома, умирали в 6-7 раз реже. Именно поэтому в начале 19 века многие убегали рожать в сараях или даже в поездах. Попасть в роддом считалось верным путем к погибели.
В середине 19 века в Вене были две акушерские клиники при университете. Именно там работает молодой врач Игнац Земмельвейс. Кроме принятия родов, он ведет медицинскую статистику, и обращает внимание на огромный разрыв смертности между 1-ой и 2-ой клиникой. В 1840-1845 годах в первой клинике умирает в три раза больше рожениц, а в 1846 – в пять раз больше. Земмельвейс долго пытается понять, в чем причина такого большого разрыва. Кто-то говорит, что у первого отделения дурная слава, другие обвиняют священника с колокольчиком, который нагонял страха перед родами, а третьи видят причину в том, что первое отделение поступают только бедные женщины, и у них, соответственно, более слабое здоровье.
Эти теории кажутся Земмельвейсу неубедительными. Он обращает внимание на две детали. В первой клинике постоянно проходят практику студенты. Они делают свою работу очень грубо, небрежно, и вообще не моют руки перед родами. Вторая деталь – женщин после родов выписывают намного позже, чем во втором отделении. То есть, чем больше времени молодая мать проводит в клинике, тем больше у нее шансов умереть. Земмельвейс собирает данные в таблицы и идет к начальству университета с просьбой ограничить практику и научить студентов элементарным правилам гигиены. Но… начальство только поднимает Земмельвейса на смех.
Да, в 1847 году мало кто заботился о санитарной обработке больниц. До открытий Луи Пастера и Джозефа Листера остается еще 20 лет, и даже самые выдающиеся ученые не догадываются, что инфекция может попасть в организм больного на руках врача. Земмельвейс сам только интуитивно догадывается об этом, но не может предоставить никаких доказательств, кроме статистических таблиц. Именно поэтому к нему относятся с усмешкой и даже отправляют в долгий отпуск – подлечить нервы.
Во время путешествия в Венецию Земмельвейс пытается рассеять тяжелые мысли, но в это его настигает новый удар – умирает один из его лучших друзей, профессор судебной медицины Колетчка. Во время вскрытия трупа он случайно поранил себе палец, после чего у него возник сепсис. В кровь профессора попал трупный яд, оставшийся на ланцете. Земмельвейс сообразил, что женщины в родильном отделении погибали по тем же причинам. Сначала студенты вскрывали трупы в анатомическом театре, а через пару часов с немытыми руками отправлялись принимать роды. Это они вносили инфекцию в родовые пути.
Теперь Земмельвейсу осталось доказать это экспериментально. Он проделал опыт на кроликах, введя им инфекцию от заболевших рожениц. Все кролики заболели. Доктор немедленно предложил начать обеззараживать руки медиков хлорной водой. Он называл убийцами тех акушеров, которые отказывались от его метода. И вскоре появился результат. Если до введения хлорированной воды, в апреле 1847 года, умерло 18% рожениц, то в мае – уже 12%, а в начале 1848 – только 1%.
Земмельвейс начал выступать за то, чтобы его метод ввели и в других больницах. Но, как часто это бывает с любой новаторской идеей, его предложение встретили как кощунство. Врачи и акушерки считали Земмельвейса выскочкой, смеялись над тем, что какой-то кусочек хлорной извести сможет победить смерть. Даже Вирхов, великий медик 19 века, выступил против Земмельвейса. В конце концов, его изгнали из родной Венской клиники и лишили возможности преподавать. Униженный, непонятый своими коллегами, Земмельвейс уехал в родной город, где заболел душевной болезнью. Две последние недели своей жизни он провел в сумасшедшем доме.
Через какое-то время Луи Пастер, которого еще называют отцом микробиологии, сделает важное открытие. Он доказывает, что многие опасные микроорганизмы не выдерживают высоких температур, и банальное кипячение хирургических приборов после операции может сделать их безопасными при следующем использовании. Но даже Пастер получил признание в 59-летнем возрасте. Земмельвейсу повезло еще меньше – он совершил эмпирическое открытие, не предоставив таких доказательств, которые бы впечатлили ученых мужей из Академии наук.
