Мы предавали свою страну. Мы - моё поколение. Я, лично. Рождённые в семидесятые, плюс-минус пять лет, самое сытое, счастливое и беззаботное поколение , за всю, возможно, нашу историю, не знавшие, ну просто никаких бед, родину мы предавали. Нет, в великом и общем она была мощна и непобедима, крута, сильна, величава, но в частностях, бытовых мелочах, всех мелких красивейшинах, так радостных пацанскому сердцу - враги были лучше. У них было лучше всё. Вот просто всё. Жвачка, еда, одежда, сигареты, машины, ну и, конечно, кино и музыка. (Вот сейчас смотришь: поёт Бони МУ («Boney M»). Видишь - дёшево то как всё! Это же, в лучшем случае, второсортный кабак, а тогда канало! Смотрелось).
Ни одного реального антисоветчика при советской я не встречал. (Удивительно, но их стало гораздо больше, когда власть отменили. И ненавидеть её стало гораздо безопасней). Что не встречал - не мудрено. Шахтёры, строители и шофера из моего клана фигнёй не маялись, кто пил, кто работал, кто служил, кто сидел - им просто хотелось чуточку лучше. Тем более, что... Тем более, что это чуточку лучше было. Оно протекало и просачивалось сквозь кордоны и границы и выглядело сверхкруто. Wrangler, Sony, BASF, JVC. Оно лучше жевалось, игралось, носилось, звучало и работало. Мы росли в полно уверенности, что мы сильнее и мощнее, но у них - красивей и лучше. Цензура железного занавеса играла в обратную сторону - любой текст, отфильтрованный десятком редколлегий, превращался в шедевр ( частенько, к изумлению самого автора), любой музыкальный коллектив оттуда заявлялся как коллектив мирового уровня. (Господи, мы тянули эту несчастную итальянскую эстраду и, видимо, не дали ей сдохнуть - ещё тогда).
Старела власть и старпёрство её превращалось в параноидальную сверх опеку всего и всея. Великие мастера культуры - юные гении победившей страны - старели без учеников. Гением был провозглашён Тарковский - теплохладный европеец, высокомерный, равнодушный эмигрант. Искусство запиралось в маленькие квартиры и решало маленькие вопросы. На эстраде громыхал Магомаев. В кино сверкал цыганским глазом Митхун Чакраборти. На трибуне Леонид Ильич тяжко поднимал бессильную длань...
(Мне понадобилось лет двадцать - двадцать пять, что бы понять, что Муслим Магомаев - гений. Величайший артист; голос, даже не поколения, - века. А Леонид Ильич Брежнев стоял на трибуне и приветствовал людей со сломанной ключицей, на обезболивающих и морально-волевых).
Так что, предавали. Каждый день, по мелочи...