1221 год. Осада Гурганджа. Чингизовы сыновья яростно делят шкуру неубитого медведя. Чтобы обделить брата, Джучи и Чагатай готовы на все. Один засылает парламентеров, второй мечтает сжечь город.
К его вящей радости переговоры о сдаче проваливаются.
Продолжение. Предыдущая часть и жемчужина Гурганджа, гибнут ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Долгие речи угашают свечи.
Едва переговоры закончились не начавшись, началась бойня которая не заканчивалась. Перво-наперво город опоясали осадными линиями, отрезав внешнюю связь.
Говоря строго никакого внешнего мира уже не было. В округе плотно хозяйничали татарские всадники.
НО! Даже когда общее дело проиграно, человек уповает на личное спасение. Надежду эту щиты и частокол сделали тщетной. Ловушка захлопнулась.
Трудности возникли со стенами. Приданные Царевичам инженеры (уйгуры, китайцы и мусульмане) обнаружили отсутствие боеприпасов. Местность была лишена камней и заменить их чем-либо не представлялось.
Гнать хашар на целые стены - безрассудство! Подход грозил быстро исчерпать пленников, и если они были ресурсом возобновляемым, то лестницами и веревочными крюками дорожили.
Свой среди чужих
У измен есть причины, у причин измены.
Замешательство разрешил человек по имени Хабаш. Мусульманин из хорасанских земель, добровольно перешедший на монгольскую службу. С самого начала он находился близ Чагатая и вскоре (за успехи) сделался меликом.
При хорезмшахах Хабаш был сархангом как называли крупного командира, имевшего под рукой не одну тысячу воинов.
Соображения приведшие сарханга в монгольский стан неизвестны. Измена могла быть трусостью, соображениями выгоды или местью. Последнее вероятно, потому как при завоевании Хорасана хорезмшахи... наследили.
Казалось, песок и пыль безвозвратно замели кровавые отпечатки, но это соображение было обманчивым.
Чем глупее правитель, тем больше у него врагов. Сам боящийся всего (и всех) недалекий, он давит голой силой, пренебрегая естественными союзами. Хотя матери, отцы и (особенно!) жены подданных обеспечат лояльность покрепче мечей.
Забота о благоденствии близких удержит от смуты посильнее шайки бездельников-головорезов, объедающей землю. Материнская слеза жжет больнее плетки.
Но если слеза выбита плеткой, горе и глупцу-правителю и его делу.
Оскверненная расправами с родственниками врагов, хорезмийская власть ополчила на себя людей и Бога. Едва воздаяние пришло от Него, восстали и люди. В конце-концов
За обиды не мстят лишь бессильные (и святые)
Несчастья ненавистной власти для многих сделались манной небесной, разом рассчитывая за все (и всех).
Речи лицемеров и добродетельных людей (иногда они одинаковы) о необходимости защищать общий дом и единоверцев, вызывали усмешку. В какой-то момент мусульман, желающих пополнить монгольское войско чтобы поквитаться с властью, стало больше чем переваривали тумены.
Один Толуй и только в Хорасане (рассказ о его походе впереди) увеличил воинство с пяти до восьмидесяти тысяч человек. Говоря о многом, лучше всего это говорит о власти. Слишком уж всем надоело настойчивое стремление преступников прикрыться родиной и себя выставить ею.
НО! Ненавидя их многие ненавидят страну, начиная из-за болезни враждовать с организмом. Есть и такое, есть и такие.
Кто-то их укорял, кто-то оправдывал. Мудрые задавали вопросы:
Стоит ли междоусобицы несправедливая расправа с одним человеком. А если этот человек – ты? А если твой отец? А если мать?
Впрочем печаль коварна и представляясь благородной скорбью, часто ведет в ад за чужие грехи.
Хабаш-мелик первым обратил внимание на тутовые деревья. Вымоченные в воде они обретали поистине каменную крепость, разнося в клочья глину и кирпич.
Несколько дней жильцы Гурганджа удивлялись выкапывающим тутовник монголам, вдобавок свозившим его со всей округи. Некто предположил, что язычники обезумели и (посчитав себя бобрами) хотят запрудить Джейхун.
Смысл дошел с первым снарядом, врезавшим по крепостной стене.
Тогда же на помощь явился долгожданный Джучи.
Ретивые братья
С собой он привел два тумена, бессчетное количество пленников-сартаулов из Дженда и желание скорее покончить с осадой. Пообносившись в пустынных землях, войска Джучи жаждали добычи.
Самых изощренных стараний Угедэя не хватило, чтобы сохранить хоть видимость примирения.
Стоило старшему брату войти в шатер, Чагатай укорил его за медлительность, торопливо присовокупив вздор об измене, неуважении к Отцу, традициям и еще чему-то...
Кивнув Угедэю, Джучи ушел молча, собравшись брать город сам.
Так и вышло.
На третьи сутки непрерывного обстрела тутовником, появились первые трещины. Увеличиваясь толщиной они разрастались как паутина, пока один из участков не рухнул, образуя зияющий пролом.
Спешить не стали, сосредоточив удары в уязвимых местах. Лишь когда городские стены напомнили лишенный отдельных зубов рот, десятники погнали хашар заносить ров. Всех стегали плетьми, а нерадивых мечами.
С собой пленники тащили хворост, доски, тела, ветошь, мусор и остатки домов. В ров кидали все, а он как радушный хозяин принимал всех. Вырванный порог, соседствовал с обломками печи и здесь же лежала некстати павшая лошадь, дошедшая от самого Керулена.
Перемешав обломки векового уклада с ошметками нового мира, ров сам того не ведая соединял эпохи.
Хашар принял запасы кипятка и смолы, скопленные горожанами за месяцы осады. В пленников летели камни и стрелы. Вскоре городские углубления обратились в шевелящуюся массу, сократив несчастных наполовину, а то больше. Их потери монголов не интересовали. ров заполнялся и это главное.
Выровняв землю, они рванули в проломы.
В городе
Круговая атака принесла успех, и стены взяли быстро. Отличился Джучи.
Царевича и его людей многому научил штурм Сыгнака и Дженда. Воспользовавшись усталостью осажденных, которых утомила расправа со своими, штурмовые сотни захватили одну из башен.
Чагатай рассвирепел.
Самый его заветный страх совершался явно. Отряды Джучи действовали слаженно и неумолимо, оставив другим восхищенное цоканье языками. Захватывая город, ненавистный брат завоевывал и сердца. Что еще хуже, Чагатай знал великодушие Джучи, который обязательно разделит добычу на всех...
Обезумевшего от злости Царевича спасли приданные нойоны: Бугурджи, Кадан и Устун. Годы войны в Северном Китае и штурм Чжунду даром не прошли. Обмозговав дело за пиалой чая, нойоны засучили рукава.
Сколотив отряды из отчаянных, проверенных боем рубак (семье каждого обещали добычу сотника), командиры усилили нажим, взяв участки стены на юге и востоке. Ухватив кураж некая сотня сунулась в квартал…
Тут то и началось.
Монголов встретила теснота, камни и кипяток с крыш, нож в спину и заступ в голову. Улицы плотно перегородили телеги и едва преодолев один ряд, захватчики оказывались перед следующим. Каждое препятствие обходилось в десятки жизни и даже хашар (в кои-то веки) не помог...
В городе пленники обрели шанс на свободу, забиваясь в норы и перебегая к своим. За счет невольников ряды обороняющихся пополнялись сильными, яростными бойцами. Пережив гибель близких и предыдущей жизни, люди эти дышали мщением, желая одного - кромсать.
Вдобавок хашар прошел сито естественного отбора. Все слабые и нерасторопные остались в полях на пути к Гурганджу и в его рвах.
Стоило монгольской сотне углубиться как на нее валилось семьдесят семь несчастий. Железом и болью оживало каждое окно, нора и крыша. Но подавшись назад подразделения натыкались на новые заграждения.
Возникшие ниоткуда они закупоривали дорогу к своим. Некоторым монголам посчастливилось умереть быстро, а о судьбе пленных стоит умолчать. Некоторые вещи лучше не знать, а узнав забыть.
Хотя обязательно найдутся недовольные, которым подавай подробности... Что ответить таковым?
Книга прочтенная единожды – не прочитана, прочтенная дважды прочитана наполовину. Пища красна вкусом, а чтение внимательностью.
Мир ти, чтущему.
Впрочем и читателям не помешает и снисходительность к служителям слова. Несчастные сии подобны рабам, которых Господин приставил раздавать пищу любимым чадам. И если просто нерасторопных слуг - бьют, то что застав чад голодными (отравленными!) сделают с этими?
Неразумным и ленивым, дерзающим идти путем дивного Павла стоит помнить что Павлову награду получат не все... Неслучайно в одной руке Архангела Иегудиила (приставленного раздавать награды) лежит венец для усердных мужей, а в другой розга для ленивых бездельников.
Потому то пишущей братии больше воздуха потребна читательская молитва. Ибо (нисколько) не сомневаясь в своем окаянстве, мы (лукавейшие) надеемся смягчить Отца добротой детей.
Царство нефти
Сунувшийся в город с другого конца Джучи, обжегся как и Чагатаево воинство, лишившись не одной сотни воинов.
Созданная разладом братьев ситуация, усугубилась неистовостью, едва не обратившей самих монголов в хашар. Позабыв обо всем и даже о Ясе... Царевичи гнали людей на верную смерть. В злую щетину кварталов, чей вид вызывал оторопь, а от воплей стыла кровь.
Растерявшие самообладание принцы походили на продувшегося до нитки игрока. Дрожащий от предвкушения с горящими глазами, такой ставит на кон коня, дом, семью, одежду и себя самого. Лишь проигравшись до рабства (а рабом дьявола он стал раньше!) окаянный приходит в себя, но себе уже не принадлежит.
К счастью для монголов в их среде царили порядки, названные умными головами - военной демократией. Не вдаваясь в тонкости, кочевники шли на войну не за смертью, а за добычей. Подыхать глупым псом - теша прихоть безумца, не собирался никто.
Учтиво и твердо, нойоны довели недовольство до Угедэя.
Обличив, запретив, умолив, продравшись сквозь спесь верхоглядства и верхоглядство спеси, он таки нащупал благоразумие братьев.
Немного успокоившись (хотя и не разговаривая друг с другом) старшие чингизиды думали что делать дальше. Выход лежал на поверхности. Кварталы решили не штурмовать, а жечь.
В дело пошли зажигательные стрелы и кувшины, наполненные хитроумной смесью жира, нефти и еще чего-то . Разрываясь, каждый зажигал пять домов. Быстро потушить пламя не удавалось.
Для Гурганджа, скученности его жилищ и соломенных крыш это стало катастрофой. Район за районом сгорали дотла, лишая жителей всего, а монголов добычи.
Последние дрогнули раньше
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ