Вот следующий вопрос, и всякая охота остроумничать у меня пропадает: «Освобождение от работы по болезни: вашей, ваших детей (количество рабочих дней за последний год; просим дать сведения по табелю)». Прямо пальцем в больное место! К утреннему разговору с шефом… Что у меня двое детей, начальству, конечно, известно. Но сколько дней я просиживаю из-за них дома, никто не подсчитывал. Познакомятся с этой статистикой и вдруг испугаются. Может, я сама испугаюсь — я ведь тоже не подсчитывала. Знаю, что много… А сколько?"
Коротенькая повесть "Неделя как неделя" — про самую обычную неделю 26-летней сотрудницы НИИ. Всё бегом, из дома — на работу, с работы — домой, и нескончаемая утомительная круговерть домашних дел и заботы о детях и муже. Написано в 1969 году. А актуальности совсем не потеряло...
Повесть на самом деле коротенькая — ее можно прочитать буквально за полчаса.
А потом долго гореть, думаю про главную героиню, у которой прекрасный любящий муж, двое чудесный детей, интересная и любимая работа — и совершенно адовая непреходящая усталость от круговерти сотен, тысяч мелких домашних дел, которые все висят на ней. Нет-нет, у Оли прекрасный муж, он ей даже помогает — он выносит мусор, относит белье в прачечную, с детьми гуляет… Пока она готовит, стирает, убирает, зашивает вещи, гладит… Да, напоминаю, повесть написана в 1969 году, так что блага цивилизации в виде бытовой химии или домашней техники Оле недоступны. Стиральный порошок — дефицит, за ним надо стоять в очереди. А на работе — косые взгляды из-за постоянных опозданий и больничных (нет, мужу и в голову не придет хотя бы раз взять больничный и посидеть с ребенком. Собственным ребенком).
От описания Олиного выходного дня хочется плакать. Или орать.
“В субботу мы спим долго. Мы, взрослые, проспали бы еще дольше, но ребята встают в начале девятого. Утро субботы — самое веселое утро: впереди два дня отдыха. Будит нас Котька, прибегает к нам — научился опускать сетку кровати. Гулька уже прыгает в своей кроватке и требует, чтобы мы ее взяли. Пока ребята возятся с отцом, кувыркаются и пищат, я готовлю громадный завтрак. Потом отправляю детей с Димой гулять, а сама принимаюсь за дела. Прежде всего ставлю варить суп. Дима уверяет, что в столовой суп всегда невкусный, дети ничего не говорят, но суп мой всегда едят с добавкой. Пока суп варится, я убираю квартиру — вытираю пыль, мою полы, трясу одеяла на балконе (что, конечно, нехорошо, но так быстрее), разбираю белье, замачиваю свое и Димино в «Лотосе», собираю для прачечной, а детское оставляю на завтра. Провертываю мясо для котлет, мою и ставлю на газ компот, чищу картошку. Часа в три обедаем. Для ребят это поздновато, но надо же им хоть в выходной погулять как следует. За столом сидим долго, едим не спеша. Детям надо бы поспать, но они уже перетерпели. Котька просит Диму почитать «Айболита», которого он давно уже знает наизусть, они устраиваются на диване, но Гуля лезет к ним, капризничает и рвет книжку. Надо Гульку все-таки уложить, иначе жизни никому не будет. Я ее баюкаю (что не полагается), и она засыпает. Теперь мне надо заняться кухней — вымыть плиту и почистить горелки, убрать шкафчики с посудой, протереть пол. Потом вымыть голову, постирать замоченное, погладить детское, снятое с балкона, вымыться, починить колготки и обязательно пришить крючок.”
Читешь это и задыхаешься от острого обжигающего бессилия — с момаента написания повести прошло 50 лет. Но до сих пор в массовом сознании сидит, что дом, быт и дети — это женские дела. Что ну чего там делать-то, пф. Ну так уж и быть, мужья помогут, может быть, ты только попроси. Невыносимо, очень триггерно и невероятно живо написано.
За рубежом, к слову, повесть Баранской оценили крайне высоко, ее переиздавали несколько раз. В СССР же в «верхах» повесть одобрения не получила: Демичев на собрании партактива Москвы «определил публикацию повести как ошибку идеологического контроля», а один из работников ЦК «высказал ценное суждение: “Она должна была написать докладную записку о трудном положении женщины”».