Это просто рассказ из жизни, взгляд на серость под углом смеха, ведь смех удлиняет жизнь.
В 90-е жизнь тоже была, как они странно. Это сейчас рисуют всякие ужасы - бывали, не стану отвергать - но в целом это была нормальная такая счастливая жизнь, когда ты встречаешь каждый день свои трудности, но не ропщешь, потому что ты молод, полон сил и энергии.
Мой Саратов и сейчас-то не назовешь примером городского уклада, а в те времена воплощением разрухи его назвать было легче легкого. Чтобы как-то скрасить свое бытие люди давились в муравейниках очередей за водкой, осаждая входные двери магазинов, но в тоже время продолжали работать и концертные залы, и залы эти отнюдь не пустовали.
Я помню себя сидящим на первом ряду в большом зале консерватории на концерте местного симфонического оркестра. Шел ли я просто мимо беззаботно по проспекту и, увидев афишу, завернул туда так легко и спонтанно, а может отправился на концерт целенаправленно по рекомендации - сейчас уже не упомню, да и неважно это.
Зато помню, что время было дневное, и зал был полон лишь на треть, в основном публика заполняла пространство под балконом в дальней части зала, обычно там собирались знатоки и профессура - звук, говорили, там был лучше всего.
Я опоздал к началу, но все же решил приблизиться максимально к действу и сел на первый ряд прямо по центру напротив рояля, стоящего с краю сцены наискосок. Левее от него чуть вглубь на тумбе возвышался высокий худощавый дирижер. Его фамилия соответствовала черным кудрявым волосам и носу с горбинкой - Аннамамедов.
С первых тактов меня сложилось впечатление, что единственный по-настоящему заинтересованный участник оркестра это пианист. Мне хорошо было его видно, сидящего ко мне в пол-оборота всего в нескольких метрах. Своей осанкой и движениями он скорее смахивал на грузчика, в перекуре севшего за клавиши инструмента, который надо было поднять на девятый этаж. Нет, он не демонстрировал плавных скольжений нежных запястий в обрамлении белоснежных манжет с запонками, да и самих запонок не было. Напротив он напряженно барабанил узловатыми пальцами по клавишам, хищно подавшись вперед, нависая над роялем.
Но главное было не в осанке и движениях. Инструмент не был способен выразить целиком запас его страсти, поэтому музыкант громко хрюкал. Да-да, хрюкал, причем художественно и технически сложно: на выдохе он кряхтел, словно пытался сдвинуть непомерную тяжесть, а на вдохе захватывал воздух с клокочущим храпом. По началу я даже оглядывался назад, чтобы понять, один ли я слышу столь экстравагантное звуковое сопровождение.
Исполнение оркестром музыкального произведения предполагало короткие паузы, во время которых музыканты создавали некоторое шевеление, расслаблялись и переглядывались. Захвативший мое внимание пианист доставал носовой платок и протирал клавиатуру, потом он тщательно вытирал руки, после чего уже очередь доходила до лица. Забавная последовательность, не правда ли?
Не переставая наводить чистоту, пианист нетерпеливо поглядывал налево вверх, ловя взгляд дирижера. Этим он мне напоминал мою собаку на кухне, сторожившую кусочек во время нарезки мяса. Смешно было то, что дирижер явно чувствовал его взгляд, но демонстративно отворачивался и тянул время, не торопясь пролистывая партитуру.
Аннамамедов вообще держался элегантно, сохраняя на лице слегка презрительное спокойствие и некая отстранённость: да, он здесь главный, но надежды на создание на этом концерте шедевра особой нет.
Левее рояля располагалась скрипичная группа, её справа налево возглавляла пара темпераментных скрипачей, сразу было видно не решивших для себя, кто же из них по праву должен быть в оркестре первой скрипкой. Им было трудно по громкости угнаться за пианистом, свою звуковую немощность они пытались компенсировать яростным вождением смычка по струнам. Но скрипки - не литавры, и чтобы как-то себя поддержать, оба продолжателя дела Паганини с чувством и хорошей амплитудой отбивали такт своими ступнями.
К этому моменту я уже воспринимал проистекающее на сцене действо как рождающийся здесь и сейчас кинофильм. Моя камера в голове наехала на башмак скрипача, сделав так называемый укрупненный кадр: не слишком чистый ботинок радостно проявлял активность в такт звучавшей музыке, бодро поднимался и опускался обратно к полу основным телом своей конструкции - но вот беда, подошва бессильно оставалась лежать на полу, от чего общее бодрое движение превращалось в неподходящее для ситуации зевание.
Это была так смешно, зевающий в такт музыки ботинок, что я невольно рассмеялся. Сейчас был по возрасту лет неминуемо углубился бы в философские построения о бренности жизни, её тайных проявлениях и зависимостях. Но в те минуты я просто развеселился и осознал, как мне крупно повезло оказаться в столь веселом месте.
Где-то через три-четыре паузы в произведении подоспела кульминация, и все чаще стали прорезаться группа духовых инструментов. Их веселая компания занимала на сцене место справа у стены. Всякий раз, когда дирижер жестом своей руки указывал на них, краснолицые владельцы блестящих железяк разной формы дружно дули в мундштуки, и оторвавшись от них радостно улыбались. У меня создалось впечатление, что они вообще были подшафе.
Всякое такое проявление медной группы отражалось на лице элегантного руководителя оркестра заметным недовольством, его лицо искажала гримаса. Но содержание партитуры требовало подавать соответствующий сигнал трубадурам все чаще и чаще, а те, не скрывая своего веселья, отрывались на полную. В какой-то момент дирижер просто перестал махать руками, а долго и пристально с укоризной стал смотреть на провинившихся музыкантов - оркестр тем временем продолжал играть по инерции: башмак зевал, скрипки пилились, а пианист всхрапывал, как загнанная лошадь.
Недавно я побывал на концерте Венского Филармонического Оркестра - в нашу "глушь-саратов" иногда и подобное чудо заезжает. Была возможность, и я первое отделение слушал в глубине зала, а во втором смог найти места в первом ряду. И хотя я был целиком захвачен звучащей музыкой, я вспомнил свой давний опыт создания в своей голове комедийного фильма с симфоническим оркестром в главной роли. Я смотрена сцену и видел исполненных творчеством молодых людей, ведомых седовласым дирижером с благородным лицом. Каждая мелочь действа была на своем месте - ни добавить, ни отнять. Все было подчинено звуку.
Знаменитый мастер кунг-фу ШиМин при нашей встрече как-то сказал: "Хорошее есть везде, надо только его осознать!" И в наши дни нам в глаза лезут многочисленные проявления отсутствия гармонии, так давайте посмеёмся над этим!