Лицо Ветрова исказила гримаса бешенства. Он даже не подошел к лежащему недалеко от него Волкову, хотя тот мог быть еще жив. Повинуясь взгляду Ветрова, наемники рассредоточились по залу.
– Ну вот, моя дорогая. Теперь нам никто не помешает.
Ветров отложил пистолет. Развернул стул спинкой к себе, сел и взглянул мне в лицо.
– План остается прежним.
– Я поняла.
План остается прежним. Но теперь его реализует не Волков. Теперь его место занял ты.
Ветров сидел напротив меня. Он был абсолютно спокоен. Я постаралась восстановить дыхание и вернуть себе хоть какое-то достоинство. Плакать? Умолять? Унижаться? Перед этим человеком?
Нет.
Мальчики в костюмах, явно не рассчитанных на такую работу, ворочали ящики со взрывчаткой. Алпацкая наконец убрала руку с плеча Максима Ветрова и стала отдавать распоряжения. Она говорила негромко. Отдавала приказы милым воркующим голоском, тянула слова, словно никуда не торопилась. Чувствовалось, что здесь она в своей стихии. Ветров, видимо, все время менял свое мнение, где лучше их расположить, и поэтому не мог дать им толковых указаний. Действительно, стоящая перед ним задача была не из легких: показать, насколько опасны сепаратисты из движения «Красногорск против», и, в то же время, причинить как можно меньше повреждений зданию, от которого они все никак не могли отказаться. Мне оставалось только ему посочувствовать.
В цеху было так жарко, словно выплавка стали закончилась только вчера. Или как будто пламя ада готовилось захлестнуть нас.
Но я не боялась. Я жалела. Жалела о том, что не успела стать матерью и жалела своих родителей.
Больше я не жалела ни о чем. Больше, как оказалось теперь, не было в моей жизни ничего ценного. Ничего, о чем стоило хотя бы подумать.
Я просто обычная городская девчонка, чьим домом была окраина промышленного центра. А судьбой – быть винтиком в машине чьих-то чужих интересов.
Я та, чьей обязанностью было смириться с этим. Я та, кто отказалась это сделать.
Ветров склонился ко мне. Я увидела его лицо совсем близко.
– Я одного не понимаю, – сказал он, – скажи мне, ты и в самом деле рассчитывала на то, что тебе удастся победить эту машину?
Я усмехнулась. Его голос звучал по-доброму. Как у фашиста из фильма. Или как у маньяка, готового к последнему удару ножом.
У меня мелькнула мысль, что, если вступить с ним в разговор, то это на несколько минут отсрочит уже вынесенный мне смертельный приговор.
Добро пожаловать в реальность, цветочек. А ведь тебя предупреждали, и не раз…
– Я, конечно, не думала, что так получится, – сказала я.
– Но на что ты рассчитывала?!
Мне нечего было ему ответить. Просто я с самого начала была такой. Все, кто меня окружает – мои коллеги, друзья, знакомые – все они почитали Правила, как древние люди почитали языческих божеств. Если они женщины, то они непременно хорошие хозяйки. Если мужчины – то хорошие сотрудники, которые не уходят с работы раньше начальства.
Сейчас, здесь, в этом заброшенном уголке разоренного завода, мне это стало ясно. На этом последнем подземном этаже и на последнем участке моего пути, куда едва пробивался слабый отсвет моей прежней жизни, мне вдруг все стало ясно.
Моя расплата – это расплата не за деньги и не за то, что я встала у кого-то там на пути. То, что со мной случится – это расплата за то, что я позволила себе то, что никто другой не может себе позволить. Ни один человек в целом мире не может позволить себе свободу.
А если такие люди и есть, то их немного. И, наверное, они тоже много от кого зависят.
Как же это так – мы не можем позволить себе даже глотка свободы, а ты – можешь?!
– Я рассчитывала на то, что меня поддержат. И меня поддержали, разве нет?
Он болезненно поморщился.
– Ну, поддержали. И что с того? Решение принято, и не тебе его даже обсуждать.
– Значит, те, кто будут здесь жить – и слова сказать не могут против?
– Значит, так.
Он внимательно посмотрел на меня. Точно также, как смотрел на меня еще минут назад Георгий Волков. Как будто все еще не понимал чего-то.