Недавно нашёл старые записи, одна из них датирована 2007 годом и посвящена военному призыву. А точнее – «посиделкам» в военкомате. Делюсь, как это было, как проводили время, чем кормили, какие мысли лезли в голову. Ведь просидеть до отправки пришлось аж три дня.
Никогда не забуду отъезда из местного военкомата. Как нас сажают в автобус. Я обнимаю родных и друзей, и к глазам подкатывают слёзы, которые я сдерживаю через силу. И непонятно от чего именно так грустно. Ощущение, как будто что-то теряешь. Что-то - очень дорогое. Я сажусь на свободное место и стараюсь отвернуться от окна, чтоб не видеть этих глаз, и чтоб они не видели и не поняли, что я сейчас чувствую.
А автобус увозил меня к областному военкомату. Мимо проплывали знакомые с детства улицы, заваленные снегом, который в этом году казался необычно серым и чужим. Вокруг было тихо, никто не разговаривал, видно каждый из окружающих, как испытывал похожие переживания, лишь был слышен звук мерно работающего двигателя.
Нас высадили у больших облвоенкомовских ворот, которые были специально для нас «любезно» распахнуты. Во дворе уже стояла выстроенная толпа пацанов, привезённых из разных районов. Я сделал шаг в это новое для меня пространство и тут же поскользнувшись упал под сопровождение громкого смеха. Мда, ноги тоже не хотят нести меня сюда! Нас – вновь прибывших тоже построили для оглашения напутственных указаний:
- Никаких попыток бегства;
- Никакого алкоголя;
- В туалет - только в специально отведённое время;
- Курить во дворе, куда будут выводить три раза в день. Все правонарушения будут пресекаться и кара последует незамедлительно.
Перед входом в здание нас встретили два милиционера – этакие толстый и тонкий, как я их окрестил про себя. Толстого, впоследствии многие мои товарищи по несчастью называли просто – Скотина, второй оставался безымянным.
Скотина заправски шмонал сумки, извлекая «неположенные» предметы. У меня он открутил крышку на бутылке с газировкой – нет ли там алкоголя, затем изъял, заботливо предоставленные мне матерью две упаковки «анальгина» со словами: «В армии голова не болит!»
Всех вновь прибывших разместили внутри военкомата на длинных лавках, такие обычно бывают в школьных спортзалах. На них уже сидела гудя целая масса призывников, прибывших ранее. Тут же начались мытарства по медкомиссии, которая была скорее уже простой формальностью. Наверное, даже если бы сюда привезли слепого шизофреника без рук и без ног – его тоже бы определили в войска.
Перед входом почти в каждый кабинет был ажиотаж, как при советском дефиците. При входе в кабинет психиатра мне сразу вспомнились бессмертные строки из песни про призывника группы «Красная плесень»: «..решил на Цезаря косить, к врачу пришёл, кричу е.......» В душе очень хотелось попробовать действовать по данному сценарию, но смелости слегка не доставало.
Врач между тем задавал мне наводящие вопросы типа:
где учился? Есть ли девушка? Отношения в семье? Что такое этажерка? Не помышлял ли о самоубийстве?
В общем что-то из разряда калейдоскопа случайных вопросов, коих я и сам мог выдумать уйму и гораздо интереснее:
сколько весит шершень? Где партизаны? Вы в своём уме или просто при галстуке?
На все поставленные вопросы я ответил предельно честно, за что заслужил пометку «годен» в своём личном деле.
Самым опытным здесь по-видимому считался хирург, он ни на кого не смотрел, а проводил осмотр при помощи «третьего глаза», который, как я предполагаю находится где-то в области темени, поскольку доблестный врач лишь изредка отрывал свой взор от записей в мед журнале и перенаправлял его в личное дело призывника, для внеочередной отметки. Хотя, ради приличия и просил, поднять ногу или наклониться, спрашивал о жалобах – так, чисто формально; ибо совсем без жалоб – тоже не положено.
Лор, окулист и невропатолог. Были пройдены так же быстро, больше времени я провёл, стоя в очереди к специалистам.
В кабинете нарколога особенно сильно пахло лекарствами. Напротив, стоял, качаясь, взъерошенный парень в камуфляжных штанах и берцах. Он сбивчиво и несвязно отвечал на вопросы. А когда пошёл к выходу не удержался и, хватаясь за стену, сполз вниз.
- Паренёк из Данилова,
- Бравый защитник и уже в своей форме, - про себя отметил я.
Позже я лицезрел его спящим, растянувшимся на лавке.
Водили на обед, но едой это можно было назвать разве что только из уважения к тому, что когда-то было капустой, а теперь в небольших количествах плавало в подогретой воде. На второе тоже была капуста, слабо инкрустированная картошкой. А на третье была вода немного разбавленная компотом. Тут же вспомнилась фраза из мультфильма про домовёнка:
- Капусту я есть не буду! Я не козёл!
Я был полностью солидарен с этим героем и больше в этом месте общепита не появлялся. Благо с воли я впоследствии получил передачу – банку с жареной картошкой и курицей и несколько бутербродов.
Трое долгих суток, что провёл я здесь – на жёсткой скамейке, показались мне вечностью. Я ещё не представлял, что эта «вечность» покажется для меня просто мгновением перед сгущающейся впереди ВЕЧНОСТЬЮ, в которую меня толкали.
Уже здесь я начал чувствовать на себе – в какой же театр абсурда я попадаю. Меня просто поражало отсутствие логики во всех действиях прикреплённых к данной реалии личностей. Следует заметить право, что при этом всё здорово компенсировалось избытком бюрократии и разгильдяйства.
Было скучно. Разношёрстная публика вокруг меня занималась кто чем. Большинство пялилось в телевизор, любезно принесённый курсантами-ракетчиками. Меня он особо не привлекал, ибо в этом окне я мог наблюдать только иллюзию жизни в музыкальных клипах и сериалах, судя по которым всё представлялось безоблачным и гламурным. И нет вроде бы иной цели, кроме как стремится к той заэкранной жизни. А чтоб ей жить соответственно – нужно придерживаться сценария, навязанного каким-то невидимым режиссёром. И с этим я никак не хотел соглашаться.
Так же с этим видно очень не хотел соглашаться человек с ирокезом, которого недавно отловили бдительные сотрудники военкомата. За два дня он прошёл эволюцию от «в стельку» пьяного панка – до дерзкого беглеца.
Под вечер я сделал запись в тетради:
Свобода - какое странное слово! И что значит оно? И хорошо ли, нужно ли быть свободным. Вот вспомнился старый мультик, про щенка, которого взяли в деревню, где он встретил старую сторожевую собаку на цепи. Какие, однако, верные слова: все мы на цепи, только у кого-то она длиннее, у кого-то короче. А уйти, сбежать с неё? Зачем? Нужно ли? И что ждёт тогда?
Пошёл второй день. Ещё один день полной неясности и неопределённости. Снова неизвестно - чего ждать. А свобода, кажется - вот она, так близко - за окном, к которому нельзя подходить. Мне же видно только часть этой свободы. Она состоит из двух серых зданий напротив, крыши которых покрыты таким же серым декабрьским снегом. И ничего не меняется. Лишь глазницы окон под вечер загораются огнями домашнего света, который я я ещё долго не увижу и не почувствую, но знаю, что где-то есть тот свет, в котором меня всегда будут ждать, каким бы долгим это ожидание не казалось.
А жизнь за окнами пока ещё та. Та, которой я её помню. Но когда я тоже буду там, на той стороне: скорее всего всё будет по-иному. Я буду свободен, но ещё не окончательно ясно - от чего: чтобы быть предоставленным самому себе или от того, к чему по непонятным причинам, хочется быть привязанным....
Вечером третьего дня нас уже увозил вдаль поезд. Уносил вперёд – к какой-то неизвестности. Я долго пытался уснуть под мерный стук колёс. За окном было темно. Только изредка выхватывались из темноты редкие железнодорожные фонари. А ветер задувал снег сквозь, казалось бы, плотно вставленные рамы. И я на себе чувствовал этот холод, от которого хотелось закутаться в шерстяное одеяло, то же состояние теперь надёжно установилось у меня в душе; и если от первого можно было как-то укрыться, то от второго средства я найти не мог. Слегка свесившись с верхней полки, я вгляделся в лёгкий вагонный сумрак – вокруг все спали. Даже те, которые совсем недавно хлестали водку с джин тоником, пряча тару при любом подозрительном шаге – и те уже мирно посапывали.
А ведь, кажется, совсем ещё недавно, мы ехали из Петербурга домой полные впечатлений. И светило солнце ещё так особенно по-осеннему; так славно было на душе. И с нами в плацкарте по соседству ехал парень, возвращающийся домой со службы. Его провожал товарищ , по-видимому – петербуржец, он помог ему погрузить багаж, после чего они обменялись рукопожатиями. После этот паренёк сказал в напутствие:
«Ну всё, отдыхай теперь! Наконец-то для тебя эта ж..па закончилась».
После чего дембелёк залез на верхнюю полку и тут же уснул.
Теперь я завидовал этому парнишке. Если для него «ж..па» закончилась, то для меня ещё только начинается. И как далеко то время, когда я вот также буду ехать назад. И каждый удар колёс, каждое покачивание вагона будет приближать меня к дому. И тогда, наверное, уже не будет завывать снежный ветер, а будет весна или лето.
К слову, прошло и закончилось всё не так уж плохо.
А чем вам запомнился первый день в военкомате или в армии? Делитесь в комментариях.
Читайте также: детство 90-х, товарщики или «пацан, есть 100 рублей?»