Для меня Сирия это не десятилетняя война и не многосторонний, запутанный конфликт. Не восстание против режима Башара Асада и не локальное противостояние. Это не арабская весна и даже не холодящая цифра, превышающая полмиллиона погибших, нет.
Когда я слышу о Сирии то, в первую очередь вижу перед собой молчаливую, высокую девушку с длинными, тёмными волосами и бездонно-голубыми, всегда немного печальными глазами. Сабрина. Так её звали. У ассирийцев это имя означает - надежда. Она была похожа на арабскую принцессу из какой-то восточной сказки. И хотя сирийкой она была только наполовину, всё же это была самая настоящая дочь сирийского народа. Что называется, до мозга костей. Это был тот самый случай, когда отцовская половина победила материнскую, белорусскую.
На то что в Сабрине, точно в таком же соотношении течёт славянская кровь, указывал только почти безупречный русский язык да диковинные для этих мест, лазурного оттенка глаза. Говорят, метисы часто бывают красивыми. Не знаю, очень может быть. В отношении Сабрины, по крайней мере, это было действительно так. Она была настоящей красавицей.
И это становилось понятно сразу и окончательно. Красота её была не показной и навязчивой, а успокаивающей и словно струящейся. Так бывает, когда внешний облик и внутреннее содержание человека находятся в гармонии и единстве. Она не раздражала глаз демонстративной яркостью, не отвлекала внимания излишним блеском, она утоляла и облагораживала.
Мы познакомились, когда я и ещё девять человек с нашего курса, проходили летнюю практику в Сирии. Нас познакомил Мишка, вездесущий и неизменный лидер, официальный староста и теневой авторитет. Сила и мощь общественной жизни нашей Альма-матер и её же довольно слабое в педагогическом отношении звено. Мишка был стихийным бедствием и неиссякаемым источником свежих новостей, анекдотов в тему и самых оптимистичных на свете прогнозов.
На третий день после того, как мы приступили к учебно-практической деятельности в одной крупной строительной организации, во время обеденного перерыва к нашему ошалевшему и беспрерывно гомонящему от суммы впечатлений и эмоциональных переживаний с этим связанных столу, подошёл сияющий Мишка с тоненькой, невероятно красивой девушкой.
- Ксюха, - немедленно заорал он высоким, пронзительным голосом, что всегда являлось у него признаком наивысшего душевного волнения, - знакомься, это Сабрина… - он посмотрел на невозмутимое лицо восточной прелестницы, закашлялся от пережитого стресса и сдавленно добавил:
- Она тоже из Белоруссии… А это Оксана и… ребята, - довольно бесцеремонно махнул он рукой на остальных наших, так же, как и я внезапно притихших однокурсников.
Вот так мы и познакомились с Сабриной. В её красоте была какая-то труднообъяснимая, трагическая завершённость. Какая-то самодостаточная обособленность и отстранённость. Словно Создатель, столь щедро одаривший своё творение, внезапно потерял к нему всякий интерес и попросту умыл руки, предоставляя право своему детищу поступать впредь по собственному разумению. Иначе было никак не объяснить присутствие на этой разноязыкой, громогласной и многоликой территории её - в лёгкой, светлой тунике с ниткой жемчуга на шее, взирающей на нас своими диковинными глазами и печальной улыбкой немного уставшей феи. Мне даже показалось, что если совсем немного подождать, то под звуки нежной, восточной музыки в воздухе появится ковёр-самолёт, уставленный фруктами, сладостями и кувшинами с вином, на котором восседает Аладдин, Синдбад-мореход или Ходжа Насреддин, а то и все они вместе, явившиеся из тысячи и одной ночи, чтобы немедленно пасть ниц перед новоявленной Шахерезадой.
Профессия оказалась у Сабрины тоже не слишком подходящая для девушки - инженер-строитель. Хотя, похоже, так думали только те, кто не знал её. А меньше всего она сама. Когда мы познакомились ближе и даже стали работать в одном отделе, стало понятно, что Сабрина ещё и классный специалист, отлично знающий своё дело. Я видела, с каким уважением относятся к ней коллеги, а к её тихому голосу прислушивался даже грозный начальник производственно-технического отдела, в котором мы работали.
Нельзя было сказать, что мы подружились. Мне кажется, это было в принципе невозможно с таким человеком, как Сабрина. При всей своей доброжелательности и отзывчивости, была она очень сдержана и сосредоточена. Всегда находилась как будто в стороне, внутри себя самой. Даже, когда была совсем рядом. Но мы много разговаривали. Сабрина расспрашивала меня о моём городе, рассказывала, как два года назад летала с матерью к родственникам в Гомель и о своих впечатлениях от поездки. Сабрина часто уточняла с моей помощью значение отдельных белорусских слов и выражений. У меня сложилось впечатление, что тема эта ей не просто интересна. Она её трогает за живое, волнует и погружает в раздумья. Я помню, у меня тогда мелькнула мысль, что она даже подумывает о переезде.
Как-то накануне выходных, Сабрина пригласила меня в гости. Смущённо улыбаясь, пояснила, что мама настаивает и ни за что не отстанет, пока она не привезёт меня. Она даже отругала её за то, что дочь не додумалась сама пригласить землячку.
И мы поехали в деревню, где жили её родители. Приняли меня очень тепло. Если бы не мрачные остовы полуразрушенной школы, которые видны были из окна гостиной, да не отдалённый, но вполне отчётливо доносящийся до нас звуковой бэкграунд, можно было подумать, что мы находимся в обычном деревенском доме. У них в деревне, как рассказала мне словоохотливая и приветливая мама Сабрины, живёт уважаемый шейх. Она сообщила, как он порчу снимает, беременность мальчиком заговаривает, лечит от разных немощей и достоверно предсказывает будущее. Я слушала эту женщину с удовольствием и хорошо помню, что никак не могла избавиться от ощущения, что сижу под Витебском у собственной бабушки на даче.
Сабрина совершенно была не похожа на родителей. Впрочем, меня это уже тогда не удивило. Сабрина вообще не была похожа ни на кого.
После ужина, её мать предложила нам пойти к шейху и засвидетельствовать ему своё почтение. С нами пошли отец и двое младших братишек Сабрины.
По дороге её мама, глядя как дочь за руку с самым младшим, идёт впереди, стала говорить мне, как переживает за неё. Даже пожаловалась, что дочка совсем от рук отбилась, уехала в город, работает на стройке, точно мужик, замуж идти отказывается. А к ней такие парни сватаются, а она одному за другим отказывает, а значит, позорит семью. Только потом я поняла, что таким образом мама Сабрины маскировала своё беспокойство о судьбе дочери, будто заговаривала его, отгоняла.
Я посмотрела на гибкую фигурку Сабрины, легко поднимающуюся вверх по кривой улочке с маленьким мальчиком, на её тяжёлую косу и тоже почему-то почувствовала смутную тревогу.
У шейха, первым делом нас усадили в кружок прямо на циновку пить кофе. Разговор пошёл на арабском, который я всё ещё знала плохо, и поэтому я просто пила маленькими глотками обжигающий, густой и ароматный напиток, смотрела на лица людей, не стараясь вникнуть в смысл происходящего и продолжалось это до определённого момента. Я помню, как шейх вдруг внимательно посмотрел на Сабрину, затем взял её чашку и снова надолго замолчал. А потом сказал её матери, что дочь её никогда не выйдет замуж. И детей не родит. Но через неё, добавил он, много людей родится…
Обо всём этом мне рассказали уже потом. А тогда я поняла только, что мать Сабрины чем-то страшно обеспокоена и просит у шейха для нас защитные амулеты. Шейх покачал головой, не сводя глаз с Сабрины, будто сомневаясь, но в просьбе не отказал…
Вскоре наша летняя практика закончилась, я вернулась домой. Уже тогда я знала, что никогда не забуду этот период в своей жизни. Как и эту разрываемую на части несчастную страну… Никогда не забуду предрассветное розовеющее небо широко раскинувшееся над древнейшей из всех ныне существующих столиц мира Дамаском, как и пламенеющий, пурпурный закат, который я наблюдала в маленькой сирийской деревне. И, конечно, я никогда не забуду Сабрину. Она и сейчас всё так же идёт впереди меня по узенькой, петляющей улочке, мерно покачивая из стороны в сторону толстой косой в такт своим шагам.
В тот день она, наверное, также шла по улице и держала за руку черноволосого мальчика. Бомбёжка началась, когда они уже подходили к родительскому дому. Когда всё закончилось, под телом Сабрины обнаружили её смертельно напуганного, но живого младшего братика.
Её родители подписали разрешение на трансплантацию органов своей дочери!
Об этом мне рассказал всё тот же вездесущий и всегда переполненный информацией Мишка…
Я знаю, что никогда не забуду эту страну и тот короткий период в моей жизни с ней связанный.
Хотя для меня Сирия это не десятилетняя война и не многосторонний, запутанный конфликт. Не восстание против режима Башара Асада и не локальное противостояние. Это не арабская весна и даже не холодящая цифра, превышающая полмиллиона погибших, нет.
Когда я слышу о Сирии то, в первую очередь вижу перед собой молчаливую, высокую девушку с длинными, тёмными волосами и бездонно-голубыми, всегда немного печальными глазами…
Это Сабрина, подарившая жизнь и надежду…
