"В музыке есть прекрасная вещь –
когда она попадает в тебя, ты не чувствуешь боли".
Боб Марли
Рубец
Как непривычно – ложиться спать и не слышать её голоса, не читать её сообщений. Прошло всего несколько дней тесного общения, и всего три свидания, а уже так привязан к ней, словно нитью прошил кто-то – на те самые три хирургических узла. Что они могут удержать? Наверное, не более трёх сантиметров глубокого надреза в памяти, или на сердце, – ровно по количеству их свиданий. Теперь этот рубец будет всегда напоминать о том, кто был так запредельно близко, и кто не стал тем, кого в нём видел, надеясь на развитие событий, надеясь на то, чтобы количество встреч увеличилось кратно, перейдя в последнюю, бесконечную встречу, ставшую совместной жизнью…
Первое свидание, всего трое суток назад. Невозможно забыть то волнение, когда ищешь адрес, названный ею. И проезжаешь мимо трижды, думая, что не он это, ведь ворота закрыты. А она помогает найти, и даже встречает... Ему с трудом удаётся скрыть чувство неловкости от того, что она открывает ему ворота во двор и ждёт, ждёт, когда на улице достаточно прохладно… Но потом – этот взгляд! Господи, в темноте позднего вечера её глаза излучали свет – значительно ярче, чем лампы на фонарных столбах всего этого холодного февральского города, ставшего за последние четыре месяца вновь чуждым; и он не ослеплял, ничуть, наоборот, – согревал... Было трудно не заметить, как она волновалась и приятно удивилась разведённым в стороны рукам, готовым поглотить всю её в замке́ его объятий, хотя была эта встреча первой, спонтанной... для неё. Она и подумать не могла, что то, о чём ещё днём он неожиданно спросит её и на что получит незамедлительный ответ, – будет предлогом встречи... для него. Да, он всё спланировал, и ему удалось, хоть и с некоторыми корректировками, воплотить спонтанно возникшую идею в жизнь.
Уже долгих две недели до их встречи он решился присмотреться вдруг к её фотографии в социальной сети. Хотя ранее, до того решения, зарекался, что ещё долгое время не будет испытывать чего-то влекущего, что обыватели называют влюблённостью, и, если повезёт, любовью. Недостаточно влюбиться в слова, когда, то и дело, ею были предприняты попытки огораживания от бесчисленной плеяды его намёков и прозрачных рассуждений. Нет, не достаточно. Ему, во всяком случае, – точно. Как потом окажется немногим позднее, – и ей тоже. И на то будет ряд причин, более веских, чем у него.
Они встретились. Не ожидая, что эта встреча перевернёт в его жизни всё с ног на голову, а внутри вымрут те бесполезные, консервативные, объеденные тлёй предрассудки, прошедшие немалый путь бок о бок с убеждениями в существовании единственности.
Теперь же – единственность находит его в том, что ему вновь, и уже не первый в последние годы раз, ничего не остаётся, кроме как всеми силами пытаться утонуть в своей холодной пустой постели, вдавливая своё тело в простыни и матрац, породнясь с ними, в ожидании, что желанный сон, как никто иной, преданно и надёжно укроет, защитит от окружающей отталкивающей реальности. Именно сейчас он изо всех сил пытается не слышать происходящего во дворе под окнами его квартиры, за стеной и этажом ниже, окутавшись тем чувством безысходности, которое даже в половине его дозы уничтожило бы без колебаний всю и без того истощённую нервную систему любого...
Давно за полночь, слышен лишь звук секундной стрелки на настенных часах. Ворочась не первый час с боку на бок и не находя себе удобного положения, он встал с постели, походил ещё от окна к двери и обратно, но всё же решил, что нужна помощь. Последнее время, когда ему было невыносимо больно или обидно, он находил её в звуках лёгкой музыки lounge & jazz -piano и вине…
Третья ночь. В это раз – совсем без неё. Они и раньше были один на один с тишиной ночи, но он чувствовал, что там, на другом конце города, она тоже посматривает время от времени на экран телефона в ожидании позднего сообщения после пожеланий на спокойную ночь. Но в этот раз всё иначе: и она в Сети, и он. Но ему невозможно написать ей: доступ ограничен. Сейчас ничего не остаётся, кроме воспоминаний и освежения в памяти тех трёх долгих дней переписки с их первой встречи. Вторая и третья, – все они были так же внезапны и быстры, что не составит труда их вспомнить и снова пропустить сквозь себя. Но слова, отправленные в сообщениях, ценней, хотя бы потому, что они оставили некий след в его памяти и памяти телефона. Ему, как считает он сам, повезло (хотя бы в чём-то), ведь современные технологии помогли сохранить и её голос. Хотя, повезло ли…
Допивая первый бокал вина, он задумывается, где же оступился и сделал неверный шаг, стоило ли ему сказать всё сразу, или же вообще промолчать. Нет! – промолчать он точно не должен был. Не с того ему начинать было нужно изначально, только и всего. Но тогда он не смог бы с ней вообще вести диалог, потому что у неё «принципы», и он их уважает, как и её в целом, что безоговорочно априори. Нет, не то чтобы он сам весь «такой из себя правильный», но время и обстоятельства, произошедшие с ним ранее, наложили отпечаток. Но и сказать ей о том, что он всё ещё тот, с кем она не может общаться (и уж тем более встречаться), опираясь на свои принципы, он тоже не мог. Нет, мог, но точно не двумя днями ранее, когда и ему самому стало известно о препятствиях, продолжающих с прежней силой возникать между ним и, теперь, ею. Может, тогда и начинать не стоило.
Тусклый свет луны, еле проглядывающий сквозь завесу туч и облаков, падал на подоконник, подготовленный им так, чтобы можно было сесть на него, подогнув ноги, а остальное тело уместить словно в гамаке, вторя растущему в ночном небе месяцу. Холод, исходящий от стекла, давал новый шанс остыть и яснее мыслить. Звуками каждой новой секунды наполнялось пространство спальни, и вновь пустело.
Чего он ждал, когда уже ждать было нечего? И лучше бы остаться там, в начале года, в начале пути, и развернуться тогда, чем оказаться сейчас у края пропасти. Новая попытка – очередной провал…
Ему сейчас и стоило решить, нужен ли третий бокал, чтобы продолжить делить с ним ночь в одиночестве, или пора вновь перебираться в уже остывшую постель, ждавшую его не первый час. Да, пора, иначе невозможно будет услышать утренний будильник, взведённый им на каждый день на 5.55. Ему было важно отличаться от заданных (непонятно кем) стандартов, как и то, что ему так давалось на 5 минут больше времени, чтобы потянуться после ночи, практически каждой из них – бессонной. Теперь же даже поводов стало больше.
Двадцать минут до срабатывания будильника. Хоть столько, чем вообще ничего… Будь шанс поговорить с ней, он даже их разделил бы с ней, пусть даже просто смотреть на неё, на спящую.
(продолжение следует)