ЛЕТО В ГОРОДЕ
Хотя по правилам мы с братом все лето проводили на даче в Юкках, но бывали и исключения. Поход к врачу и еще какие-то неожиданные отклонения очень редко приводили к тому, что мама брала меня в город на пару дней. Поэтому лето в Ленинграде я видела крайне редко и это была поездка в другой мир – все не такое, гораздо более привлекательное.
Город пустел и хорошел. Ты как будто подглядывал за его отдыхом. Как если заглянуть в чужую комнату во время тихого часа в санатории.
Ленинград молодел, обрастал летними запахами и взрослым весельем – пожилые с детьми по дачам, а родители или еще не родители в увольнительной.
По опустевшим посвежевшим улицам ездили поливальные машины. Поливальные машины - отдельный жанр существования. Катаешься, полируешь позабывшие о тьме набережные, если захотелось – обливаешь студентов. Кто на них работал? О чем думал водитель поливалки, проезжая по открывающимся рассвету мостам?
Также всегда интересовали крановщики. На первых курсах зимой мы с друзьями гуляли ночами по мутной продрогшей территории яхт-клуба у «Приморской» и мечтали устроиться вчетвером крановщиками, чтобы биться в ночи на кранах – два на два. Так-то мы бились только конями: парни – кони, девчонки – всадницы, надо было повалить другого всадника на землю. Кони у нас были очень ретивые, мы бились до последнего. Маша садилась на Антоху, я на Ваню. Потом менялись. Это попозже, когда мы уже сами стали теми вольноотпущенными, которые могут остаться в городе летом сдавать сессии и гулять по ночным крышам.
Ленинград летом – это чистота. Не только уличная, но и моя личная. Впервые за месяц-два можно принять ванну, намылиться, переодеться во все особо городское нарядное. На даче воду надо было тащить от обладающей водопроводом местной хозяйки-кулачки Терентьевны примерно так метров 700 в горку. Мылись в тазиках, пачкались быстро, ногти черные.
Приезжаешь с мамой в непривычно пустую, проветренную квартиру, бросаешь рюкзак с грязными вещами на пол и залезаешь в ванную. Там долго сладостно отмокаешь, валяешься и мечтаешь. Хотя мечта уже тут – ты с мамой в городе, впереди интересное, и все так умыто и красиво кругом. Я обожала, когда вода в ванной уже полностью спущена, разговаривать в дырку для воды как по телефону. Вставала на колени попой кверху уже в безводной, но еще теплой ванной и долго сначала дозванивалась, а потом прислоняла ухо к дырке и беседовала с мамой и бабушкой по телефону. – Алло! Алло! Бабушка! Ты слышишь, бабушка! Это я! Я-я, Настя! Меня слышно?! Да-да, алло, алло. Перезвоню! Плохо слышно!
Это был мой секрет. Однажды меня застукали. Я в очередной раз громко вызывала маму. Мне было неловко, но все смеялись и оказалось, что так можно.
Выходишь из ванной новенький, отпаренный, наряжаешься в летнее, мамой приготовленное. Один раз в моем скудном гардеробе даже появились белые-пребелые джинсы. Их отдал, видимо, кто-то из многочисленных уезжавших на велфер еврейских друзей мамы. Или, наоборот, кто-то вернулся с яркими пакетами оттуда.
И вот, у меня белые джинсы, белая футболка с красным прорезиненным воротничком с кораблем на груди и приколотой пластмассовой красной рыбкой с желтым ртом. Это самодельный значок из специального затвердевающего пластилина, но выглядит он круто.
Мама занимается чем-то своим, а я могу бродить одна по тихой летней квартире без главной хозяйки– бабушки, без обреченного сидеть в своей кровати дедушки, без надоевшего брата. Ходишь по квартире, раскладываешь забытые за лето игрушки, проводишь пальцем по корешкам томов (любимейшие разноцветная «Библиотека приключений», зелененький Гоголь, болотного цвета с выпуклыми силуэтами героев Диккенс). Дел никаких нет, заданий по дому тоже, много простора и пустоты.
Сегодня я буду спать не в детской вместе с мамой, а в любимой, зеленой бабушкиной комнате. Там темно-зеленый, наверное, венгерский (потому что бабушка с дедушкой жили несколько лет в Будапеште) ковер с крупными цветами, два светло-зеленых вельветовых, тоже очень иностранных, мягких, глубоких, удобных кресла, между ними деревянный журнальный столик. Напротив тоже зеленой, из того же мебельного набора, кровати стена в полках с книгами и всякими подаренными дедушке сувенирами. На другой стене – много фотографий. Уже нездешний светлоокий бабушкин брат Карл, ее белокурый курчавый военнослужащий племянник Уку с огромным повисшим носом, маленькая сестра Юля абсолютно кукольного вида с огромными круглыми глазами и с дополнительной пластмассовой куклой в руках, дедушка официальный, но с добрыми глазами, наряженные для фотосессии мы.
Мама стелет мне накрахмаленное бабушкой до скрипа белье, я ложусь. Мама выключает свет. У бабушки спать непривычно и загадочно. Окно детской выходит во двор, а у бабушки – на улицу, седьмой этаж, внизу дорога. Неизвестное лето в городе. Окно приоткрыто, теплый воздух, ночи еще белые, но уже скоро нет.
Я лежу и смотрю на тени от машин. Длинные полосы пересекают всю стену. Сначала слышишь шуршание колес, потом выползают тени. Долго смотрю, как они растягиваются по стене, уползают, через какое-то время с тихим шуршанием приходят новые. Потом теней становится все меньше. У бабушки в кровати так хорошо. Завтра с мамой и ее подругой Галюней пойдем по новым неизвестным делам. Я засыпаю.