Место происхождения легенды: земли Северного Прикамья во времена ногайских набегов, творчество И.В. Яковлева и С.Ю. Володиной.
Было это в стародавние времена, когда по Уралу еще проходил рубеж: с западной стороны – наши земли, а за Уралом – уже чужие. Так и говорили: «жить на порубежье». Страшные были времена: ни дня не проходило, чтобы не налетали пелымцы. Хозяйство разорят, стариков и детишек побьют, а баб в полон заберут, да и продадут потом крымскому или турецкому хану. Но русский люд все равно свое: лес валит, новую избу ладит и землю пашет – все, как на своей земле. Но вот незадача – бедная земля на Урале, поэтому многое приходилось из тайги брать. Били зверя лесного, собирали грибы, ягоды и кедровую шишку…
Произошел однажды такой случай… Осенью уродилось в тайге брусники видимо-невидимо, а тут по первым заморозкам подошло время к очередному сибирскому набегу. У них, видишь, «традиция» такая, по осени налетать! Ну и русский народ решил совместить «приятное с полезным». Запрятали в погреб кое-какие ценные пожитки и целыми семьями подались в тайгу. Взяли с собой плетеные корзинки и пестери. Пестерь тоже корзинка, только большая, продолговатая, похожая на огромный лапоть, да и за спиной носить можно: поднял грибочек, сорвал ягоду и кинул себе за плечо - сразу в пестерь! Удобно и руки свободны!...
Жил тогда в одной из деревень мужик, правда, немного жадноватый. Говорят, у него пестерь был самый большой, ну чтобы больше грибов и ягод входило. Знал этот мужик заветные брусничные да грибные места. И вот однажды по осени идет этот мужик по тайной тропе, а навстречу ему – лихие сибирцы на конях! Смекнул мужик, что пришла его смертушка или неволя, и хоть пестерь-то пустой за спиной, а с ним не убежишь от сибирцев! Тут заметил он на свое счастье, что пелымцы его еще не приметили. Скинул тогда пестерь на тропинку, бегом в лес и затаился за ближайшим кустом.
Подъехали сибирцы и встали как вкопанные перед плетенным из бересты пестерем. Давай на него пальцами показывать, гомонить по-своему, глаза округлять и лошадей одергивать. А затем и вовсе удивительное произошло: схватили пестерь и с ужасом на лицах повернули обратно, да в галоп пустились. Мужик в кустах сам не свой сидит, не дышит, понять ничего не может и не верит в свое избавление, но пестерь-то жалко…
Прискакали сибирцы к своему мурзе и рассказывают, друг друга перебивая: «Ехали мы по таежной тропе, русов нигде не видели, только вот что нашли!» – и положили к ногам мурзы мужицкий пестерь. Хан глаза выпучил, побледнел, пальцем в пестерь тычет, дар речи потерял и в сторону отодвигается. Уже понял, что «Это», а сказать не решается. Тут выходит старый пелымский воин и говорит: «Я во многих набегах на русов бывал, много полона и хабара брал и знаю, что “Это”! Это “лапот” называется. Их урус на ногах носит. Только обычный урус маленький, и лапот такой же. А этот, видно, их Батыр потерял. Я такой след на камне Полюд видел! Видно, опять огромный уруский батыр проснулся! Значит, ходит злой где-то здесь и свой лапот ищет!..». Загомонили от ужаса тогда сибирцы и давай мурзу уговаривать повернуть назад. А мурза и сам не свой, заикается, глядя на мужицкий пестерь, представил себе, какого размера русский батыр может быть. Придет сюда, увидит, что «лапот» у них, и осерчает. Перепугались пелымцы до холодного пота и кинулись восвояси… Так и пришли на русские земли мир, покой и тишина.