1. Текст.
«Возьмём пример. Ни одно из философских положений не было предметом такой признательности со стороны близоруких правительств и такого гнева со стороны не менее близоруких либералов, как знаменитое положение Гегеля:
«Всё действительное разумно; всё разумное действительно» [Энгельс перефразирует здесь место из работы Гегеля «Grundlinien der Philosophie des Rechts ». Vorrede («Основы философии права». Предисловие). Первое издание этой работы вышло в Берлине в 1821 году. — Ред.].
Ведь оно, очевидно, было оправданием всего существующего, философским благословением деспотизма, полицейского государства, королевской юстиции, цензуры. Так думал Фридрих-Вильгельм III; так думали и его подданные. Но у Гегеля вовсе не всё, что существует, является безоговорочно также и действительным. Атрибут действительности принадлежит у него лишь тому, что в то же время необходимо.
«В своём развёртывании действительность раскрывается как необходимость».
Та или иная правительственная мера — сам Гегель берёт в качестве примера «известное налоговое установление» — вовсе не признаётся им поэтому безоговорочно за нечто действительное [См. G. W. F. Hegel. «Encyclopädie der philosophischen Wissenschaften im Grundrisse. Erster Teil. Die Logik», § 147; § 142, Zusatz (Г. В. Ф. Гегель. «Энциклопедия философских наук в сжатом очерке. Часть первая. Логика», § 147; § 142, добавление). Первое издание этой книги вышло в Гейдельберге в 1817 году. — Ред.]. Но необходимое оказывается, в конечном счёте, также и разумным, и в применении к тогдашнему прусскому государству гегелевское положение означает, стало быть, только следующее: это государство настолько разумно, настолько соответствует разуму, насколько оно необходимо. А если оно всё-таки оказывается, на наш взгляд, негодным, но, несмотря на свою негодность, продолжает существовать, то негодность правительства находит своё оправдание и объяснение в соответственной негодности подданных. Тогдашние пруссаки имели такое правительство, какого они заслуживали.
Однако действительность по Гегелю вовсе не представляет собой такого атрибута, который присущ данному общественному или политическому порядку при всех обстоятельствах и во все времена. Напротив. Римская республика была действительна, но действительна была и вытеснившая её Римская империя. Французская монархия стала в 1789 г. до такой степени недействительной, то есть до такой степени лишённой всякой необходимости, до такой степени неразумной, что её должна была уничтожить великая революция, о которой Гегель всегда говорит с величайшим воодушевлением. Здесь, следовательно, монархия была недействительной, а революция действительной. И совершенно так же, по мере развития, всё, бывшее прежде действительным, становится недействительным, утрачивает свою необходимость, своё право на существование, свою разумность. [275 — 276]
Место отмирающей действительности занимает новая, жизнеспособная действительность, занимает мирно, если старое достаточно рассудительно, чтобы умереть без сопротивления, — насильственно, если оно противится этой необходимости. Таким образом, это гегелевское положение благодаря самой гегелевской диалектике превращается в свою противоположность: всё действительное в области человеческой истории становится со временем неразумным, оно, следовательно, неразумно уже по самой своей природе, заранее обременено неразумностью; а всё, что есть в человеческих головах разумного, предназначено к тому, чтобы стать действительным, как бы ни противоречило оно существующей кажущейся действительности. По всем правилам гегелевского метода мышления, тезис о разумности всего действительного превращается в другой тезис: достойно гибели все то, что существует [Перефразированные слова Мефистофеля из трагедии Гёте «Фауст», часть I, сцена третья («Кабинет Фауста»). — Ред.].
Но именно в том и состояло истинное значение и революционный характер гегелевской философии (которой, как завершением всего философского движения со времени Канта, мы должны здесь ограничить наше рассмотрение), что она раз и навсегда разделалась со всяким представлением об окончательном характере результатов человеческого мышления и действия. Истина, которую должна познать философия, представлялась Гегелю уже не в виде собрания готовых догматических положений, которые остаётся только зазубрить, раз они открыты; истина теперь заключалась в самом процессе познания, в длительном историческом развитии науки, поднимающейся с низших ступеней знания на всё более высокие, но никогда не достигающей такой точки, от которой она, найдя некоторую так называемую абсолютную истину, уже не могла бы пойти дальше и где ей не оставалось бы ничего больше, как, сложа руки, с изумлением созерцать эту добытую абсолютную истину. И так обстоит дело не только в философском, но и во всяком другом познании, а равно и в области практического действия. История так же, как и познание, не может получить окончательного завершения в каком-то совершенном, идеальном состоянии человечества; совершенное общество, совершенное «государство», это — вещи, которые могут существовать только в фантазии. Напротив, все общественные порядки, сменяющие друг друга в ходе истории, представляют собой лишь преходящие ступени бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени к высшей. Каждая ступень необходима и, [275 — 276] таким образом, имеет своё оправдание для того времени и для тех условий, которым она обязана своим происхождением. Но она становится непрочной и лишается своего оправдания перед лицом новых, более высоких условий, постепенно развивающихся в её собственных недрах. Она вынуждена уступить место более высокой ступени, которая, в свою очередь, также приходит в упадок и гибнет. Эта диалектическая философия разрушает все представления об окончательной абсолютной истине и о соответствующих ей абсолютных состояниях человечества, так же, как буржуазия посредством крупной промышленности, конкуренции и всемирного рынка практически разрушает все устоявшиеся, веками освящённые учреждения. Для диалектической философии нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого. На всём и во всём видит она печать неизбежного падения, и ничто не может устоять перед ней, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконечного восхождения от низшего к высшему. Она сама является лишь простым отражением этого процесса в мыслящем мозгу. У неё, правда, есть и консервативная сторона: каждая данная ступень развития познания и общественных отношений оправдывается ею для своего времени и своих условий, но не больше. Консерватизм этого способа понимания относителен, его революционный характер абсолютен — вот единственное абсолютное, признаваемое диалектической философией.
Нам нет надобности вдаваться здесь в рассмотрение вопроса о том, вполне ли этот способ понимания согласуется с нынешним состоянием естественных наук, которые самой Земле предсказывают возможный, а её обитаемости довольно достоверный конец и тем самым говорят, что и у истории человечества будет не только восходящая, но и нисходящая ветвь. Мы находимся, во всяком случае, ещё довольно далеко от той поворотной точки, за которой начнётся движение истории общества по нисходящей линии, и мы не можем требовать от гегелевской философии, чтобы она занималась вопросом, ещё не поставленным в порядок дня современным ей естествознанием».
Энгельс, Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. — Маркс, К. Энгельс, Ф. Сочинения. Изд. 2. В 50 тт. Т. 21. М.: Государственное издательство политической литературы, 1974. Сс. 274 — 276.
Фридрих Энгельс, предтеча Ф. В. Ницше...
2. Цитированный текст взят мною из первой главы брошюры Фридриха Энгельса «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии». Рассмотрим этот текст в самой сущности представляемого им предмета.
«Взяв пример», Ф. Энгельс долго, — и для кого нудно, а для кого и занятно, — поясняет отличие философского, у Г. В. Ф. Гегеля, понимания понятия действительного от обыденного его понимания у знакомых с философией понаслышке как просто актуального, то есть сейчас существующего.
Оказывается, «в своём развёртывании действительность раскрывается как необходимость». Что ж, пусть так. А в упакованном, неразвёрнутом виде действительность может быть отождествлена с существованием? А в воплощении, а не в логическом «развёртывании», действительность тоже раскрывается как необходимость и тоже не может быть отождествлена со всяким воплощённым существующим? Вот это определение «развёртывания», применённое к действительности, делает аргументацию Ф. Энгельса если не слишком слабой, то изрядно натянутой. К тому же действительное и действительность — несколько разные термины, термины, которые грех отождествлять, в контексте тончайших дистинкций гегелевской логики их следует определять каждый отдельно.
3. Так или иначе, но Ф. Энгельс чувствует, что утёр нос обывателю и на фактах истории общества показывает, как применительно к ним работает гегелевское понимание действительного и действительности: Пруссия, Римская республика, Римская Империя, Французская монархия, не назывемая Французская республика идут в ход при пояснении действительного и недействительного.
Почему действительное, продолжая ещё существовать, становится недействительным, Ф. Энгельс не поясняет. Похоже, он принимает это движение как естественно-историческую реальность, формы которой можно исследовать, но задавать ей экзистенциальные или трансцендентальные вопросы — вредно и ненаучно, попросту бессмысленно. Тут чувствуется закваска фарисейская, то бишь позитивистская: история редуцируется к науке, а сама наука понимается как наука естественная, то есть наука о природе. Можно исследовать то, как является нам предмет, даже выяснять законы его движения, но ни почему он так является, ни почему законы его движения такие, ни куда он движется, ни где остановится — спрашивать нельзя.
4. И это применение к истории понятий действительного и недействительного с привлечением понятий необходимости и разумности Ф. Энгельс в дальнейшем тексте вот так обобщает.
Гегелевская философия «раз и навсегда разделалась со всяким представлением об окончательном характере результатов человеческого мышления и действия. Истина, которую должна познать философия, представлялась Гегелю уже не в виде собрания готовых догматических положений, которые остаётся только зазубрить, раз они открыты; истина теперь заключалась в самом процессе познания, в длительном историческом развитии науки, поднимающейся с низших ступеней знания на всё более высокие, но никогда не достигающей такой точки, от которой она, найдя некоторую так называемую абсолютную истину, уже не могла бы пойти дальше и где ей не оставалось бы ничего больше, как, сложа руки, с изумлением созерцать эту добытую абсолютную истину».
Это, поистине вульгарное, обобщение сказанного самим Ф. Энгельсом и его же выражение философии Г. В. Ф. Гегеля послужило для совсем уж неистового философствования В. И. Ульянова (Н. Ленина), ничтоже сумняшеся заявлявшего с восторгом неофита, что движение абсолютно, а покой относителен.
Без спокойного и твёрдого, совершенно неподвижного, представления куда познанию двигаться, каков метод движения и каковы неизменные критерии прогресса познания, никакое движение познания, никакая истина как процесс познания невозможны. Это легко понять, довольно лишь заметить, что для «науки, поднимающейся с низших ступеней знания на всё более высокие», нужна лестница со ступенями, ведущими вверх, а, стало быть, предварительная постройка такой лестницы согласно некоему плану и с готовыми критериями верха и низа. Эта лестница не должна шататься, а ступени скрипеть, иначе перехваленная поднимающаяся по ней наука будет шататься и скрипеть вместе с ними, а неровён час и упадёт с достигнутой высоты, скатившись кубарем вниз.
Из этого простого наблюдения и рассуждения следует, что покой так же необходим, а, стало быть, разумен и действителен, как и движение. Покой так же абсолютен как и движение. Никакое движение не может ни существовать, ни быть познано, если оно не свершается в среде покоя. Только относительно покоя может быть зафиксировано и исследовано движение. В механике момент покоя называется точкой отсчёта. Относительно неё и свершается исследуемое движение. Уберите покой и точку отсчёта, движение и познание движения окажутся невозможными.
5. Ф. Энгельс идёт в своём обобщении дальше философского познания у своеобразно понимаемого им Г. В. Ф. Гегеля, обобщая формулу познания на всякое, а не только философское познание, а также и на область практического действия, каковое нефилософское познание и непознавательная практика так же оказываются на линии бесконечного движения прогресса.
«И так обстоит дело не только в философском, но и во всяком другом познании, а равно и в области практического действия. История так же, как и познание, не может получить окончательного завершения в каком-то совершенном, идеальном состоянии человечества; совершенное общество, совершенное «государство», это — вещи, которые могут существовать только в фантазии. Напротив, все общественные порядки, сменяющие друг друга в ходе истории, представляют собой лишь преходящие ступени бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени к высшей. Каждая ступень необходима и, таким образом, имеет своё оправдание для того времени и для тех условий, которым она обязана своим происхождением. Но она становится непрочной и лишается своего оправдания перед лицом новых, более высоких условий, постепенно развивающихся в её собственных недрах. Она вынуждена уступить место более высокой ступени, которая, в свою очередь, также приходит в упадок и гибнет».
6. Окончательные выводы о зарядившей мир и запустившей мир по пути бесконечного и безостановочного прогресса диалектической философии Г. В. Ф. Гегеля, повторяю — своеобразно, по-энгельсовски понимаемого Г. В. Ф. Гегеля, таковы.
«Для диалектической философии нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого. На всём и во всём видит она печать неизбежного падения, и ничто не может устоять перед ней, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконечного восхождения от низшего к высшему. Она сама является лишь простым отражением этого процесса в мыслящем мозгу. У неё, правда, есть и консервативная сторона: каждая данная ступень развития познания и общественных отношений оправдывается ею для своего времени и своих условий, но не больше. Консерватизм этого способа понимания относителен, его революционный характер абсолютен — вот единственное абсолютное, признаваемое диалектической философией».
То есть поживи немного и проследуй на кладбище. Диалектическая могила вырыта, могильная плита готова, осталось внести фамилию и годы жизни. Твоё движение по жизни относительно. А покой абсолютен. Могильный покой. А будешь капризничать, откажешься идти на кладбище, выразишь желание «ещё пожить», помрёшь при жизни, помрёшь в движении. «И никто не узнает, где могилка твоя». Ибо её не будет. Будешь падалью при дороге. Как собака.
7. Стоит отметить, что Ф. Энгельс не сосредоточивается только на линейном прогрессе мира. Ему гносеологически столь же дорог и линейный регресс мира. Однако ничего вразумительного по его поводу он не может сказать, ограничиваясь лишь следующим замечанием:
«Нам нет надобности вдаваться здесь в рассмотрение вопроса о том, вполне ли этот способ понимания согласуется с нынешним состоянием естественных наук, которые самой Земле предсказывают возможный, а её обитаемости довольно достоверный конец и тем самым говорят, что и у истории человечества будет не только восходящая, но и нисходящая ветвь. Мы находимся, во всяком случае, ещё довольно далеко от той поворотной точки, за которой начнётся движение истории общества по нисходящей линии, и мы не можем требовать от гегелевской философии, чтобы она занималась вопросом, ещё не поставленным в порядок дня современным ей естествознанием».
В общем, не растут уши выше лба, не растут. Но регресс тоже возможен и даже необходим. И он тоже линеен и даже разумен.
Меня же удивил этот кивок в сторону Г. В. Ф. Гегеля. Современное ему естествознание, возможно, и не занималось теорией эволюции планеты Земля, но ты же не издатель «Философии природы» Г. В. Ф. Гегеля, ты своеобразно интерпретируешь его философию и пребываешь совсем в другой эпохе развития естествознания, когда геология дала несомненные доказательства эволюции планеты Земля, так дай и ты своё обобщение новым фактам науки, фиксирующей не только настоящий прогресс, но будущий регресс как Земли, так и её обитателей. Такой регресс, кстати, невозможен без постепенной или скорой остановки прогресса, прогрессирующее должно перестать прогрессировать, и лишь от этой точки покоя возможно движение обратное, движение регрессивное. Говори потом, что покой не абсолютен, когда под знаком этой точки покоя впредь будет свершаться всё регрессивное движение.
8. Что ж, я завершил рассмотрение фрагмента первой главы из брошюры Ф. Энгельса и вот что могу по поводу цитированного текста сказать.
8.1. Этот занятный текст со всей очевидностью представляет Ф. Энгельса как верного последователя Исидора Мари Огюста Франсуа Ксавье Конта, как верного догмату ненужности философии у Конта и теории линейного прогресса природы (die Natur), естествознания (die Naturwissenschaften), общества (die Gesellschaft) и наук о духе (die Geisteswissenschaften) всё у того же неверного секретаря Клода Анри де Рувруа, графа де Сен-Симона.
8.2. Хотя бы Ф. Энгельс не прочёл ни строчки из многочисленных сочинений Конта, всё равно он был верным его учеником и выразителем его простейших, как ботва или пинетки, идей. Более того, Ф. Энгельс выразил эти идеи в их предельно простом и наиболее вульгарном виде в конце своей знаменитой брошюры.
«В предшествующем изложении можно было дать только общий очерк марксова понимания истории и, самое большее, пояснить её некоторыми примерами. Доказательства истинности этого понимания могут быть заимствованы только из самой истории, и я вправе сказать здесь, что в других сочинениях приведено уже достаточное количество таких доказательств. Но это понимание наносит философии смертельный удар в области истории точно так же, как диалектическое понимание природы делает ненужной и невозможной всякую натурфилософию. Теперь задача в той и в другой области заключается не в том, чтобы придумывать связи из головы, а в том, чтобы открывать их в самих фактах. За философией, изгнанной из природы и из истории, остаётся, таким образом, ещё только царство чистой мысли, поскольку оно ещё остаётся: учение о законах самого процесса мышления, логика и диалектика».
Энгельс, Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. — Маркс, К. Энгельс, Ф. Сочинения. Изд. 2. В 50 тт. Т. 21. М.: Государственное издательство политической литературы, 1974. С. 316 .
«Поскольку оно ещё остаётся…» А может и не остаться, «царство чистой мысли» может быть со временем изжито или разрушено по достижении разлития всеобщей гносеологической благодати и пропитке ею всего мира. И философия, ко времени Ф. Энгельса, по его мнению, оскудевшая до трёхчастности, — (1) учения о законах процесса мышления, (2) логики и (3) диалектики, — тогда испарится, исчезнет как утренний туман исчезает в полдень. Диалектика тогда аннигилирует с философией, сама перестав существовать. И все эти абстракции станут абстрактными, неполезными, воспоминаниями.
8.3. Линейный прогресс, равно как и линейный регресс, всего на свете невозможен без линейного же отрицания предыдущего состояния прогрессируемого (регрессируемого). Всё, что было вчера, стоит забыть. А завтрашнее состояние приведёт к забвению сегодняшнее. Что здесь остаётся постоянного, так это само прогрессивное или регрессивное движение. Оно и объявляется истиной. Истина — это процесс, а не результат.
Таким образом, секретарь самого Фридриха Энгельса, Эдуард Бернштейн, с его тезисом «То, что социализм вообще называют конечной целью, для меня ничего не значит, движение — это всё» ничуть не погрешил противу своего учителя, так что этого секретаря грех называть ревизионистом или оппортунистом. В свете позитивистской теории прогресса и регресса ревизионизм и оппортунизм — совершенно неприемлемые, неприменимые, выморочные понятия, доставшиеся современности от эпохи догматизма и вместе с нею должны быть отвергнуты.
Эдуард Бернштейн, Чебурашка марксизма...
Но даже если бы сын машиниста паровоза Э. Бернштейн проявил недюжинную подлость в отношении своего учителя-фабриканта, у ученика всегда было бы в кармане оправдание своих подлостей изменившимися обстоятельствами и правильностью такого отношения к учителю, отношения, диктуемого прогрессом текущего дня: «Место отмирающего Фридриха Энгельса занимает новый, жизнеспособный Эдуард Бернштейн, занимает мирно, если старый Ф. Энгельс достаточно рассудителен, чтобы умереть без сопротивления, — насильственно, если он противится этой необходимости». Ф. Энгельс слишком уж «стал со временем неразумным, он, следовательно, неразумен уже по самой своей природе, заранее обременён неразумностью; а всё, что есть в человеческой голове Э. Бернштейна разумного, предназначено к тому, чтобы стать действительным, как бы ни противоречило оно существующей кажущейся действительности Ф. Энгельса». Ф. Энгельс уже «утратил свою необходимость, своё право на существование, свою разумность», то есть выжил из ума и для всех будет благом утилизировать его на ближайшей мыловарне. Зря сожгли. Это расточительно.
8.4. Поэтому не вызывает удивления, зато копит в исследователе Ф. Энгельса антипатии к своему герою то, что германская социал-демократия пошла по пути, указанному Э. Бернштейном и К. Каутским, а не Ф. Энгельсом и К. Г. Марксом. Таковы последствия бездумного увлечения позитивизмом. Как видим, источник таких политических действий и таких собачьих манер заключён уже в мировоззрении «основоположников марксизма», в понимании философии как «тоже науки», подверженной прогрессу накопительства знаний и вовремя меняющей своё консервативное или регрессивное прошлое на своё прогрессивное настоящее и будущее.
«Говорить о прогрессе в сфере идей нужно с большою опаскою, и нужно большое остроумие, чтобы говорящему при этом не подорвать своей репутации просто неглупого и здравомыслящего человека. Прогресс философских идей от Платона, Декарта, Гегеля и до современных профессоров философии есть тема весьма колючая...»
Шпет, Г. Г. Очерк развития русской философии. — Шпет, Г. Г. Сочинения. М.: Правда, 1989. С. 13.
2021.04.01.