Роман как источник
У меня из окна была видна очередь. Там был подвал и что-то запретное, мною ни разу не освоенное. Там принимали макулатуру, которой в нашем доме не водилось. Точнее, не водилось для выноса: все копилось или перерабатывалось – книги, газеты, тетради. Бабушкины университетские конспекты занимали целый угол стопкой до потолка – я покусился на них только после ее смерти. Текст считался ценностью, недостойной помойки.
Текст: Денис Хрусталёв, фото предоставлено автором
Уже тогда мне это казалось крайностью. Тем более что, как я узнал, за сдаваемую макулатуру дают талоны на новые, недоступные в магазине книги. Среди них была та, которую я очень хотел заполучить. Она попалась мне раз у соседа на столе в библиотеке. Я прочел только название, которое сразу сразило: « Анна Ярославна – королева Франции». В школе нам про нее едва упомянули, а поиски полноценного исследования ни к чему не привели. Я воспринял этот роман как окно в неизведанное, почти запретное, обещающее ключи от недоступного, сочетающего несочетаемое – Русь и Францию, Ярослава Мудрого и заморскую королеву, географические кульбиты и политические загадки. Имя автора записал на клочке бумаги и спрашивал во всех библиотеках – Ладинский.
Книгу было не достать. Много позже перехватил ее у знакомых. Потом, конечно, и купил, но это была уже другая эпоха. Привкус загадочности и вожделенности сохранился навсегда.
«БАРД ИСПОЛИНСКИЙ»
Во Францию за приключеньем
Торговый корабль отплывет,
И лебедь прекрасным виденьем
Под аркой моста проскользнет.
Придут белокурые дети
Кормить белым хлебом его,
Но больше не будет на свете
Ни Анны, ни слез, ничего…
На самом деле не во Францию, а в Ост-Индию – так написано в стихотворении у Ладинского. Впрочем, он часто менял текст перед публикацией, а имя Анна, кажется, ему особенно нравилось. В его стихах оно появлялось и без оправдания:
Все ускользает странно –
Легчайший дым побед,
Прелестный лебедь Анны,
Прельщавший столько лет.
И вы, беглянки-музы,
Устали плакать вы
По северным медузам,
По пряникам Москвы.
Отдельные строки Ладинский посвятил и Анне Болейн, и донье Анне из «Дон Жуана». Все они, конечно, далеки от дочери Ярослава, но образы у поэта порой имеют свою родословную. Поминалась им и Ярославна – другая, которая ждала князя Игоря из половецкого похода. Понятно, за ее плач: «И плач Ярославны // Над русским Ареем…» Плач над погибшими воинами, в его случае – русскими воинами Гражданской войны. А потому в другом месте: «Как Ярославна, плачем мы в Париже».
Антонин Петрович Ладинский родился в глухом селе под Порховом, учился в псковской гимназии, а в 1915 году поступил на юридический факультет Петербургского университета, откуда, не успев отучиться и года, был мобилизован. В августе 1916-го после Школы прапорщиков оказался в запасном полку в Симбирске, болел и на фронт не попал. В Симбирске же встретил и провел 1917 год, в конце которого уехал в родной Псков, потом в Петроград, где был зачислен под чужой фамилией в Красную армию. В 1919-м под Купянском был взят в плен белыми и зачислен в офицерскую роту Марковского полка подпоручиком. В августе того же года получил тяжелое ранение в ногу, последствия которого лечил более тридцати лет. После многих месяцев в госпитале в начале 1921 года его эвакуировали из Новороссийска в Крым, потом в Салоники и, наконец, в Александрию. В Египте Ладинский, знавший французский, стал делопроизводителем в суде. Долго искал возможности перебраться в Европу и только в 1924-м приехал в Париж, где сразу поступил в Сорбонну, рассчитывая завершить образование. С 1925 года он регулярно публикуется в эмигрантских изданиях. Выходят его стихи. Первый отклик на них – более чем благожелательный – Владимира Набокова в берлинской газете «Руль». Ладинского вообще привечают, он завсегдатай парижских литературных событий, участник различных клубов, объединений, союзов. Первый стихотворный сборник выпустил в 1930-м – «Черное и голубое». Затем еще четыре: «Северное сердце» (1931), «Стихи о Европе» (1937), «Пять чувств» (1938) и «Роза и чума» (1950). Все в Париже. Все отмечены похвалой ведущих критиков. Он поэт и известный журналист. Библиография его публикаций не составлена, но это постоянная череда – от передовиц на злобу дня до подвалов с путевыми заметками из экзотической страны. Он много путешествует. Рассказ о путешествии в Палестину в 1937 году вышел отдельным изданием. Еще в Египте он подрабатывал переводами детективов. В конце 1920-х начал писать собственную прозу, рассказы. Вскоре вышли два его исторических романа: « XV легион» (Париж, 1937) и «Голубь над Понтом» (Таллин, 1938). Но даже успешный литератор – это случайные заработки и каторжный труд, на жизнь хватает едва-едва.
Ему постоянно приходилось подрабатывать вне литературы. Едва приехав во Францию, Ладинский работал маляром, потом разнорабочим на обойной фабрике. И только в 1926 году ему, казалось бы, повезло: он получил постоянную ставку телефониста в ведущей газете русского зарубежья «Последние новости». На этом месте – то есть переключая входящие вызовы на внутренние и наоборот 48 часов в неделю – он служил четырнадцать лет. Ужас несоответствия личности и места отмечали многие современники. Георгий Адамович писал с горькой иронией: «Судьбой к телефону приставлен Ладинский, // Всему человечеству, видно, назло: // Он – гений, он – Пушкин, он – бард исполинский, // А тут не угодно ль – алло да алло!»
Нина Берберова вспоминала, что Ладинский считал свою должность «лакейской» и ненавидел Париж: «Он был озлобленный, ущемленный человек, замученный тоской по родине, всем недовольный, обиженный жизнью и не только этого не скрывавший, но постоянно об этом говоривший».
В 1940 году Париж был оккупирован, а «Последние новости» закрыты. Ладинский за газетой уехал на территорию «свободной Франции», в Пуатье, потом в Овернь, но от безденежья вынужден был вернуться в Париж. Позднее писал, что «на немцев ни дня не работал», числился безработным, получал пособие. Париж освободили в 1944-м, и Ладинский начал активно сотрудничать с просоветскими организациями, заведовал литературным отделом газеты «Советский патриот» (в 1943–1945 годах «Русский патриот»), готовил материалы для корреспондента «Правды» Юрия Жукова, организовывал мероприятия на волне эйфории от побед Советской армии. Он был совсем не одинок, но старался быть впереди. 30 июня 1946 года в числе первых получил советский паспорт.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Это была заметная волна послевоенных возвращенцев, к которым другие эмигранты часто относились пренебрежительно. Впрочем, Ладинского это не касалось. Он был искренен; в этом не было сомнений. Тем более что советско-французский «амур» быстро закончился. В конце 1947 года во Франции был запрещен «Союз советских граждан», а в начале 1948-го закрыт «Советский патриот». Ладинский продолжал печататься в «нейтральных» изданиях, но в 1950 году был выслан из Франции. Однако в СССР его не пустили: пять лет он прожил в ГДР, работая корректором в бюро переводов при заводе «Кабель» в Дрездене. Только в марте 1955-го вернулся в Москву. Здесь последние шесть лет своей жизни он был писателем, востребованным свидетелем зарубежья, признанным высокооплачиваемым авторитетом. Но поэзия ушла, в Советском Союзе Ладинский стихов не писал, не издавал. Только публицистика. В аннотациях значилось: «автор исторических романов, переводчик, журналист». Поэт остался в эмиграции. Таким, внимательным исследователем романтических историй, представлял его я и большинство моих современников в 1980-е годы.
В СССР Ладинский почти сразу переиздал свои романы 1930-х годов, чуть переделав и сменив название: «Голубь над Понтом» стал «Когда пал Херсонес», а « XV легион» – «В дни Каракаллы». Одновременно он работал над новым. Сначала в его планах было занять нишу эмигрантской темы в советской литературе. Уже в 1953 году он переслал Константину Симонову отрывок романа о жизни эмигранта: несчастная судьба, тоска, возвращение домой. Однако завершить начатое не удалось. То ли время было упущено, то ли муза упорхнула. Ладинский вернулся к древней истории, которая его всегда интересовала. Теперь, судя по всему, он понял, что готов представить вопросы вынужденной эмиграции, гражданского долга и ностальгии на сцене времен Древней Руси: дочь великого князя Ярослава Владимировича держит путь в далекий Париж к неведомому мужу, и знает она, что нет обратного пути.
Исторические сочинения тогда было издавать проще, они выдерживали меньшее количество проверок. Роман об Анне был единственным написанным и напечатанным Ладинским в Советском Союзе. Он вышел в 1961 году в издательстве «Советский писатель». Его продолжением считается изданный посмертно роман «Последний путь Владимира Мономаха», в конце которого указана дата 20 декабря 1960 года. Писателя не стало 4 июня 1961-го, и к печати, надо полагать, он его уже не готовил. В предисловии роман отмечен как последний в трилогии, охватывающей события русской истории с конца X до начала XII века, от Крещения до составления «Повести временных лет»: «Когда пал Херсонес» – «Анна Ярославна – королева Франции» – «Последний путь Владимира Мономаха». В 1973 году «Советский писатель» издал все три романа под одной обложкой. Так же переиздал в 1984-м. А в 1987 году вышло минское издание в трех томах, вобравших все четыре исторические повести Ладинского. Оно распространялось на знаменитые макулатурные талоны. Тираж «Анны Ярославны» в 1961 году составил 30 тысяч экземпляров, в трилогии 1973 года – 100 тысяч, в квадрологии 1987-го – 1,2 миллиона экземпляров. Суммарно в период с 1961 по 2014 год мне известны 24 переиздания романа «Анны Ярославны» общим тиражом более 3 миллионов экземпляров. Это – самое издаваемое сочинение Ладинского, это – его наследие и посмертная слава.
ЗАГАДОЧНАЯ АННА
Собственно, ничего сверхъестественного ни в этом, ни в других романах Ладинского не было. Просто литераторы редко пишут о древнерусских временах. А тут еще за дело берется поэт. Однако в романе можно заметить даже некоторое самоограничение Ладинским своих фантазий: он неизменно старался следовать доступным источникам, сохранять исторический контекст. Все выдуманные персонажи аккуратно интегрированы в фактический материал. Собственно, перед нами литературная реконструкция – от исторической она отличается лишь отсутствием научных ссылок. Неслучайно выход романа приветствовали профессионалы: «Своим трудом А.П. Ладинский опередил историков», – писал в 1963 году доктор исторических наук Владимир Пашуто, который только в 1968-м выпустит монографию «Внешняя политика Древней Руси», где даст краткую сводку русско-французских отношений того времени, то есть известий об Анне Ярославне. До Ладинского о судьбе княгини на русском языке монографически ничего издано не было – и так до сих пор!
У Пашуто справка объемом со страницу, а у Ладинского – целый мир. Сложные переговоры, трудное путешествие. Анна стала самым отдаленным брачным экспериментом князя Ярослава. Ладинский почти никак его не разъяснял, упомянув лишь возможности «завязать сношения с далеким Римом, чтобы при случае оказывать давление на заносчивый Царьград». Особый акцент на статусе: Анне несколько раз говорят, чтобы гордилась, что станет королевой. С французской стороны причиной выбора названа знаменитая «плодовитость» «русских принцесс». Ее сын, ставший позже королем, получил странное имя Филипп, которое прежде не встречалось у французских правителей. Ладинский пытался объяснять: то ли в честь апостола, проповедовавшего во Фригии, «недалеко от тех областей, где родилась супруга короля», то ли в честь македонского царя, от которого «русские правители ведут свой род». И у историков до сих пор нет этому единого разъяснения. Едва Филиппу исполнилось 7 лет, как его короновали (23 мая 1059 года), а муж Анны, Генрих, вскоре умер (4 августа 1060 года). Опекуном молодого короля были объявлены мать и граф Фландрии Бодуэн. Но Филипп быстро рос и нуждался более в опытных военных инструкторах, нежели в женской опеке. Анна перебралась из Парижа в Санлис, который, кроме того, что был передан ей во вдовью собственность, напоминал киевский пригород Вышгород, где прошло ее детство. Родилась она, по версии Ладинского, в Новгороде, а юность провела в столичных резиденциях киевского князя. Санлис соседствовал с землями могущественного графа Рауля де Валуа, с которым у Анны сложились более чем теплые отношения. Анна стала женой графа и коротала с ним старость до его смерти в 1074 году. Она была почти старухой тогда – ей было более 40 лет – и засобиралась на родину. Узнала, что брат Изяслав прибыл в соседнюю Германию, и бросилась навстречу. В Майнце его не застала, поехала в Вормс, но Изяслав уже уехал в Польшу. Ностальгические волнения и дальние переезды свели королеву в могилу. Она умерла в Вормсе, вспоминая родных, детей и первую любовь, возможно, некоего юнца – у Ладинского ярла – Филиппа.
Ладинский внимателен к деталям, если они есть, но поле для романа широко. Об Анне нет ни одного источника на русском, а ее муж считается самым плохо известным французским королем – это рубеж Темных веков и становления монархии. Удачная возможность для фантазий. С другой стороны, чем не анализ за неимением лучшего?
ДВЕ АННЫ
У Ладинского особое отношение к Аннам. Очевидно, он прочитывал за этим именем древнееврейский перевод: «божественная благосклонность», благодать. Впервые этот образ возникает в его поэзии, потом он полнокровен и в прозе. Впервые он появляется в романе «Голубь над Понтом» («Когда пал Херсонес»), где повествуется о Крещении Руси и о браке князя Владимира с византийской принцессой Анной, багрянородной сестрой басилевса Василия Болгаробойцы. Анна – это и есть «Голубь над Понтом», вестник мира, благая весть для Руси. В романе она почти безмолвна. Напоминает икону. Ей поклоняются, боготворят, преклоняют колена. Ее принесли в жертву коварные греки, чтобы вернуть завоеванный варварами Херсонес, но ее миссия завершится успехом, и дикие русы станут православными христианами. Можно считать, что история Анны Ярославны – это продолжение темы жертвы и миссии. Княгиня представлена приверженкой государственных ценностей, настоящей гражданкой – востребованный образ советской женщины: «Что ты плачешь по мне, как по умершей? – прикрикнула на прислужницу королева. – Разве не участь каждой женщины иметь мужа и рожать детей?» Так с детства была воспитана Анна, в полной уверенности, что красота имеет государственное значение, хотя, может быть, не могла бы выразить эту мысль точными словами».
Багрянородная Анна плачет, но смиряется, а Анна Ярославна уже плоть от плоти государственный деятель. Судя по всему, Ладинский долго разрабатывал эти образы. В советских изданиях «Когда пал Херсонес» помечено: Париж–Москва, 1937–1958. В конце «Анны Ярославны» уже четко: Москва, 1960. Однако в 1950 году в вышедшей в Париже книге стихов Ладинского «Роза и чума» имеется следующий анонс его книг «в рукописи»: «Анна Ярославна и ее время» – биография; «Парфянская война» – роман». Видно, что автор различал «роман» и «биографию», то есть в случае Анны Ярославны претендовал как минимум на более взыскательный к достоверности жанр. В архиве Ладинского его рукописи, посвященные Анне и Владимиру Мономаху, датированы 1942 годом. Стихи об Анне, цитированные в самом начале, относятся к 1934–1935 годам. Видимо, тогда и созрела у поэта-телефониста идея написать венок из повестей о судьбе вынужденных эмигранток XI века, благовестных Анн: одной – на Восток, другой – на Запад. У отечественных читателей, судя по всему, образ благой вести на Запад оказался более востребован.
КИНОПОВЕСТЬ
Ладинский умер, а история с его Анной получила свое продолжение. Советско-французские отношения после прихода к власти Шарля Де Голля в 1959 году сохраняли ровный и почти дружественный диалог, взаимные визиты были довольно частыми. В 1960 году Францию посетил Никита Хрущев, а затем четырежды туда ездил Леонид Брежнев. Последний раз он был в Париже 20–22 июня 1977 года с официальным визитом по приглашению президента республики Валери Жискар д’Эстена, который, как известно, по матери был дальним родственником короля Людовика XV . Сам Жискар д’Эстен посетил Советский Союз 26–28 апреля 1979 года. Именно к его визиту был подготовлен и выпущен на экраны фильм «Ярославна, королева Франции». Его снимали в 1978-м, но премьера состоялась 23 апреля 1979 года. Именно когда президент Франции проезжал по улицам Москвы, те пестрили афишами киноленты про русскую королеву Франции.
Картину никогда не называли удачной, несмотря на звездный актерский состав и позднейшую славу режиссера Игоря Масленникова. В главных ролях отметились Кирилл Лавров, Николай Караченцов, Василий Ливанов, Игорь Дмитриев и Армен Джигарханян. Анну Ярославну играла Елена Коренева. Студия «Ленфильм», Первое творческое объединение. К работе были привлечены польские кинематографисты – часть съемок проходила в Польше. Изначально был заявлен международный масштаб события. Считается, что фильм снят по мотивам книги Ладинского, но в титрах она никак не отмечена. Более того, это едва можно понять по сюжету.
Киноповесть охватывает период от сватовства французских послов в Киеве до прибытия Анны во Францию. В предпоследнем кадре она смотрит на поля незнакомой страны, где скачет в белом плаще едва различимый суженый – король Генрих. Большая часть событий происходит в Польше при дворе короля Казимира, женатого на тетке Анны. Советско-польской дружбе отдан отдельный реверанс: спасенная польским королем от похищения варягами Анна обнимает его, хотя прежде они расстались в ссоре, а тот приговаривает: «Мы с тобой родные! Ну, такой мы народ: то поссоримся, то помиримся!»
Предполагался живой приключенческий байопик с музыкой и песнями Юлия Кима – в титрах он назван «Юлия Михайлова», поскольку был активным участником правозащитного движения и не мог официально работать.
Фильм оказался довольно скучным. Даже таланты едва вытягивали сюжет, а сцены были зачастую затянуты. Фильм испещрен актерскими, историческими и прочими ляпами. Позднее Масленников почти с тем же коллективом снимет замечательный мини-сериал о Шерлоке Холмсе, почти безупречный в историческом плане. Вероятно, ошибки «Ярославны» были учтены. Однако кинодокумент остался.
После титров первый кадр представляет текст: «1048 год – около тысячи лет назад». Погрешность в сто лет, кажется, не должна смутить непосвященного зрителя. Однако последний кадр фильма, который также содержит текст, может вызвать недоумение даже у школьника: «Ярославна венчалась на королевство и после смерти Генриха много лет правила Францией. Ее похоронили в Санлиссе, где до сих пор можно увидеть гробницу с надписью: «Анна Регина». Еще двести лет Русь не тревожили внешние враги, пока не появились кочевники с востока – но это уже другая страница истории». Многие могут не знать, что ни о каких «многих годах правления» во Франции Анны Ярославны говорить не приходится и что ее могила неизвестна и никакой надписи «Анна Регина» в Санлисе нет. Однако про набеги печенегов и половцев задолго до нашествия монголов знают, кажется, все. Этот абрис эпохи сформировал и мое изумление, и мое желание разобраться с этим подробнее.
ОКОВЫ РОМАНТИЗМА
Несколько коротких статей в популярных журналах конца XIX века и беглые упоминания в сводных компендиумах по истории России – вот все, что русскоязычный читатель имел для знакомства с Анной Ярославной до выхода книги Ладинского. Даже в начале XXI века про нее продолжили писать справки, используя материалы романа. В 2004 году заслуженный деятель науки РФ профессор Татьяна Семенкова опубликовала в журнале «Наука и жизнь» статью об Анне, где большей частью буквально повторила сведения Ладинского, нигде на него не сославшись. Она писала: «Сватовство и свадьба Анны Ярославны состоялись в 1050 году, тогда ей было 18 лет. Послы короля Франции, недавно овдовевшего Генриха I , отправились в Киев весной, в апреле. Посольство продвигалось медленно. Кроме послов, ехавших верхом, кто на мулах, кто на лошадях, обоз составляли многочисленные повозки с припасами <…> На ладьях спустились по Дунаю, потом на лошадях прошли через Прагу и Краков». Далее еще больше подробностей: «Прибытие Анны Ярославны на землю Франции обставили торжественно. <...> Король в свои сорок с лишним лет был тучным и всегда хмурым. Но, увидев Анну, улыбнулся. К чести высоко образованной русской княжны надо сказать, что она свободно владела греческим языком, да и французский выучила быстро. На брачном контракте Анна написала свое имя, ее же супруг король вместо подписи поставил «крестик». Так Семенкова намекала на неграмотность Генриха. Но неряшливость в представлении материала достигает апогея при упоминании Реймсского Евангелия: «Уже в начале своего королевского пути Анна Ярославна совершила гражданский подвиг: проявила настойчивость и, отказавшись присягать на латинской Библии, принесла клятву на славянском Евангелии, которое привезла с собой». После смерти Генриха «по существовавшей тогда традиции вдовствующую королеву Анну (ей было около 30 лет) выдали замуж». После смерти второго супруга она жила с «любимым сыном, королем Филиппом», который «хотя и относился к матери с неизменной нежностью, но в ее советах и участии в королевских делах уже не нуждался». В конце жизни престарелая Анна «решила путешествовать», а «умерла в 1082 году в возрасте 50 лет».
Казалось бы, удивительная судьба русской княжны никак не может вырваться из оков романтизма: литература прячет ее от историков. Они каждый раз заявляют о желании представить биографию, а не легенду, разложить пасьянс из фактов, отсортировав ложные, но вновь и вновь увлекаются сюжетом и пишут сказку, пересказывая Ладинского. В следующей статье мы попробуем изложить, как все было, в согласии с тем, чем мы действительно располагаем в исторических источниках и свидетельствах.
Окончание следует.