Местные жители относились к нам очень хорошо, приглашали в гости, за стол, угощали пловом, зелёным чаем, фруктами. Для них мы были храбрецами, а это очень ценится на востоке.
Монтажные работы подходили к концу, когда случай свёл нас с чабаном, который пас овец неподалёку от нашего вахтового лагеря. Однажды несколько овец сорвались в ущелье, но не разбились, а оказались на небольшом выступе склона метров на пять ниже. Чабан понимал, что он из потерял, не достать. Тогда мы ему помогли - спустились на альпинистском снаряжении вниз и подняли овец. Радости его не было предела, как и благодарности.
На ужин он пригласил нас в свою кошару, где угощал самодельной настойкой, фруктами, вяленым мясом. Чабан, мужчина средних лет, нам он представился как Семён, оказался словоохотливый. Да, он соскучился по общению, по людям, в силу того, что вёл полукочевой образ жизни и общался только с овцами, да волкодавами.
Он долго рассказывал о своей жизни и как оказалось она его здорово потрепала, но несмотря ни на что Семён оказался добрым, хорошим человеком, не обозлился, не замкнулся в себе. Но вот после того, как мы допили бурдюк с настойкой и засобирались домой, он заговорил о колодце. И заговорил так, как и принято говорить на востоке о серьезных вещах - издалека, обтекаемо, полунамеками. Вот дескать за кишлаком, что в ущелье, за большими камнями, есть старый колодец, от которого лучше держаться подальше и никогда к нему не приближаться. Дурная слава о нём издревле. Пропадал в колодце скот, малые дети, да и взрослые тоже, особенно девушки, которых насильно выдавали замуж за нелюбимых. И вот поэтому даже в самый засушливый год никто не берёт из него воды, а он всегда полон до краёв.
Мы были заинтригованы его рассказом и прощаясь с чабаном уже знали, что завтра обязательно найдём диковинный колодец, посмотрим на него. Красивая сказка не более, но посмотреть нужно.
На следующий день наша бригада заканчивала монтажные работы на другом склоне ущелья. К одиннадцати часам мы уже изнывали от жары и старались быстрее закончить работу и укрыться в тени ущелья от палящего солнца и обжигающего знойного ветра. Как хорошо, что через пару дней мы возвращаемся домой. Сильная жара нас измотала за два месяца. Закончив работу спустились в ущелье, укрывшись под кронами деревьев и вспомнили вчерашний рассказ чабана.
Мы рассказали товарищам о загадочном колодце, но только трое решились идти посмотреть этот колодец, а остальные, уставшие и измотанные жарой, только усмехались и послали нас в путь дорогу.
Кишлак будто вымер - ни одной души. Мы миновали его никого не повстречав на пути, прошли сады и по дну ущелья отправились к большим камням, до которых было рукой подать. Перелезть через них не составило большого труда и за бурной растительностью мы увидели его. Колодец, обрамлённый кирпичной кладкой, местами разрушенной, идеальной круглой формы, в диаметре чуть больше трёх метров, с тёмной водной гладью, предстал перед нашими взорами.
Я почерпнул ладонью воду, поднёс к лицу, понюхал. Нет, вода была чистая, холодная, без запаха. Но пить её мы не решились. С удовольствием всё умылись, перекурили, обсудили нашу находку и посмеялись над чабаном. А потом Пётр решил искупаться. На наши уговоры он не реагировал. Что зря шли сюда, лезли через камни, ноги едва не поломали. Пётр отлично плавал, занимался в школе несколько лет плаванием и отказаться освежиться в такую жару не хотел.
Когда тёмные воды сомкнулись над его головой нам стало не по себе, нагрянула тревога. Байки байками, но в любой из них есть доля истины. Он вынырнул, довольный, улыбающийся, сказал, что вода отличная, но видимость почти нулевая. Чёрная вода. И сказал, что судя по всему колодец глубокий, метров десять или больше будет, так как он ныряет на семь-восемь метров, а тут дна не достал. На наши уговоры вылезть сказал, что ещё разок последний нырнет и всё. Как в воду глядел.
Это был его последний нырок, последнее погружение в чёрные воды колодца. Как только его голова скрылась под водой я вдруг осознал, что больше мы Петра не увидим. Не знаю, как это объяснить! Сердце в груди застучало, пульс участился, чувство тревоги, необъяснимого ужаса нахлынуло на меня. Посмотрев на бледное лицо товарища, я понял, что не только у меня одного эти чувства. Прошла минута. Пётр не выныривал, а мы стояли и, как зачарованные, смотрели в воду колодца. Прошла вторая минута, третья. А мы так и стояли, и молчали от нахлынувшего ужаса, и смотрели в чёрные воды колодца.