Егор Трезубцев, собиратель смыслов
И состояний разных коллекционер,
Решив загадку коромысла,
Забрался в старый шифоньер,
Чтоб подружиться с темнотой углов
И с пустотою их немедля обвенчаться.
Давно уж не использовал он слов:
Не ведал проку с кем-то и о чем-то изъясняться.
А что касается «загадки коромысла»
(Трезубцев окрестил её «энигмой кривизны») -
Он совершенство видел в иррациональных числах
И знал: прямое ложно, а простые цифры не нужны.
В шкафу он встретил птицу белую
С огромными картонными крылами.
Была она умелицей закоренелою
Мертвецкий штиль немедля обращать в цунами.
Смотрели они молча друг на друга
Минуты две. А, может статься, целое столетие,
Не чуя в этом странного недуга,
Глотая в темноте немые междометия.
Недуг тот называется «любовью»,
Что пеной покрывает брег рассудка,
Стремительно приводит к половодью,
Вручает сердцу цепь и будку,
Которая – по крышу под водой.
Но пей её, не пей – и не напьешься,
А станешь менестрелем с звонкою дудой,
И от её же звуков вскорости свихнешься.
Начнешь страшиться тени Джесси Хомза
И вечно быть с самим собой на страже,
И лазать в дымоходную трубу,
И проверять – бела ли сажа.
Трезубцев знал об этой химии простой.
Но птицею картонной вмиг увлекся
И запустил химер в свой череп на постой.
И на макушке у него вдруг распустились лилии и флоксы.
Так наступает неминуемо весна, сдирая с лиц усталых маски.
Так действует «энигма кривизны»,
Стирая серые тона и вовлекая мир в безумный танец ярких красок.