Как бы то ни было, в субботу, сидя на лавочке, смотрела, как отец катал двухлетнего малыша на качелях. Долго не задержался. В другой раз немного побегал с сыном. Потом принёс самолётик и запускал его в небо. Если игрушка улетала далеко, оба наперегонки бежали к ней. Иногда Олеся даже не видела их. Стёпка привык и уже ждал.
Постепенно и она успокоилась, видя, что бывший муж искренно играет, выполняет условие. Уже не выходила на улицу, а смотрела из окна, наблюдая за жёлтой курточкой сына. На её глазах они, взявшись за руки, ходили от одного края улицы до другого и, весёлые, возвращались. Только ни дочь, ни мама не замечали, что каждый раз расстояние на пару-тройку метров увеличивалось. И настал-таки день, когда отец с сыном свернули на соседнюю улицу, где их ждал «Мерседес». Степана – на заднее сидение, сам – за руль, и только их и видели.
Олеся выглянула в окно. Недоброе предчувствие кольнуло в сердце. Без плаща, в домашних тапочках она выскочила из дома и принялась судорожно обсматривать каждый кустик, вглядываться во всех прохожих с детьми. Увы, жёлтой курточки не было. Не чувствуя ног, женщина побежала направо до конца улицы – пусто. Схватилась за горло, где явно слышала пульсирующие удары подскочившего сердца, и быстрее ветра пролетела в другой конец улицы, кричала, звала Степана, спрашивала людей.
«Стёпушка, сынок! Как же это? Мальчик мой, где ты?» - металась мать, не замечая холодного ветра и мелкого жесткого дождя. Мокрые пряди волос облепили нитками бескровное, растерянное лицо. Ещё не смела поверить, что малыш пропал. Ей казалось, что вот сейчас раздастся смех и Стёпа, радостный, подбежит к ней и обнимет за ноги.
В милиции Татьяне Степановне и Олесе разъяснили, что заявление, безусловно, примут и дадут делу должный ход, но найти похитителя вряд ли удастся. Беглец уже может быть совсем в другом месте огромной страны. Наверняка, подготовил побег, изменил документы, поэтому искать у родственников и знакомых нет смысла. Женщины сами могут, конечно, броситься на поиски в неизвестную сторону, и милиция будет помогать, но тогда придётся оставить работы, запастись большими деньгами. Ничего этого они сделать не могли.
Олеся целыми днями лежала, как неживая.
Для неё всё потеряло смысл.
- Зачем теперь жить? – полные муки глаза пытали, искали ответ.
- А я, Олесенька? – шептала мать.
- Ааа, да, - почти равнодушно реагировала и отворачивалась лицом к стене.
Мама с помощью школьного психолога – подруги Олеси – постепенно, шаг за шагом возвращала к жизни дочь.
- Смотри, пришли твои второклашки. Ты нужна им. Расскажите, дети, что
нового в школе?
Пока ученики щебетали, Олеся стойко держалась, но как только они убегали, почти падала без сил.
Татьяна Степановна садилась рядом и рассказывала нескончаемые истории из своего детства, пытясь растормошить дочь, вызвать улыбку на её лице, и иногда это удавалось. Но чаще выходила, украдкой вытирая слёзы. Кто из них страдал больше, трудно ответить. Скорее всего, это была мать. Как-то, обессилев, прилегла на диван, прикрыла глаза, и организм, нацеленный всеми силами и помыслами на счастье дочери, нарисовал, словно наяву, ту самую желанную картину, которую вынашивала в душе измученная женщина.
Продолжение здесь