Протоиерей Павел Великанов. Я понимаю, основной вопрос — почему не происходит вхождения в Церковь, да ?
Ольга Андреева. Да. Причем этого вхождения не происходит как раз в тот момент, когда общество в нем очень остро нуждается .
Знаете, когда привозили Пояс Богородицы в Москву, я делала репортаж о той очереди длиной в восемь часов. Я не стояла в этой очереди, но я ее прошла с диктофоном от начала до конца. И это был совершенно удивительный социальный опыт. Эта очередь была достойна очень внимательного изучения. В эту очередь вставали самые обычные москвичи, нормальные совершенно среднестатистические люди. Я всем задавала одни и те же вопросы: «Зачем вы сюда идете ?» И вот в начале очереди эти нормальные москвичи говорят совершенно нормальные вещи — у сына двойка по математике, бабушка болеет, мужа увольняют с работы, здоровье надо поправить, ребенка не можем родить. Люди просто пальцы загибают и перечисляют обычные человеческие проблемы.
Была поздняя осень, на улице ноль градусов, темно, с неба что - то сыпалось, то ли снег, то ли дождь. Все стоят и ругаются — холодно, безобразие, устроили бардак. Я шла дальше, туда, где люди стоят уже час, там еще пуще ругаются, скандалят. Шла туда, где стоят уже два - три часа. Ругаются.
Наконец я доходила до места, где люди стояли четыре часа, и с изумлением обнаруживала, с этой очередью что - то происходило. Не знаю, что. Не знаю, почему. Но после четырех часов стояния в этой очереди состояние людей менялось совершенно. Там уже никто не ругался. И никто мне уже не говорил про двойки по математике. Люди начинали говорить удивительные вещи. Одна бабушка старенькая сказала: «Жаль, что сейчас только ноль на улице. Жаль, что тут чаем поят, в автобусах можно греться. Зря это. Мы хотим пострадать». А один старик сказал и вовсе удивительное: «Мы в этой очереди становимся народом».
Это были все те же обычные москвичи, толстые тетеньки, какие - то девчонки с пирсингом. Но они становились совершенно другими. Мы здесь для доброго, мы хотим подвига, мы все вместе, как в войну, если мы так можем, значит, не пропадем — это было главное их переживание в тот момент. Когда люди подходили к храму, никакой Пояс Божией Матери им был уже не нужен, они уже все получили. Они уже все пережили, они все это уже несли в себе. И я тогда подумала, что люди отчаянно нуждаются в этом общем пространстве добра, какого - то общего…
Протоиерей Павел Великанов. …делания. Да -да. Вы знаете, а ведь это и есть литургия. Понимаете? Литургия в своем изначальном первичном смысле очень созвучна тому, что Вы сейчас рассказываете об этой очереди. Что такое литургия? Общее дело. Вот люди входят в некое пространство, причем заметьте, это пространство физически ограничено. Они стоят друг с другом бок о бок, теснят друг друга. Более того, они не свободны, они не могут прийти, когда захотят, и уйти, когда вздумается. Нельзя бирочку оставить, отметиться и через восемь часов подойти уже ко входу. В любой нормально организованной европейской структуре именно так бы и поступили. Но там не было бы никакой литургии; там была бы одна техника. А тут никакой техники — тут Бог собирает людей.
Что такое Церковь? Церковь — это собрание тех, кто услышал призыв Божий и пришел. Приезд пояса Богородицы — это призыв. Кто - то его услышал: «А, там Пояс Богородицы, надо пойти, сходить». Все, он уже двинулся по своей траектории к Богу. Он входит в некое пространство этой очереди, еще за много километров до нее, чуть - чуть проходит, понимает, что это тяжело, понимает, что в принципе можно спрыгнуть, но по разным причинам не хочется. И тут начинается пресс — сзади, сбоку, сверху, снизу. Сначала у человека естественное желание сопротивляться. Он сопротивляется долго, упорно — четыре часа, как вы сказали. Целых четыре часа человек сопротивляется и страшно страдает. Но в какой - то момент он прекращает сопротивляться и тут - то происходит самое главное. Вдруг люди начинают сплавляться друг с другом и превращаться из разнородной толпы в качественно другое явление. Они — уже некое единство, некая общность. Но ведь именно это и происходит во время литургии. Когда люди подходят к Причастию, они все уже одно, они вокруг Христа; и они уже становятся частью Его Тела, и одно в другое начинает переливаться.
Ольга Андреева. Тут очень много «но» в этой истории.
Протоиерей Павел Великанов. Очень много «но». Та теория, о которой я сейчас рассказал, на практике у нас почти не работает. Точнее, она работает, но только для тех, кто уже имеет церковный опыт. Она работает для «своих», для «чужих» она не работает.
Ольга Андреева. А для других работает тот же самый механизм, но только центром может стать вовсе не Тело Христово, а что - то другое, другое! Что я поняла в этой истории? Что жажда сплочения в обществе огромна. Просто колоссальна. И поиск возможностей для этого сплочения идет во всех направлениях. Пчелы едят мед, пчелы собираются вокруг сот с медом и так переживают зиму. Но хитрый пасечник может положить вместо меда сахар, и пчелы будут собираться вокруг этого сахара. Тот самый христианский мед при такой общественной жажде общности очень легко можно подменить, что сейчас и происходит в стране, когда в качестве этого сахара используется, например, имперская идея.
Давайте попробуем сделать наш разговор каким - то помогающим, что ли… Помогающим таким, как я, и таким, как те люди, которые стояли в той очереди.
===============================================================
Книга бесед с Ольгой Андреевой (журналист «Русского репортера») «Я В поисках смысла». Диалоги журналиста и священника.
Содержание
Предисловие
Предложение взяться за книгу бесед с отцом Павлом Великановым настигло меня, как звук пожарной сирены — неожиданно и настойчиво напоминая: у тебя тоже есть дом и он тоже может сгореть. Конечно, я согласилась. Я всегда принадлежала к числу того аморфного в религиозном отношении большинства, которое, не сомневаясь в Божественном бытии, сомневается в необходимости воцерковления. Вопросы веры всегда оставались для меня смутно и не до конца оформленными. Есть некая высшая форма добра и справделивости, есть христианская культура, есть красота, чей смысл проникнут Божественным присутствием, но все это всегда было таким личным, интимным, теплым, сопротивляющимся любому обобществлению. На другом полюсе этого личного тепла стояла Церковь — институт внутри социума, странный, противоречивый, наполненный людьми, чьи глаза горят тусклым огнем фанатизма. Разговор с человеком, всецело принадлежащим как раз второй части религиозной загадки, был вызовом. Как журналист-репортажник я много ездила по стране. Я видела народ, находящийся в двусмысленном положении голодного, который не верит, что вот эти яблоки в церковном саду можно есть. Я видела вдохновленную православием интеллигенцию, живущую в непрерывном подвиге духа. Видела батюшек, которые все ответы знали заранее и предпочитали отвечать еще до того, как задан вопрос. И я не могу сказать, что весь этот опыт приводил меня именно в церковь. К Богу — да. Но не в церковь. Потому что единственное, что я, как человек светский, сочла бы убедительным для себя, - это вера как форма жизни, простая и естественная как дыхание. Я капризничала и топала ножкой: хочу такую церковь, которая будет нам всем по размеру, по климату, по душе. Теплая, пушистая, ласковая. Но такой церкви не было. А Бог, требующий постоянного усилия, неотвратимо превращал любую попытку диалога в скорбное молчание.
В результате духовный опыт светского человека превращался в одинокий и отчаянный подвиг разведчика на территории, где под любым кустом могла быть спрятана мина, а любой друг оказаться предателем. Спросить было не у кого. Возможно, я плохо пыталась, но Церковь всегда производила на меня впечатление организации, которая мало общалась с людьми по ту сторону храмовых стен. Человеческих разговоров, имеющих в виду не просвещение темных, не спор и не взаимную конкуренцию интеллектов, а простой обмен вопросами и ответами вокруг как-то не происходило. Не было такой традиции и не было таких намерений, причем с обеих сторон. Светские вопросы оставались без ответа, а проповедь обращалась к своим, тем, кто уже внутри храма. Тем, кто снаружи, оставалось, как мне, читать Библию и книги по философии и селф-психологии.
В свою первую поездку в Сергиев Посад я отправилась с внутренним трепетом и всеми возможными подозрениями. Я боялась увидеть заранее отформатированное сознание, которое знает ответы на все вопросы. Я боялась деклараций и той монополии на истину, которая так от истины отвращает. Человек, которого я увидела, не страдал ни тем, ни другим. Он был живой. То есть не знал ответов на вопросы, а сам честно искал их. Наш диалог строился и развивался не всегда предсказуемо. Я обнаруживала странное несовпадение интересов. То, что казалось непомерно важным мне, человеку из мира, казалось простым и давно решенным отцу Павлу, человеку из Церкви. То, что казалось мне простым и очевидным, казалось загадочным отцу Павлу. Немного приглядевшись и прислушавшись, я поняла одну важную вещь. Мы оба располагали совершенно разными технологиями извлечения смысла из феноменов реальности. Мы вообще по-разному видели эту реальность. Для меня эта реальность была реальностью — окончательной и бесповоротной, больной, а потому нуждающейся в сильнодействующих лекарствах, сострадании и обезболивании. Для отца Павла реальность была необъективна и не конечна. Она находилась в пути, в бесконечном движении в сторону изменения собственных базовых онтологических оснований. Церковь в этом движении играла роль не врача, а штурмана, главного держателя курса, хранителя карт, астролябий и компасов.
Мы не спорили с отцом Павлом. Мы просто говорили о своем опыте и сообщали друг другу выводы из наблюдений. Я смею надеяться, что обе стороны были предельно искренни в своих вопросах и ответах. Более того, я смею надеяться, что мы не сказали ничего такого, что могло бы претендовать на истину в конечной инстанции. Мы никого не научили жить и никому не выдали карту личного жизненного маршрута. Я очень надеюсь, что этого не произошло. Мы сделали другое. Наш разговор демонстрирует опыт размышления об истине, ее поиска и возможности личных открытий на этом пути. Мне кажется, мы наглядно доказали, что разговор мира и Церкви возможен и необходим. Что если оба участника этого разговора готовы услышать друг друга, результат будет достигнут, даже если он окажется совсем не таким, каким вы его планировали. Потому что, как известно, правда — это всего лишь то, что ты в нее вкладываешь. Не более, но и не менее того.
Ольга Андреева, журнал «Русский репортер»
==================================================
- В поисках литургии
- Эффект наблюдателя
- Служить бы рад
- Служить бы рад
Подписывайтесь на канал "Отец Павел Великанов" — канал для тех, кто ищет ответы на трудные вопросы духовной жизни, стремится узнать больше о книгах, о вечности и Божественном промысле.