Качели
Звезды устало слепли. Темные силуэты зелени вяло покачивались по ветру, который, казалось, сам полз еле-еле. "Теплая ночь", -- сказала она и почесала коленку. Такую красивую коленку. "Да-а", -- протяженно пропел я, посмотрев на сонные звезды.
"И не падают ведь"
"Ты уже назагадывал наверное многое"
Ее голос почти шепотом, загадочно прошелестел где-то в ласковой листве и там откровенно сник. Не хотелось отвечать. Словом ничего не хотелось. Луна будто бы отражалась в коленке. Я устал от аллюзий и слов в голове, копошившиеся там словно тараканы на ночной кухне. Кто-то громко топал под беззвучную музыку. Но все вскрики я не слышал, погрузившись только в этот волшебный круг собственного создания.
"Тебе не холодно?" -- само вырвалось.
Веревочные качели заскрипели. Платье полетело, едва касаясь моей кожи. Тихий смех затрепетал. Руки загорели. Все стало ярче в темноте. Заблестели глаза так банально и отважно. От счастья хотелось плакать, и выделялась слюна. Задыхаясь, я начал что-то говорить, рассказывать, какие-то необъятные истории о несуществующих людях.
"А ты знала того, а того"
А потом поцелуй, мокрый и мягкий, как мох. И дрожь расставания.
Пожелались спокойные ночи. В окне разглядел она вошла в томный кухонный свет цвета подсолнечного масла. И дышалось чаще, и постепенно все глубже и глубже проникал утренний воздух. Море солонило. Огоньки турецкого берега как-то потусторонне, словно с другой планеты, салились. Бултыхались волны. Я представлял утренний пляж, как жаль, что я буду спать.
Эхо недавнего вечера в ушах. Глаголы переглядывались и перекидывались в картишки. Мечтательно шаркал, двигаясь наобум. Летело тело летом. Под горку шел крутую. С нее опять пели, ускоряя шаг, сандалии.
В толпе
Шел в толпе, через нее, сквозь нее, по головам, можно сказать, прыгал, за следовал, потом оборачиваюсь, она за мной и поглощает меня, я от нее, набираю шаг, а она меня как волной, не смыла, но поглотила, ну думаю, конец мне, но нет, знакомые, вишь, лица, здравствуйте, улыбаются, кланяются, оскаливаются, строят рожи, и мы этой гущей так ходим, вроде как по площади, только не видно ничего, может это и поле, или дорога, выше ничего не видно, небо сгущает краски, но движение непрестанное, уже держимся за руки, руки разные, то грубые, то нежные, то такие, даже неприятные, мужские, маленькие, гладкие, выскальзывающие, крутимся как в хороводе на деревянной сцене, песни, пляски, притопы, и опять это движение все продолжается и продолжается, голова кругом, ноги ходуном, сердце стучит общее, нет времени вопросить, а что мы делаем, куда мы идем, да какой там, не до этого, стою в толпе, а если со стороны посмотреть, наверное, смешно смотрится мое растерянное лицо, как на старой кинопленке, похороны вождя или выступление поэта, что одно и то же, и вот лица в толпе, простые, любопытные, доли секунд неизвестной жизни промелькнули и канули в лету, и мне уже уютно здесь стоять, стоял бы здесь вечность, а вдруг это и есть такая вечность, не вниз посмотреть, все руки, ноги, спины, и какое-то слепое движение вперед, ноги уже устают, упасть не могу себе дать, поэтому несут сами собой, сами по себе, и плечи по бокам постоянно сменяются, мазурка этакая, пощупать что ли кого-нибудь, да стыдно, а вдруг это сон и мне ничего не грозит, но остановиться страшно, стоп, сразу все остановились, стоим, что-то ждем, молчим, оглянуться стыдно, как и бывает обычно, стоишь рядом с чужим каким-то человеком и не посмотришь ни в жизнь на него, надеясь, что вы больше не увидитесь, а если и увидитесь, то никогда не узнаете, ведь не глянули ни разу, да и посмотрят на тебя, как ну дурака, ну что ты, мол, оборачиваешься дурень, лишь краем глаза, боковым зрением тянешься, да не дотягиваешь, а вдруг красавица какая, поведешь носом, как собака, попытка не пытка, почуешь пространство, но нет, стоишь как истукан, боишься дрогнуть, даже боишься дышать, ведь все нагрелось внутри и дыхание слишком горячее, сдерживаешь, держишь внутри дух, там все кипит, не потревожь никого, сложишь ручки, на ногу одну, как солдат, всю несусветную свою тяжесть опустишь, стоишь на полусогнутой как крестьянин, глаза слипаются, как скучно стоять становится, и что ты ждешь, неизвестно, и что дальше, для чего стоим, и одна надежда в уме замечтавшемся блеснет: а может ляжем?