Это случилось через год после того, как не стало моей бабушки. Страшная потеря для меня: я выросла на ее руках! Мама всегда много работала, отца я не помню: он бросил нас до моего рождения. И меня каждый год отправляли к бабушке в деревню на все лето. Вот было раздолье! Как она меня любила! Сколько интересного и полезного рассказывала! Я ни с кем не чувствовала себя такой счастливой в детстве. Ушла она 11 октября, а через год, аккурат перед днем ее памяти, мы все собрались в ее старом, пропахшем антоновскими яблоками доме.
Я приехала с мамой, ее старший брат дядя Толя с семьей прикатил из самой Москвы, и еще Ленка — их младшая непутевая сестра, о судьбе которой бабушка всегда сокрушалась. И в кого, мол, такая беспутная девка! Поведения она была столь разгульного, что даже тетей ее мы, племянники, не называли — все Ленка да Ленка. Именно ей бабушка оставила свой дом, рассчитывая, что, обретя собственную крышу над головой, Ленка встанет на путь истинный. Мы же все, остальные родственники, сомневались в этом и были слегка обижены бабкиным распоряжением.
Впрочем, это не могло помешать нам собраться накануне годовщины ее смерти, чтобы поправить могилу, поставить памятник и просто вспомнить чудесную женщину добрым словом. К тому же утром предстояло готовить поминки на всю деревню — уж точно человек на 40.
Бабуля учительствовала здесь всю жизнь, и ее в селе любили. Так что мы готовы были принять всех, кто придет выпить чарку за упокой ее души. Мне предстояло утром напечь блинов, которые так бесподобно готовила сама баба Люба. Она и научила меня в детстве, но до нее мне было далеко.
Ночью я все вспоминала бабушку. Мне не спалось, хотя весь день я провела в хлопотах: закупала продукты, убирала дом, но теперь, когда пыталась смежить веки, мысли лезли самые «бессонные». Какое-то чувство щемящего беспокойства не давало мне забыться и расслабиться. Наверное, это была тоска по любимой и навсегда ушедшей бабушке. И в конце концов я встала с постели.
Все домашние мирно спали: за стеной похрапывала мать, на втором этаже ночевала семья дяди Толи, а Ленка устроилась на кухне. Не хотелось ее будить, а то бы самовар, что ли, поставить, все равно же не сплю. Я включила ночник и взяла книгу. Освещения от маленькой лампы было маловато, и я стала соображать, где бы взять другую.
Вдруг вполне явственно хлопнула входная дверь. Я удивилась: глубоко за полночь, гостей вроде не ждем. Может, кто свой выходил на двор? Ой, наверное, просто дверь забыли запереть, и теперь она от сквозняка хлопает. Я пошла проверить. В коридоре было темно хоть глаз выколи. И в прихожей ничего не видно. На ощупь я проверила засов. Заперто! Я в недоумении еще раз подергала ее, прикидывая, откуда донесся тот громкий звук, что напугал меня?
Вернувшись в комнату, я попыталась поменять лампочку, но она лопнула у меня в руках, и я оказалась в полной темноте. Вот черт! Зачем я это затеяла, надо лечь и попытаться уснуть — скоро рассвет. В томительной бессонной тишине я вдруг услышала чьи-то шаги — легкие, осторожные. Поднявшись на локте, я попробовала разглядеть, кто ходит.
«Мама?» — тихонько спросила я. Нет ответа. Но кто-то в комнате был. И чья-то тень мелькнула по занавескам.
«Дядя Толя?» — я уж не знала, что и предположить. Кому приспичило войти ко мне ночью? Молчание.
Но взлохмаченная голова тени словно удивленно повернулась ко мне. И я ясно разглядела плечи, руки и вроде даже изгиб шеи — это женщина. Я откинула одеяло и попыталась встать — не могу. Ноги приросли к полу. А фигура, вроде смутно знакомая, замерла прямо передо мной.
«Кто здесь?» — выдавила я с трудом.
«Я, милая! Это я, пришла поглядеть на вас!» — голос был бабулин. Точно! Правда, моложе и чище, чем тот, что я помнила. Я, ойкнув, закрыла руками лицо, и тень растворилась. Я еще посидела несколько минут, всматриваясь в темноту, но ничего больше не увидела.
Кое-как придя в себя, я решила, что теперь точно не усну, и встала, чтобы найти новую лампочку. Наступила на что-то острое и тихонько взвыла от боли. Снова плюхнулась на кровать, пытаясь увидеть рану, и услышала:
«Осторожнее, детка, осколки!» Я даже про боль забыла, резко повернувшись, увидела в углу голубоватую фигуру, полупрозрачную, но абсолютно реальную: белое платье, копна волос и босые ноги.
Женщина была похожа на бабу Любу с ее старой фотографии — я видела ее в семейном альбоме, там ей лет 25. Она вообще-то слыла красавицей в 1950-е годы. Когда приехала учительницей в здешнюю школу, все парни сохли по ней. Призрак чуть качнулся в воздухе, и я совсем потеряла способность соображать.
Зажмурившись, я вдруг ощутила, как кто-то погладил меня по спине и голой руке. Вот тут я поняла, что такое «помертветь от ужаса». Хотелось заорать, но не смогла. Дыхание перехватило, я вскочила, но подкосились ноги. Натянув на себя одеяло до самой макушки, я слышала пару минут, как бьется мое сердце — быстро и оглушительно.
Не знаю почему, но я стала читать молитву в уме, единственную, которую знала, — «Отче наш». И понемногу начала приходить в себя. Откинув одеяло, обнаружила, что комната пуста и нет никакого привидения.
Черт знает что! Если это и правда была бабуля, зачем ей меня так пугать? Я дышала с трудом: воздуху не хватало. И я распахнула окно в сад. Под луной он был такой сонный, умиротворенный, уютный. А у самой калитки я увидела ее — полупрозрачную молодую женщину в белом. С волосами рыжими, кудрявыми и пышными, как у меня, у Ленки и у бабушки, когда она была молодой... Призрак неслышно ступал босыми ногами по опавшим листьям и слегка будто пританцовывал, а обернувшись ко мне и заметив мой взгляд, махнул мне рукой и растаял.
Я почему-то сразу успокоилась, легла и уснула мгновенно, а утром вышла к завтраку последней — все уже допивали чай. И Ленка спросила: «Ну а ты-то хоть видела бабушку? Неужели я одна? Она приходила ночью, такая молодая, красивая, какой я ее запомнила в раннем детстве!»