Автор: Сергей Седов
Они отодрали лавку и выставили на середину. Мазай сидит с автоматом на коленях. Молодая бронзовая девушка в телогрейке стоит позади слева, держит руку на его плече.
— Снежка, — говорит Мазай, — ты бы размялась, сейчас можно в кои-то веки не стоять у меня за спиной. Погуляй, походи, пока можно.
— Ничего, — голос у нее глубокий и хрипловатый, — все хорошо, я здесь побуду. Привыкла за эти годы.
Он накрывает ее руку своей и на секунду прикрывает глаза. Выпрямляется, перехватывает автомат, долго, внимательно смотрит мне в глаза. Что он надеется там увидеть? Они у меня бронзовые и уж точно никакое не зеркало души, чем бы эта душа ни была.
— Сынок, говорят, ты умеешь играть в шахматы?
Я киваю. Не могу сказать ему, что я гроссмейстер, мне стыдно. Перед моими глазами белые фигуры, падающие на рельсы, и перемалывающие их поезда...
— Это Гроссмейстер, — кричит Петух, высовывая голову из-под лавки, — он тренировал пионеров в восемьдесят первом!
Я весь сжимаюсь, жду, что он добавит: «И погубил всю команду в девяносто седьмом».
— Все-то ты знаешь, — сердится Снежка, — сам, что ли, видел?
Все вокруг смеются, даже дед улыбается в бороду.
— Видел! — вдруг выкрикивает Петух и продолжает в наступившей тишине: — Я там был. Я Мальчик-с-глобусом. Гроссмейстер нас научил, и мы победили! Да, победили!
— Ты хоть и Петух, а не бреши, — выкрикивает здоровенный Красноармеец- со-штыковым-ружьем, — что же ты здесь прыгаешь тогда? Их же отпустили, пионеров-то?
— Он отпустил нас, да, — понурился Петух, — я был свободен, а через три недели снова затерялся в тоннелях.
— Что?! — охает Мазай и хватается за несуществующее сердце.
Все смотрят на Петуха, как на привидение. Он падает на бок и прикрывает крыльями голову.
— Никого не осталось, ни родителей, ни друзей. Сорок четыре года прошло, война прошла, страшная. Дом мой на Кречетниковском. Ничего теперь нет. Ни дома, ни улицы. Проспект огромный, только ветер дует. А она обещала встретиться через неделю у входа. Ждал ее, три дня до — вдруг ошибется или соскучится, а потом еще две недели после. Таскал еду их этих больших стеклянных магазинов, грелся в метро. Куда мне еще? Та, с косичками, так и не пришла. А однажды меня стали гнать на мороз. Ну я и спрыгнул с платформы, ушел в тоннель, не догнали. Так и вернулся. Теперь стою с Крестьянкой, участвую в каждом турнире. Меня приглашают, после того как Гроссмейстер меня выучил.
Петух кивает в мою сторону, а я жалею только о том, что статуи не падают в обморок. Отключиться бы сейчас, провалиться во тьму и не чувствовать. Надо же, Мальчик, Мальчик-с-глобусом, любитель ферзевых окончаний, все время ходил за Девочкой-с-двумя-косичками.
— А если мы выиграем? — спрашивает Снежка. — Выиграем, и ты снова будешь свободен? Снова потеряешься, чтобы стать какой-нибудь статуей?
— Не знаю. Скорее всего, нет. — Петух поднимается, отряхивает перья и смущенно поклевывает пол, словно ему насыпали зерна. — Я теперь понимаю, как ошибся, когда вернулся. Живым быть лучше. Даже если ты совсем один.
Я вдруг вспоминаю, где видел Мазая со Снежкой. «Белорусская», переход с «Кольцевой» на «Горьковско-Замоскворецкую», поднимаешься по эскалатору, и там они — белорусские партизаны. Дед с автоматом на коленях, тянется, словно хочет то ли схватить тебя, то ли погладить по голове, и девушка слева, положила руку ему на плечо. И еще кто-то был, точно помню, знамя держал.
— Мазай, да ты же партизан! — говорю невпопад.
Его огромные руки хватаются за автомат, словно его раскрыли, словно сейчас будет битва, будут стрелять. Но почти сразу же он расслабляется.
— Да, мы партизаны. Вместе стоим — я, Снежка и Алешка. Только его не взяли, места для него не хватило. Но если победим, его освободят вместе с нами.
— А если проиграем — казнят, как тех, в девяносто седьмом, — отзывается Снежка, и ее пальцы сжимают плечо Мазая. У него бы кости треснули, если бы онне был бронзовым.
Мазай поднимает на меня глаза, и мне на миг кажется, что по его щекам текут слезы. Но этого быть не может. Трясу головой, наваждение рассеивается. Мазай порывисто хватает меня за руку и трясет, трясет ее.
— Сынок! Послушай, сынок! Ты же хорошо играешь в эти шахматы. Помоги! Помоги нам. Убьет же он Алешку, совсем убьет. Так и сказал! А Алешка Снежке почти что жених. А как ты думал — столько лет вместе. Они, можно сказать, срослись вместе.
— Дедуль, — тихо говорит Снежка, — мы не можем срастись, мы от тебя по разные стороны.
Он только качает головой.
— Сынок, ты помоги нам, на тебя вся надежда. Ты уж не подведи.
Он делает движение, словно хочет бухнуться на колени, но Снежка крепко держит его за плечо, наклоняется и обнимает его сзади, шепчет в ухо:
—Не надо, дедушка. Ну, пожалуйста. Ну, не надо!
Мне становится совсем худо:
— Я... мне... пара минут. Сейчас... я сейчас...
Расталкиваю руками толпящихся сзади. Иду по рассеченной на островки станции. Я угробил тех двадцать лет назад, а теперь подведу и этих. Что я смогу сделать, если он снова заткнет меня? Закроет мне рот и заставит смотреть, как разваливаются позиции белых, как мы теряем фигуры, как ставят мат, как короля презрительно пинают с поля. Я бессмыслен и бесполезен, я ничего не могу. В том числе и отказаться.
Возвращаюсь, сажусь рядом с Мазаем, и прочная, хорошо сделанная лавка трещит, но держит.
— На этой доске я такая же фигура, как и вы. Я не могу сыграть партию за вас. Хозяин не позволит. Он не дал мне в прошлый раз, не даст и сейчас. И учить вас времени нет. Кто хоть как-то умеет играть?
Петух поднимает крыло, тянутся еще две или три руки. Негусто.
— Я когда-то знал, как фигуры ходят, — вздыхает Мазай, — только давно. Сейчас уже не помню.
— Вы будете королем. Он ходит проще всех, в любую сторону и по диагонали, но всегда на одну клетку. Конечно, если Хозяин все не переиначит. Снежка, раз вы привыкли быть рядом, будете ферзем, защищайте деда. Все встаньте в два ряда, я хочу на вас посмотреть и заранее расставить на позиции.
Пока они строятся, я повторяю про себя: «В этот раз все будет по-другому, в этот раз все пойдет иначе».
Ромула и Рема я ставлю пешками на левый фланг. Мне хочется, чтобы их съели попозже. Это больно, а они совсем дети. Я не могу сделать их ладьями, от этих фигур зависит очень многое, но Ромул и Рем совсем не умеют играть. Петуха, после некоторых колебаний, ставлю конем. Он, похоже, лучший игрок из всех, а для того, что я задумал, мне нужны сильные кони. Собаку Ирму собираюсь поставить пешкой на правый. Так я минимизирую ущерб от ее глупостей, которые она непременно наделает. Но вдруг, сам не зная почему, ставлю ее белопольным слоном. Интуиция? Глупость?
Расставляю остальных и обнаруживаю, что не хватает двоих. На лбу выступает холодный пот. У нас некомплект. Хозяин что-то задумал. Нам придется играть без двух фигур?
— Я здесь, я с вами! — из темноты фрески вылезает фигура полководца Кутузова. Это выглядит очень странным, плоский нарисованный человек ковыляет в нашу сторону, трепыхаясь на сквозняке. Когда он подходит, становится видно, какой он тонкий — слой краски толщиной в несколько миллиметров.
— Могу быть ферзем или королем, — говорит он, — мне не привыкать командовать. При жизни я хорошо играл.
Я ничего не знаю ни про него, ни про его шахматные таланты, но что-то в нем меня смущает. Если бы у меня был выбор, я бы не стал брать его в игру. Но мне приходится. Я ставлю его еще одной пешкой. Он начинает возмущаться, но остальные шикают на него, и Кутузов замолкает.
Но даже вместе с ним одной фигуры недостает.
— Ладно, давайте начинать, у нас мало времени. Будем надеяться, кто-то еще подойдет, и нам не придется играть без пешки. Послушайте, я играл против Хозяина в двух партиях, а кроме этого, смотрел записи еще восьми. Не могу сказать, что он хороший шахматист и оттачивает свои навыки. Просто его противники обычно играют еще хуже. Я уверен, что сумел бы победить его в десяти партиях из десяти. Но он не предоставит мне такой возможности. Скорее всего, я не смогу подсказывать вам правильные ходы. Поэтому обсуждаем все сейчас. Вот какой вывод я сделал, изучив все его партии: он чрезвычайно азартен, и, если есть возможность съесть фигуру, он это сделает, даже если это ухудшит его позицию. Поэтому с самого начала мы делаем ставку на гамбит.
— А что это, гамбит? — спрашивает Ромул.
— Сейчас объясню, — вздыхаю я, обводя глазами остальных, — есть еще такие, кто не знает про гамбит?
Лес рук. Спокойно, Гроссмейстер, не сдавайся заранее. Они все умные, стоит объяснить, и они поймут.
— Это значит, мы специально отдаем пешку, чтобы получить преимущество.
— А я думала, — вмешивается Снежка, — преимущество всегда у того, кто съел больше фигур. Собственно, в этом и смысл, съесть все фигуры противника. Что вы на меня так смотрите? Я не так сказала?
— Немного неправильно, — киваю я, — цель в шахматах не съесть все фигуры противника, а поставить мат королю. Иногда это можно сделать, практически никого не съев. Суть вот в чем: мы отдадим Хозяину пешку, он ее проглотит, и я поставлю ему мат через несколько ходов. Мы поставим. Вот только мы не можем заранее знать, как Хозяин будет ходить. Поэтому недостаточно просто выучить какой-нибудь гамбит. Придется разобрать несколько. Старайтесь не заучивать ходы, а думать, почему и для чего они.
Если бы у нас был месяц, к началу игры вся моя команда состояла бы из мастеров гамбита. Кроме, может быть, собаки Ирмы. Но времени как раз и нет. Мы не знаем, когда Хозяин начнет игру. Может быть, у нас есть час или два, может двадцать минут, а может и совсем ничего. Кроме того, у нас не хватает фигуры.
Мы делимся на две команды. Конечно, нас не хватает на два полных комплекта фигур, но ведь и в гамбитах участвуют не все. В любом случае, выбора у нас нет, и следующие полтора часа мы отрабатываем гамбиты. В какой-то момент мне начинает казаться, что мои подопечные начинают ухватывать суть. Впрочем, скорее всего, это просто самообман.
— Прибывает шестнадцатый, прибывает шестнадцатый, — голос диктора едва пробивается через плотные слои помех. Гудят сирены, и прямо рядом с нашей «шахматной доской» образуется трещина. Она растет, расширяется, в ней образуются новые пути, на которые, грохоча, врывается поезд: синий низ, голубой верх, желтый свет изнутри. Двери, с лязгом и скрежетом, напоминая о решетках в камерах предварительного заключения, распахиваются. Из вагона боком выплывает золотой ангел. Боком, потому что иначе не протиснулся бы в двери вагона.
Его ноги не касаются пола, руки раскинуты в стороны и почти что перерастают в крылья, словно помятые, но все же изящные крылья из желтого металла. Фигура висит в воздухе под странным углом, как будто заваливаясь на бок, но не падает, и у меня при взгляде на фигуру шалит несуществующий вестибулярный аппарат. Не так-то просто понять, мужская это фигура или женская. Скульпторы часто придают женщинам мужские черты, стремясь передать их волю и силу. После некоторого раздумья я решаю, что все-таки мужская.
— Я знаю, знаю! — кукарекает Петух, выбегая вперед. — Это Икар! Икар с «Авиамоторной», он там распят на серебряном круге с самолетиками!
Все-таки Икар, значит, он.
Мазай приподнимается с лавки, делает два тяжелых шага, нагибается, протягивает руку и хватает Петуха за хвост.
— Заткни клюв, пионерская твоя душа! Хотя бы пробуй думать, прежде чем болтать! Посиди лучше вот здесь.
С этими словами он запихивает Петуха под скамейку, не обращая внимания на его возмущение.
Икар висит неподвижно и молчит.
Мазай встает перед Икаром и протягивает руку.
— Раз познакомиться, я Мазай! Вот Гроссмейстер, он нас тренирует. А это...
Но Икар так и не протянул руку в ответ.
— Он не может подать тебе руку! — сердито кричит Петух из-под лавки. — Он же сразу упадет! Крылья и руки для него одно и то же! И вообще, он ни на что не реагирует и ни с кем не говорит. Ты, Мазай, ничего не знаешь, не понимаешь, только и умеешь за хвост хватать!
Собака Ирма осторожно обнюхивают ноги Икара. Тот тихонько покачивается в воздухе, словно лодка на волнах.
— Эй, ты меня слышишь, мальчик? — Мазай осторожно касается краешка крыла.
Непонятно, слышит ли его Икар.
— И как же он будет играть? — вздыхаю я.
— Он будет, будет! — Петух подбегает ко мне, предусмотрительно обегая Мазая по широкой дуге. — Я знаю, я с ним два раза играл. Он на поле просыпается, и делает хорошие ходы. Он, может быть, лучше меня играет. Вот!
— Как бы то ни было, выбора у нас нет, — говорю я. — Добро пожаловать в нашу команду, Икар!
Я аккуратно беру его правую руку в свои и несколько раз встряхиваю. И в этот момент я чувствую, как он вздрагивает, всем телом. А меня колет в сердце нехорошее предчувствие. Игнорирую его. Мне сейчас не до переживаний. Вот-вот начнется партия.
Продолжение:
Источник: http://litclubbs.ru/articles/23127-hozjain-metro-chast-3.html
Содержание:
Ставьте пальцы вверх, делитесь ссылкой с друзьями, а также не забудьте подписаться. Это очень важно для канала
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона . Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Литературные дуэли на "Бумажном слоне" : битвы между писателями каждую неделю!
- Выбирайте тему и записывайтесь >>
- Запасайтесь попкорном и читайте >>