ѣ- читается как "е"
i- читается как "и"
В этих письмах Гоголь подобно объясняет почему и как сжег второй том. И полное его отношение к первому тому.
Четыре піисьма къ разнымъ лицамъ по поводу
"Мертвыхъ душъ".
1.
Вы напрасно негодуете на неумЪренный тонъ иѣкоторыхъ
нападений на" Мертвыя души": это имеетъ свою хорошую сто-
рону. Иногда нужно иніть противу себя озлобленныхъ, Кто
увлеченъ красотами, тоть не видть недостатковъ ипрощаеть
все: но кто озлобленъ, тотъ постарается выкопать въ насъ всю
дрянь и выставить ее такъ ярко наружу, что поневоль се уви-
дишь, Истину такъ рѣдко приходится слышать, что уже за одну
крупицу ея можно простить всякій оскорбительный голось, съ
какимъ бы она ни произносилась, Въ критикахъ Булгарина,
Сенковскаго и Полевого есть много справедливаго, начиная даже
съ даннаго кнѣ совѣта поучиться прежде русской грамоть, а
потомъ уже писать. Въ самомъ дѣл, если бы я не торолидся
печатаніемъ рукописи и подержалъ се у себя съ годъ, я бы
увидѣлъ потомъ и самъ, что въ такомъ нсопрятномъ видь ей
никакъ нельзя было явиться въ свѣтъ. Самыя эпиграмМы и на-
смашки надо мною были мнѣ нужны, несмотря на то, что съ
перваго раза пришлось очень не по сердцу. О. какъ намъ нужны
безпрестанные щелчки и этоть оскорбительный тонъ, и эти Ђдкія.
пронимающLя насквозь насм1шки! На днѣ души нашей столько
таится всякаго мелкаго, ничтожнаго самолюбЯ, щекотливаго,
сквернаго честолюбя, что насъ еженинутно сльдустъ колоть,
поражать, бить всьми возможными орудіями, и мы должны
благодарить сежеминутно насъ поражающую руку.
Я бы желалъ, однако жъ, побольше критикъ, не со стороны
литераторовъ, но со стороны людей, занятыхъ дьломъ самой
жизни. Со стороны практическихъ людей, какъ на бѣду, кромь
литераторовъ, не отозвался никто. А между тьмъ Мертаыя
души" произвели много шума, много рoпота; задьли за живое
многихъ и насмѣшкою, и правдою, и карикатурою; хоскулись
порядка вешей, который у всѣхъ сжедневно передъ глазами,
хоть исполнены промаховъ, анахронизмовъ, явнаго незнанія
многихъ предметовъ; мьстами даже съ умысломъ помЪщено
обидное и задьвающее, авось кто-нибудь меня выбранить хоро-
шенько и въ брани, въ гньвѣ выскажетъ мнь прапду, которой
добиваюсь. И хоть бы одна душа подала голось! А могъ всякъ.
И какъ бы сще умно! Служащій чиновникъ могь бы мнѣ яснодоказать, въ виду всѣхъ неправдоподобность мною изображанна.
го событія приведеніемъ двухъ-трехъ дйствительно случивиликся
лѣлъ, и тѣнъ бы опровергь нени лучше всикхъ словъ, или
тмъ же самымъ образомъ ногъ бы защитить и оправдать сора-
ведливость мною описаннаго. Приведененъ событія случиншагося
лучше доказывастся дьло, нежели пустыни словами и литера-
турныни разглагольствованіяни. Могь бы то же слѣлать и ку.
пецъ, и понвщикъ, словомъ всякій гранотей, сидитъ ли онъ
сиднемъ на нѣсть, или рыскаетъ вдоль и поперекъ по всему
лицу Русской земли. Сверхъ собственнаго азгляда стоого, всяая
человѣкъ, съ того мѣста или ступеньки въ обществ, на кото-
рую поставили сго должность, эваніе и образованіс, имЪетъ слу-
чая видьть тотъ же предметь съ такой стороны, съ которой
кромъ его никто другой не ножетъ видьть. По поводу Мертвыхъ
душь" могла бы написаться всею толпою читателей другая книга,
нееравненно дюбопытньйшая Мертвыхъ душъ. которая могла
сы научить но только меня, но и самихъ читателей, потому
что-нечего танть грха-всѣ мы очень плохо энаемъ Россію.
И хоть бы одна душа заговорила во всеуслышанье! Точно,
какъ бы вымерло все, какъ бы въ самомъ дьлѣ обитаютъ въ
Россle не живыя, а какія-то "мертвыя души". И меня же упре-
каютъ въ плохомъ знаніи Россіи! Каъ будто непремьнно силою
Святого Духа долженъ узнать я все, что ни дѣлается во всЬхъ
углахъ ея, -безъ наученія научиться! Но какими путями могу
научиться я, писатель, осужденный уже самимъ званіемъ писа-
теля на сидячую, затворническую жизнь, и притомъ еще боль-
ной, и притомъ еще принужденный жить вдали отъ Росcіи?
Какими путями могу я научиться? Меня же не каучатъ этому
литераторы и журкалисты, которые сами затворники и люди
кабинетные, У писателя только и есть одинъ учитель: самми чи-
татели. А читатели отказались поучить меня. Знаю, что дамъ
сильный отвѣтъ Богу за то, что не исполнилъ, какъ слѣдуетъ,
своего дѣла; но знаю, что дадутъ за меня отвѣтъ и другіе. и
говорю это недаромъ; видитъ Богъ, говорю недаромъ!
1843.
2.
Я предчувствовалъ, что всь дирическія отступленія въ поэмь
будутъ приняты въ превратномъ смыслѣ. Они такъ неясны, такъ
мало вяжутся съ предметами, проходящими предъ глазами чи-
тателя, такъ невпопадъ складу и замашкѣ всего сочиненія, что
ввели въ равное заблужденіе какъ противниковъ, такъ и защит-
никовъ. Всь нѣста, гдѣ ни заикнулся я неопредѣленно о писа-
телѣ, были отнесены на мой счетъ; я краснѣлъ даже отъ изъ-
кененй ихь въ мою пользу, и подѣломъ ми! Ни въ хдномъ
елучаь не слЪдовало выдавать и сочиненія, которое, хотя -
кроено быпо не дурно, но сшито кое-какъ білыми нитками,
подобно платью, приносимому портнымъ только для примѣрки.
Дивлюсь только тому, что мало было сдѣлано упрековъ въ от-
ношеніи къ искусству и творческой наукі, Этому помЪшало кахъ
гньвное расположеніе мкоихъ критиковъ, такъ и непривычка
всматриваться въ постройку сочиненія. Спѣдовало показать, ка-
кія чаети чудовишно-длинны въ отношеніи къ другимъ, гд ти-
сатель измьнилъ самому себъ, не выдержавъ своего собствен-
наго, уже разъ принятаго тона. Никто не замѣтилъ даже, что
посльдняя половина книги обработана меньше первой, что въ
ней великіе пропуски, что главныя важныл обстоятельства
сжаты и сокращены, неважныя и побочныя распространены, что
не столько выступаетъ внутренній духъ всего сочиненія, сколько
мечется въ глаза пестрота частей илоскутность сго. Словомъ
можно было много сд1лать нападеній несранненно дѣльнѣйшихъ,
выбранить меня гораздо больше, нежели теперь бранять, и вы-
бранить за дѣло. Но рѣчь не о томъ. Річь лирическомъ ст-
ступленіи, на которое больше всего напали журналисты, видя
въ немъ признаки самонадѣянности, самохвальства и гордости.
ДОсслt еще не слыханной ни въ одномъ писателѣ, Разумѣю то
мѣсто въ послѣдней главь, когда, изобразивъ выѣздъ Чичикова
изъ города, писатель, на время оставляя свосго героя среди
столбовой дороги, становится самъ на его місто и, пораженный
скучнымъ однообразіемъ предметовъ, пустынною безпріютностію
пространствъ и грустною пѣснію, несущцеюся по всему лицу земли
Русской отъ моря до моря, обращается въ лирическомъ воззва-
нlи къ самой Россіи, спрашивая у нея самой объсненія непо-
нятнаго чувства, его объявшаго, то-ссть: зачьмъ ипочему ему
кажется, что будто все, что ни ссть въ ней, отъ предмета оду-
шевленкаго до бездушнаго, вперило на него глаза свой и чего-то
ждетъ отъ него, Слова эти были приняты за гордость и досель
неслыханное хвастовство, между тЬмъ, какъ они ни то, ни дру-
гое. Это просто нескладное выраженe истиннаго чувства Мнъ
и донынь кажется то же. Я до сихъ поръ не могу выносить
тѣхъ заунывныхъ, раздирающихъ звуковъ нашей пѣски, которая
стремится по всѣмъ безпредѣльнымъ русскимъ пространствамъ,
Звуки эти вьются около моего сердца, и я даже дивлюсь, по-
чему каждый не ощущаетъ въ себъ того же. Кому, при взглядЬ
на эти пустынныя, досель незаселенныя и безпріютныя про-
странства, не чувствуется тоска, кому въ заунывныхъ звукахъ
нашей пьсни не слышатся болѣзненные упреки ему самому.
именно ему самому, тотъ или уже весь исполнилъ свой долгъ.
какъ слѣдуетъ, или же онь нерусскій въ душь, Разберемъ дѣло
какъ оно ссть, Вотъ уже полтораста лътъ протекло съ тhк
поръ, какъ государь Петръ 1 прочистилъ намъ глаза чистили
щемъ просаѣщенія европейскаго, далъ въ руки намь всъ средст
и орудія для дѣла, и до сихъ поръ остаются такъ же пустны
грустны и безлюдны нашн пространстна, такъ же базпріютнои
непривктливо все вокругъ насъ, точно, какъ судто ми до сих
поръ сще не у себя дома, не подъ родною кашею крышею, но
гдѣ-то остановились безпріютно на про1эжей дорог, и дищеть
намъ отъ Россlи не радушнымъ, роднымъ пріемомъ братьевъ,
но какою-то холодною, занесенною вьюгой почтовою станшею.
гдь видится одинъ ко всему равнодушный станціонный смотри-
тель съ черствымъ отв1томъ: .Ньтъ лошадей!: Отчего это?
Кто виновать? Мы или правительство? Но правительство во
все время дьйствовало безъ устали. СвидЬтелемъ тому цѣлые
томы постановленій, узаконенгй и учрежденій, множество на-
строснныхъ домовъ, множество изданныхъ книгъ, множество
заведенныхъ заведеній всякаго рода: учебныхъ, человколюби-
выхъ, богоугодныхъ к словомъ, даже, такихъ, какихъ нигдъ въ
другихъ государствахъ не заводятъ правительства, Сверху раз-
даются вопросы, отвѣты снизу. Сверху раздавались иногда такіe
вопросы, которые свидьтельствуютъ о рыцарски-великодушномъ
движени многихъ государей, дьйствовавшихъ даже пъ ущербъ
собственнымъ выгодамъ. А какъ было на это все отвѣтствовано
снизу? Дѣло вѣдь въ примѣнени, въ умѣныи приложить данную
мысль такимъ образомъ, чтобы она принялась и поселилась въ
насъ. Указъ, какъ бы онъ обдуманъ и опредѣлителенъ ни былъ,
ость не болье, какъ бланковый листь, если не будетъ снизу
такого же чистаго желанія примѣнить его къ дѣлу тою именно
стороною, какой нужно, какой слѣдуетъ, и какую можетъ про-
эрѣть только тотъ, кто просвѣтленъ понятіемъ о справедливости
Божеской, а не человѣческой. Безъ того все обратится во эло.
Доказательство тому всѣ наши тонкіе плуты и взяточники, ко-
торые умѣютъ обойти всякій указъ, для которыхъ новый указъ
ссть только новая пожива, новое средство загромоздить боль-
шею спожностію всякое отправлен!е дѣлъ, бросить новое бревно
подъ ноги человѣку. Словомъ-вездѣ, куда ни обращусь, вижу.
что виковатъ примѣнитель, стало-быть, нашъ же братъ: или
виноватъ тьмъ, что поторопился, желая слишкомъ скоро про-
славиться и схватить орденишку: или виноватъ тьмъ, что
слишкомъ сгоряча рванулся, желая, по русскому обычаю, пока-
зать свое самопожертвованіe;B не спросясь разума, не разсмотрѣвъ
въ жару самаго дьла, сталъ имъ ворочать, какъ знатокъ, и по-
томъ вдругъ, также по русскому обычаю, простылъ, увидьвши
неудачу; илн же винооать, наконецъь, тьмъ, что изъ-за какого-
нибудь оскорбленнаго иелкаго честолюбія все бросилъ и то
сто, на которомъ было началъ такъ благородно подвизаться.
сдалъ первому плуту,пусть пограбитъ людей, Словонъ у рѣд-
каго изъ насъ доставало столько любви къ добру, чтобы онь
pЬшился пожертвовать изъ-за него и честолюбемъ, и самолю-
Clемъ, и всМИ мелачами пегко раздражающагося своего эгоизна
и положилъ самому себъ ъ непремЕнный законъ-служить земль
своей, а не себъ, помня сжеминутно, что взяль онъ місто для
счастія другихъ, а не для своего. Напротивъ, въ послЬднее врекя,
какъ бы ещще нарочно, старался русскIй человѣкъ выставить
вcмъ на вндъ свою щекотливость Во всѣхъ родахъ и мелочь
раздражительндго самолюбія своего на всѣхъ путяхъ, Не знаю,
жного ли изъ насъ такихъ, которые сдѣлали все, что имъ слѣ-
довало сдѣлать, и которые могутъ сказать открыто передъ ц-
лымъ свѣтОмъ, что ихъ не можетъ попрекнуть ни въ чемъ
Россія, что не глядитъ на нихъ укоризненно всякій бездушный
предметъ ея пустынныхъ пространствъ, что все ими довольно
и ничего отъ нихъ не ждетъ, Знаю только то, что я слышалъ
себь упрекъ: Слышу его и теперь, И на моемъ поприщЪ писа-
теля, какъ оно ни скромно, можно было ко6-что сдѣлать на
пользу болве прочную. Что изъ того, что въ моемъ сердцѣ оби-
тало всегда желаніе добра и что сдинственНо изъ-за него я
Взялся за перо? Какъ исполнилъ его? Ну, хоть бы и это мое
сочиненіе, "которое теперь вышло и которому названіе Мертвыя
души",-произвело ли оно то впечатлѣніе, какое должно было
произвести, ссли бы только было написано такъ, какъ слѣдуетъ?
Своихъ же собственныхъ мыслей, простыхъ, неголоволомныхъ
мыслей, я не сумѣлъ передать, и сакъ же подалъ поводъ къ
истолкованію ихъ въ превратную и скорЪе вредную, нежели по-
лезную сторону. Кто виноватъ? Неужели мнѣ говорить, что меня
подталкивали просьбы пplятелей или нетерпѣливыя желанія лю-
бителей изящнаго, услаждающихся пустыми, скоропреходящими
звуками? Неужели мнѣ говорить, что меня притиснули обстоя-
тельства, и, желая добыть необходимыя для моего прожитія
деньги, я долженъ былъ поторопиться безвременнымъ выпускомъ
мосй книги? Нітъ, кто рьшился исполнить свое дѣло честно, того
не могутъ поколебать никакія обстоятельства, тотъ протянетъ руку
и попроситъ милостыню, если ужъ до того дойдетъ дѣло, тотъ
не посмотрить ни на какія временныя нареканія, ниже пустыя
приличія свѣта. Кто изъ пустыхъ приличій свѣта портитъ дѣло,
нужное своей землѣ, тотъ ся не любитъ. Я почувствовалъ пре-
зрѣнную слабость моего характера, мое подлое малодушle, без-
силе любпи моей, а потому и услышалъ бопьзненый упрекъ
себь во всемъ, что ни ссть въ Россlи. Но высшая сила меня
подняла: проступковъ нЬтъ неисправимыхъ, и тѣ же пустынныя
пространства, нанесшія тоску мнѣ на душу, меня восторгнули
всликимъ просторомъ своего пространства, широкимъ поприщемъ
для дѣлъ. Отъ души было произнесено это обращеніе къ Рос-
clи:.Въ тебѣ ли не быть богатырю, когда есть мѣсто, гдѣ раз-
вернуться ему?" Оно было сказано не для картины или похвальбы:
я это чувствовалъ; я это чувствую и теперь. Въ Россіи теперь
на всякомъ шагу можно сдѣлаться богатыремъ. Всякое зван
и мѣсто требустъ богатырства. Каждый изъ насъ опозорилъ до
того святыню своего званія и мѣста (всѣ мѣста святы), что нужно
богатырскихъ силъ на то, чтобы вознести ихъ на законную вы-
соту. Я слышалъ то великое поприще, которое никому изъ
другихъ народовъ теперь невозможно и только одному рус-
скому возможно, потому что передъ нимъ только такой про-
сторъ и только его душѣ знакомо богатырство,-вотъ отчего у
меня исторгнулось то восклицаніе, которое приняли за мое
хвастовство и мою самонадѣянность!
1843
3.Охота же тебъ, будучи такимъ знатокомъ и вѣдателемъ
человѣка, задавать мнѣ ть же пустые запросы, которые умѣютъ
Эддать и другіе! Половина ихъ относится къ тому, что еще впе-
реди. Ну, что толку въ подобномъ любопытствь? Одянъ только
запросъ уменъ и достоинъ тебя, и я бы желалъ, чтобы его мнѣ
сдѣлали и друrlе, хотя не знаю, сумьлъ ли бы на него отвѣчать
умно, имснно запросъ: отчего герои моихъ послѣднихъ произ-
веденій, и въ особенности Мертвыхъ душь". будучи далеки
отъ того, чтобы быть портретами дѣйствительныхъ людей, бу-
дучи сами по себъ свойства совсьмъ непривлекательнаго, не-
изавстно почему, близки душь, точно, какъ бы въ сочиненіи
ихъ участвовало какое-нибудь обстоятельство душевнкое? Еще
годъ назадъ мнѣ было бы неловко отвьчать на это даже и тебь.
Теперь же прямо скажу все: герои мои потому близки душѣ,
что они изъ души; всѣ мои послѣднія сочиненія-исторія моей
собственной души, А чтобы получше все это объяснить, опре-
дЬлю тебь себя самого, какъ писателя. Обо мнѣ много толко-
вали, разбирая кое-какія мои стороны, но главнаго существа-
моего не опредѣлили. Его слышалъ одинъ только Пушкинъ. Онъ
мнѣ говорилъ всегда, что еще ни у одного писателя не было
этого дара выставлять такъ ярко пошлость жизни, умѣть очер-
тить въ такой силь пошлость пошлаго человька, чтобы вся та
мелочь, которая ускользаетъ отъ глазъ, мелькнула бы крупно
мъ Воть мое главное сайство, однону мнѣ при-
надлежащее котораго, точно, нѣть у другикъ писателей. Оно
послдствіи углубилось во мнъ еще сильнъе отъ соединенія съ
нимъ нахотораго душевнаго обстоятельства. Но этого
cостоини былъ открыть тогда даже н Пушкину.
Это свойство выступило съ большей силою въ "Мертныкъ
душахъ .Мертвый души" не потому тахъ испугали Россію и
произвели такой шумъ внутри ся, чтобы онъ раскрыли какі-
нибудь ея рамы или внутреннія болѣзни, и не потому также.
чтобы представили потрясающія картины торжествующаго зла
и страждущей невинности, Ничуть не бывало, Герои мои вовсо
не злодЬи; прибавь талько одну добрую черту любому изъ
нихъ, читатель помирился бы съ ними всьми. Но пошлость
всего вмЬстЬ испугала читателей. Испугало ихъ то, что одийъ
за другимъ слѣдують у меня герои одинъ пошлЬе другого, что
нвтъ ки одного утѣшительнаго явленія, что негдь даже и пр!-
отдохнуть или духъ перевести бъдному читателю, и что, по
прочтеніи всей хниги, кажется, какъ бы точно вышелъ изъ ка-
кого-то душнаго погреба на Божій свѣтъ, Мнѣ бы скорье про-
стили, если бы я выставилъ картинныхъ изверговъ; но пошлости
не простили мнѣ. Русскаго человьса испугала его ничтожность
болье, нежели всЬ сго пороки и нодостатки. Явленіе замьча-
тельное! Испугъ прекрасный! Въ комь такое сильное отвраще-
Hle отъ ничтожнаго, въ томъ, вЪрно, закпючено все то, что
протнвопопожно ничтожному. Итакъ, вотъ въ чемъ мое главное
достоинство: но достоинство это, говорю пновь, не развилось
бы во мнѣ въ такой силѣ, если бы съ нимъ не соединилось мое
собственное душевное обстоятельство и моя собственнаЯ душе-
дная исторя. Никто изъ читателей моихъ не зналъ того, что,
схѣясь надъ моими героями, онъ смѣялся надо мною.
Во мнѣ не было какого-нибудь одного слишкомъ сильнаго
порока, который бы высунулся виднѣе всѣхъ моихъ прочихъ
пороковъ, все равно, какъ не было также никакой картинной
добродѣтели, которая могла бы придать мнѣ какую-нибудь кар-
тинную наружность; ко зато, вмѣсто того, во мкѣ заключилось
собраніе всьхъ возможныхъ гадостей, каждой понемногу, и при-
томъ въ такомъ множествѣ, въ какомъ я еще не пстрѣчалъ
досель ни въ одномъ человѣкѣ. Богъ далъ мнѣ многосторонню
природу. Онъ поселилъ мнѣ также въ душу, уже отъ рожденя
моего, ньсколько хорошихъ свойствъ, но лучшее изъ нихъ, за
которое не умью, какъ возблагодарить Его, было желаніе быть
лучшимъ. Я не любилъ никогда моихъ дурныхъ качествъ, и
если бы небесная пюбовь Божія не распорядила такъ, чтобы
они открылись передо мною постепенно и понемногу, намѣсто
того, чтобы открылись вдругъ и разомъ передь ноими глами
въ то время. какъ я не имѣлъ ще никахогго понятія о
неизмѣримости Его безконечнаго милосердія, я оы пов1сился
По мѣрѣ того, какъ они стали отКРЕОаТЬСя чуднымъ высшим
внушеніемъ усиливалось во мнѣ желаніе избавляться отъ ни
необыкновеннымъ душевнымъ событемъ я былъ наведенъ н
то, чтобы передавать ихъ моимъ героямъ. Какого рода был
это событіе, знать тебъ не слѣдустъ: если бы я видѣлъ въ этом
пользу для кого-нибудь, я бы это уже объявилъ. Съ этихъ пор
я сталь надѣлять своихъ героевъ, сверхъ ихъ собственныхъ гa-
достей, моею собственною дрянью. Вотъ какъ это дѣлалось
взявши дурное свойство мое, я преслѣдовалъ его въ другомъ
звани и на другомъ поприщь, старался себъ изобразить его въ.
нидь смертельнаго врага, нанесшаго мнѣ самое чувствительное
оскорбленіе, преслѣдовалъ сго злобою, насмьшкою и всѣмъ, чѣмъ
ни попало. Если бы кто видьлъ ть чудовища, которыя выходили
изъ-подъ пора моего вначалъ для меня самого, онъ бы, точно,
содрогнулся. Довольно сказать тебъ только то, что когда я на-
маль читать Пушкику первыя главы изъ Мертвыхъ душъ"
въ томъ видь, какъ онѣ были прежде, то Пушкинъ, который
всегда смѣялся при моемъ чтеніи (онъ же былъ охотникъ до
смѣха), началь понемногу становиться все сумрачнье, сумрачнье,
а наконецъ сдѣлался совершенно мраченъ. Когда же чтеніе
кончилось, онъ произнесъ голосомъ тоски: Боже, какъ грустна
наша Россія!. Меня это изумило. Пушкинъ, который такъ зналъ
Россію, не замѣтилъ, что все это карикатура и моя собствен-
ная выдумка! Тутъ-то я увидѣлъ, что значитъ дѣло, взятое изъ
души, и вообще лушевная правда, и въ какомъ ужасающемъ
для человѣка видь можетъ быть ему представлена тьма и пу-
гающее отсутствіе свѣта. Съ этихъ поръ я уже сталъ думать
Tолько о томъ, какъ бы смягчить то тягостное впечатлnьніе,
которое могли произвести Мертвыя души". Я увидѣлъ, что
многія изъ гадостей не стоятъ злобы: лучше показать всю ни-
чтожность ихъ, хоторая должна быть навѣки ихъ удьломъ. При-
томъ мнѣ хотѣлось попробовать, что скажстъ вообще русскій
человѣкъ, если его попотчуешь его же собственною пошлостью.
Вслѣдствіе уже давно принятаго плана .Мертвыхъ душь для
первой части позмы требовались именно люди ничтожные. Эти
ничтожные люди, однахо жъ, ничуть не портреты съ ничтож-
ныхъ людей: напротивъ, въ нихъ собраны черты тьхъ, кото-
рые считаютъ себя дучшими другихъ, разумьется, только въ
разжалованномъ видь изъ генераловъ въ солдатн. Туть, кромѣ
моихъ собственныхъ, ссть даже чертЫ многихъ моихъ пріятелей,
есть и твои. Я тебѣ это покажу посль, когда будетъ тебъ нужно:
РИренсни это моя тайна. Миъ потребно было отобрать сть
декъ прекрасныхъ пюдей, которыхъ зналъ, все пошшлое игад
ос что они захватили нечаянно, возвратить законымъ о
дьльцамъ. Не спрашивая, зачамъ первая часть должна бысть
пся пошлость. и зачънъ въ ней всь лица до единаго далжны
ть пошлы: на это дадутъ теоъ отвътъ другe томы. Воти
нсе! Первая часть, несмотря на ве саси несовершенства, глав-
ное дьло сдѣлала: сна поселила во всѣхъ отвращене стъ мо-
ихь героевъ и отъ ихъ ничтожноти; сна разносла нхоторую
мнь нужную тоску и сооственное наще неудовстьствіе ка саоскь
нась, Покамість для иеня этого довольно: за другимъ яи не
гонюсь. Конечно, все зто вышло сы гораздо значительне, если
бы я, не торопясь выдачею въ свѣтъ, обработалъ книгу получще.
Герои мои еще не отдѣлились вполнь отъ меня самого, по-
тому не получили настоящей самостоятельности. Еще не посе-
лилъ я ихъ твердо на той земль, на которой имъ быть должен-
ствовало, и не вошли они въ кругъ нашихъ обычасаъ, обста-
вясь всьми обстоятельствами дѣйствительно русской жизни.
Еще вся книга не болЬе, какъ недоносокъ, но дутъ ся разнесся
уже отъ нея незримо, и самое ся раннее появленіе можетъ
быть полезно мнѣ тѣмъ, что подвигнетъ моихъ читателей ука-
зать всѣ промахи относительно общественныхъ и частныхъ по-
рядковъ внутри Россіи. Вотъ ссли бы ты, вмѣсто того, чтобы
предлагать мнѣ пустые запросы (которыми напичкалъ половину
письма свосго и которые ни къ чему не ведутъ, кромѣ удовле-
творенія какого-то празднаго любопытства), собралъ всѣ дѣль-
ныя замьчанія на мою жнигу, какъ свои, такъ и другихь
умныхъ людей, занятыхъ, подобно тебъ, жизнію опытною и
дѣльною, да присоединиль бы къ этому множество событій и
анекдотовъ, какӀе ни случались въ околоткѣ вашемъ и во всей
губерніи, въ подтвержденіе или въ опроверженіе всякаго дѣла въ
моей книгь, какихъ можно бы десятками прибрать на всякую
страницу: тогда бы ты сдѣлалъ доброе дѣло, и я бы сказаль тебъ.
мое крѣпкое спасибо, Какъ бы отъ этого раздвинулся мой
кругозоръ! Какъ бы освѣжилась моя голова, и какъ бы успѣш-
не пошло мое дѣло! Но того, о чемъ я прошу, никто не
исполияетъ; моихъ запросовъ никто не считасть важными, а
только уважасть свои; а иной даже требуетъ отъ меня какой-
то искренности и откровенности, не понимая самъ, чего онъ
требуетъ, И къ чему это пустое любопытства знать влередъ.
и эта пустая, ни къ чему не ведущая торопливость, которою,
какъ я замвчаю, уже и ты начинаешь заражаться? Смотри,
какъ въ природь совершается все чинно и мудро, въ кахомъ.
стройномъ закон, и каксь все разумно исходитъ одно изъ дру-
гого! Одни мы, Богъ вВсть изъ чего, мечемся. Все торопится,
все ъ какой-то горячкѣ, Ну, взавсиль ли ты хорошеныко слова
свои: .Второй томъ нуженъ теперь необходимо?" Чтоба изъ
за того тольхо, что ссть противъ меня всеобщее неудоволь-
стве, сталъ торопиться вторымъ томомъ, такъ же глупо, какъ
и то, что я поторопилея первымъ Дл развъ ужъ ж совсиъ
выжиль изъ ума? Неудовольствіе это мнѣ нужно; въ мсудоволь
стаи челсвкъ хоть что-нибудь ннь выскажетъ, И откуда
вель ты заключеніе, что второи тоЬ иленно телерь нужен
Зальзъ ты разн въ мою голову? Почувствовалъ существо
рого тома? По-твоему, онъ нуженъ теперь, а по-моем
раньше, какъ черезъ два три года, да и то еще, принима
соображеніе попутный ходъ обстоятельствъ и времени. Кто.
изъ насъ правъ? Тотъ ли, у кого второи томь уже сидить
головь, или тотъ, кто даже и не знаетъ, изъ чего состоит
иторой томъ? Какая странная мода теперь завелась на Руси
Самъ человкъ лежить на-боку, къ дѣлу наетоящему лѣнивъ
а другого торопитъ, точно, какъ будто непремЪнно другой дол-
женъ изо всѣхъ силъ тинуть отъ радости, что его пріятель ле-
жить на-боку. Чуть замѣтятъ, что хотя одинъ человѣжъ за-
нялся серьезно какимъ-нибудь дѣломъ, ужъ его торопятъ со
вcѣхъ сторокъ, и потомъ его же выбранятъ, если сдѣлаеть
глупо, —скажутъ:
поученіе. На твой умный вопросъ я отвѣчалъ и даже сказаль
тебь то, чего досель не говорилъ еще никому. Не думай. од-
нако же, послѣ этой исповѣди, чтобы я самъ былъ такой же
уродъ, каковы мои герои. Нѣтъ, я не похожъ
люблю добро, ищу его и сгораю имъ; но я не люблю моихъ
мерзостей и не держу ихъ руку, какъ мои герои: я не люблю
тѣхъ низостей моихъ, которыя отдаляютъ меня отъ добра. Я
воюю съ ними и буду воевать, и изгоню ихъ, и мнѣ въ зтомъ
поможетъ Бог. И это вздоръ, что выпустили глупые свътскіе
унники, будто человѣку только и возможно воспитать себя, по-
куда онъ въ школь, а посль ужъ и черты нельзя измѣнить въ
себь: только въ глупой свѣтской башкь могла образоваться та-
кая глупая мысль, Я уже отъ многихъ своихъ гадостей изба-
вился тѣмъ, что передалъ ихъ своимъ героямъ, ихъ осмѣялъ
въ нихъ и зАставилъ другихъ также надъ ними посмѣяться. Я
оторвался уже отъ многаго тьмъ, что, лишивши картиннаго
вида и рыцарской маски, подъ которою выѣзжаетъ козыремъ
всякая мерзость наша, поставиль ее рядомъ съ той гадост,
которая всѣмъ видна, И, когда повѣряю себя на исповѣди пе-
редъ Тѣмъ, Кто повелѣлъ мнѣ быть въ мірѣ и освобождаться оть
зачѣмъ поторопился?" Но аканчиваю тебъ
на нихъ. Я
Моихъ недостатковъ, вижу много въ себъ пороковъ, но они
уже не ть, которые были въ прошломъ году: святая сила по-
могла мнь отъ тьхъ оторваться. А тебь совЬтую не пропустить
кимо ушей этихъ словъ, но, по прочтени моего письма, остаться
сдному на ньсколько минутъ и, отъ всего отдѣлясь, взглянуть
хорошенько на самого себя, перебравши передъ собою всю свою
жизнь, чтобы провѣрить на дѣль истину словъ моихъ, Въ зтомъ
же моемъ отвьть найдешь отвьтъ и на другіе запросы, если
попристальнъе вглядишься. Тебь объяснится также и то, по-
чему не выставлялъ я до сихъ поръ читателю явленіЙ утьши-
тельныхъ и не избиралъ въ мои герои добродьтельныхъ людей.
Ихъ въ головь не выдумаешь. Пока не станешь самъ, хотя
сколько-нибудь, на нихъ походить; пока не добудешь постоян-
ствомъ и не завоюешь силою въ душу ньсколько добрыхъ ка-
мертвечинабудетъ все, что ни напишетъ перо твое и,
какъ земля отъ неба, будетъ далеко отъ правды. Выдумывать
кошемаровъ-я также не выдумывалъ, кошемары эти давили
мою собственную душу: что было въ душь, то изъ нея и вышло.
1843.
4. Затьмъ сожженъ второй томъ "Мертвыхъ душъ", что такъ
было нужно. Не оживеть, аще не умреть-, говоритъ апо-
столъ. Нужно прежде умереть для того, чтобы воскреснуть.
Не легко было сжечь пятильтній трудъ, производимый съ такими
бользнснными напряженіями, гдѣ всякая строка досталась по-
трясенемъ, гдѣ было много такого, что составляло мои лучшія
помышленія и занимало мою душу. Но все было сожжено, и при-
томъ въ ту минуту, когда, видя передъ собою сиерть, мнѣ очень
хот1лось оставить посль себя хоть что-нибудь, обо мнѣ лучше
напоминающее, Благодарю Бога, что далъ мнь силу это сдь-
лать. Какъ только пламя унесло послѣдніе листы коей книги,
ся содержаніе вдругъ воскреснуло въ очищенномъ и свѣтломъ
видѣ, подобно фениксу изь костра, и я вдругъ увидЬлъ, въ ка-
комъ еще безпорядкь было то, что я считалъ уже порядоч-
нымъ и стройнымъ. Появленіе второго тома въ томъ видь, въ ка-
хомъ онъ былъ, произвело бы скорtа вредъ, нежели пользу.
сно принимать въ соображеніе не наслажденіе какихъ-ни-
будь любителей искусствъ и литературы, но всѣхъ читателей.
для которыхъ писались
прекрасныхъ характеровъ, обнаруживающихъ высокое благород-
ство нашей породы, ни къ чему не поведетъ. Оно возбудитъ
только одну пустую гордость и хвастовство. Многіе у насъ уже
и теперь. особенно между молодежью, стали хвастаться не въ
мѣру русскими доблестями и думаютъ вовсе не о томъ, чтобы
ихъ углубить и воспитать въ себѣ, но чтобы выставить ихъ на
показъ и сказать Европѣ: "Смотрите, нѣмцы: мы лучше васъ"
Это хвастовство-губитель всего. Оно раздражаетъ другихъ и
наноситъ вредъ самому хвастуну. Наилучшее дѣло можно пре.
вратить въ грязь, если только имъ похвалишься и похвастаешь
A у насъ, еще не сдѣлавши дѣла, имъ хвастаются, -хвастаются
будущимъ! Нѣтъ, по мнѣ, уже лучше временное уныніе и тоска
отъ самаго себя, нежели самонадѣянность въ себѣ. Въ первомъ
случаѣ, человѣкъ, по крайней мѣрѣ, увидитъ свою презрѣн-
ность, подлое ничтожество свое и вспомНИТЪ невольно о Богь.
возносящемъ и выводящемъ все изъ глубины ничтожества; въ
послѣднемъ же случаѣ, онъ убѣжитъ отъ
въ руки къ чорту, отцу самонадѣянности, дымнымъ надменіемъ
своихъ доблестей надмевающему человѣка. Нѣтъ, бываетъ время,
когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколѣ-
Hiе къ прекрасному, пока не покажешь всю глубину его на-
стоящей мерзости; бываетъ время, что даже вовсе не слѣдуетъ
самого себя прямо
и прекрасномъ, не показавши тутъ же
говорить о
ясно, какъ день, путей и дорогъ къ нему для всякаго. Послѣд-
нее обстоятельство было мало и слабо развито во второмъ томѣ
. Мертвыхъ душъ", а оно должно было быть едва ли не главное;B а
потому онъ и сожженъ. Не судите обо мнѣ и не выводите сво-
ихъ заключеній: вы ошибетесь подобно тѣмъ изъ моихъ прія-
телей, которые, создавши изъ
писателя, сообразно своему собственному образу мыслей о пи-
сатель, начали было отъ
ими же созданному идеалу. Создалъ меня Богъ и не скрылъ
отъ меня назначенія моего. Рожденъ я вовсе не затьмъ, чтобы
произвести эпоху въ области литературной. Дѣло мое проще
и ближе: дѣло мое есть то, о которомъ прежде всего долженъ
подумать всякій человѣкъ, не только одинъ я. Дѣло мое—
душа и прочное дѣло жизни. А потому и образъ дѣйствій
моихъ долженъ быть проченъ, и
Мнѣ незачѣмъ торопиться; пусть ихъ торопятся другіе! Жгу,
когда нужно жечь, и, вѣрно, поступаю какъ нужно, потому что
безъ молитвы не приступаю ни къ чему. Опасенія же ваши на-
счетъ хилаго моего здоровья, которое, можетъ-быть, не позво-
литъ мнѣ написать второго тома, напрасны. Здоровье мое очень
хило, это правда; временами бываетъ мнѣ такъ тяжело, что
безъ Бога и не перенесъ бы. Къ изнуренію силъ прибавилась
еще и зябкость въ такой мѣрѣ, что не знаю, какъ и чѣмъ со
грѣться: нужно дѣлать движеніе, а дѣлать движеніе-нѣтъ силь.
Едва часъ въ день выберется для труда,
жій. Но ничуть не уменьшается моя надежда. Тотъ, Кто горемъ, недугами и препятствіями ускорилъ развитіe силъ и мыс-
лей моихъ, безъ которыхъ я бы и не замыслиль своего труда,
Кто выработалъ большую половину его въ головъ моей, Тотъ
дастъ силу совершить и остальную-положить на бумагу. Дрях-
лЬю тѣломъ, но не духомъ. Въ духѣ, напротивъ, все крѣпнетъ
и становится тверже; будетъ крѣпость и въ тѣль. Вѣрю, что,
если придетъ урочное время, въ ньсколько недѣль совершится
то, надъ чѣмъ провелъ пять болѣзненныхъ лѣтъ.
1846,