Люди, оглянитесь вокруг, так жить нельзя! Мы превращаемся в бессловесное, тупое и послушное стадо!
Преданные кликой Горбачева, Ельцина и прочих верхних партийных чинов КПСС, мы потеряли Родину, утратили направление, которым шли, идеологию и теперь теряем молодежь! Что стало с нами! Мы потеряли добытые в невзгодах и кровопролитных боях сострадание, равенство и братство! Стали служить золотому тельцу, покорно преклоняясь перед мамоной. Молча и спокойно наблюдаем, как мы разлагаемся, предавая ближних, в надежде подняться повыше и стать богаче их! Мы не протестуем, спокойно наблюдая, как уничтожаются предприятия, на которых мы работали, еще вчера принадлежавшие всем нам! Мы не задумываемся, где мы будем работать завтра! Нас уже не волнует, что спивается население не только умирающих деревень — фундамента нашей отчизны, но и немалой части страны! Что мы будем есть, если умрут последние деревни?! Чем мы будем кормить армию, если, не дай бог, случится война!
Мы не замечаем, как мы деградировали, послушно превратившись из самой читающей страны в страну ЕГЭ, не знающей собственной истории и литературы! К нам в редакцию газеты приходят студенты 4 курса журфака ТГУ, не знающие кто такая Надежда Константиновна Крупская, и какая настоящая фамилия у Ленина! Видел я и тех, кто не знает, что Красная армия брала Берлин…
Мы стали рабами, не помнящими истоков! Мы вымираем, плывя по течению, и дожидаясь, когда нас кто-то спасет, и, похоже, уже не помним, что спасение утопающих в руках самих утопающих…
Как нельзя лучше об этом, буквально предвидев, спел Владимир Семенович Высоцкий:
Две судьбы
Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете —
по влечению,
Жил бездумно, но при деле,
Плыл куда глаза глядели —
по течению.
Думал: вот она, награда, —
Ведь ни веслами не надо,
ни ладонями.
Комары, слепни да осы
Донимали, кровососы,
да не доняли.
Слышал, с берега вначале
Мне о помощи кричали,
о спасении.
Не дождались, бедолаги, —
Я лежал, чумной от браги,
в расслаблении.
Крутанет ли в повороте,
Завернет в водовороте —
все исправится,
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь —
очень нравится.
Берега текут за лодку,
Ну а я ласкаю глотку
медовухою.
После лишнего глоточку —
Глядь: плыву не в одиночку —
со старухою.
И пока я удивлялся,
Пал туман и оказался
в гиблом месте я,
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
злая бестия.
Я кричу — не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
вижу плохо я,
На ветру меня качает…
«Кто здесь?» Слышу — отвечает:
«Я, Нелегкая!
Брось креститься, причитая, —
Не спасет тебя Святая
Богородица:
Тех, кто руль да весла бросит,
Тех Нелегкая заносит —
так уж водится!»
Я впотьмах ищу дорогу,
Медовухи понемногу —
только по сту пью.
А она не засыпает —
Впереди меня ступает
тяжкой поступью.
Вот споткнулась о коренья
От большого ожиренья,
гнусно охая.
У нее одышка даже,
А заносит ведь туда же,
тварь нелегкая.
Вдруг навстречу нам живая
Хромоногая, кривая —
морда хитрая.
«Ты, — кричит, — стоишь над бездной,
Я спасу тебя, болезный,
слезы вытру я!»
Я спросил: «Ты кто такая?»
А она мне: «Я Кривая —
воз молвы везу».
И хотя я кривобока,
Криворука, кривоока —
я, мол, вывезу…
Я воскликнул, наливая:
«Вывози меня, Кривая, —
я на привязи!
Я тебе и жбан поставлю,
Кривизну твою исправлю —
только вывези!
И ты, Нелегкая маманя,
На-ка истину в стакане —
больно нервная!
Ты забудь себя на время,
Ты же толстая — в гареме
будешь первая».
И упали две старухи
У бутыли медовухи
в пьянь-истерику.
Я пока за кочки прячусь
И тихонько задом пячусь
прямо к берегу…
Лихо выгреб на стремнину:
В два гребка — на середину!
Ох, пройдоха я!
Чтоб вы сдохли, выпивая,
Две судьбы мои —
Кривая да Нелегкая!
Город негодяев
Владимир Губа