Фрагмент из повести "На берегу безымянной реки"
– Эй, Кот! Котяра!
Голос донёсся издалека, и Костя, хоть и услышал ненавистную кличку отчётливо, вида не подал. Ускорил шаг – незаметно, как ему казалось.
– Котяра-а-а-а! А ну постой!
До конца квартала осталось три длинных дома. Скрыться за углом не успеешь, а нырять в палисадники – стыдно. А если побежишь… Сам себя потом презирать будешь. Ещё сильнее, чем сейчас. Хотя куда уж сильнее…
Костя замедлил шаг и остановился, не оборачиваясь.
На плечо легла увесистая рука, крепко сжала, встряхнула резко.
– И куда мы так спешим?
Костя нашёл смелости повернуться, чтобы увидеть круглое лицо Паши-Паровоза с крупными, почти девчачьими губами и неровной полоской недавно начавших проклёвываться усиков. Рыжих, тараканьих. А глаза как у карася, которого Костя однажды, полтыщи лет назад или больше, ловил на речке вместе с отцом. Рыбий взгляд.
– Чё, как там папашка твой поживает? Добро разживает, наркоша?! – хохотнул Паровоз и ощерился, сверкнув брекетами. – Вчера во двор к нам приползал, мультиварку бабуле Светкиной впаривал. Припёрло, видать?
Костя продолжал молчать. Сейчас Паше надоест до него доколёбываться, и он пойдёт дальше.
Но тот не унимался.
– Чё, Котяра, есть чё в карманах? Жрать охота. Хоть на пирожок какой-нить купить.
Костя замотал головой. Невысокого роста, смуглый и темноволосый, тонкокостный, хрупкий – в отца, он и в лучшие времена испытывал проблемы с нехваткой веса, а за последний год на постоянных нервах совсем отощал. Сказался и переходный возраст: тело вытягивалось, становилось непривычным, иногда казалось чужим, принадлежащим другому человеку. Для драк с такими тяжеловесами, как Паровоз, оно приспособлено не было.
– А найду?
– Да ищи! – вырвалось. Сам не понял, как.
Паша обрадовался: с сопротивлением оно же веселее! Сграбастал Костину рубашку в комок на груди и притянул мальчишку к себе – рука сильная, самый крупный в классе, в качалку ходит, с хулиганьём местным водится. Ему ничего не страшно.
Второй рукой деловито похлопал снаружи по карманам жертвы. В правом звякнули ключи, в левом шелестнула банкнота. Чужие пальцы нырнули под ткань, и Паровоз извлёк мятую сторублёвку.
– А говоришь, нет, трепло, – он отпустил смятую рубашку, сжал кулак и ткнул Костю в грудь. Не сильно, больше для профилактики, чтобы не врал, но больно. – Ладно, вали, Котяра вшивый. Папочка, наверное, заждался уже. Может, он и с тобой дозой поделится?! Если раньше не сдохнет…
Последнее Паровоз процедил напоследок, чтобы уязвить посильнее.
А куда сильнее? Куда?! Все его нападки рядом не стояли с бедой, которая ждала Костю дома. Из-за которой возвращаться из школы, какой бы нелюбимой они ни была, не хотелось совсем…
Он открыл дверь, скинул кроссы и прошмыгнул в свою комнату, боковым зрением отметив, что отец дома. Тот сидел, уставившись в телек, который транслировал канал «Вести 24», где дикторы круглые сутки уныло бубнили хронику событий и оживлялись, лишь когда случалась очередная катастрофа: падал самолёт, тонул паром или сгорал торговый центр. Чем больше жертв, тем возбуждённее ведущие, словно чужие смерти наполняли их силой.
Отец мог смотреть в экран часами. Было непонятно, впитывает он информацию или она протекает сквозь него невидимыми радиоволнами, растворяясь в воздухе, никому не нужная, как вчерашние новости.
Однажды, когда мир ещё не распался на тысячу частей и мама была рядом, здоровая и улыбчивая, светлая, они всей семьёй ездили на экскурсию в Адыгею. Ходили по травяному ковру плато Лаго-Наки, спускались в пещеру Нежную, любовались бурлящей в каньоне Белой рекой. У подножия огромного камня, возле которого на пути домой остановился туристический автобус, пожилой адыгеец торговал вытесанными из мрамора безделушками. В негустом ассортименте – недотёпистые лошадки, часовенки с шишками куполов, змейки с глазами из кругляшков нефрита.
Мама выбрала шарик на четырёхугольной подставке – он поселился в шкафу за стеклянной дверцей рядом с иконкой Иоанна Крестителя с еле различимым изображением, передававшейся в семье из поколения в поколение, и вырезанной из дерева совой – подарком деда, лица которого Костя, хоть убей, не мог припомнить. Только мелькали в мыслях сцены ругани и шум голосов. Кто ругался? Когда? Всё заволакивал туман. А рыскать в нём Костя не хотел. Некогда.
Глаза отца уже полгода как превратились в такие же мраморные шарики: блеклые, подёрнутые сетью микротрещин, ничего не выражающие. Вспыхивали они только, когда Володя покидал свою комнату пружинящей походкой после того, как просиживал внутри по нескольку часов, запершись на ключ, чего раньше в семье отродясь не случалось. Но все правила обнулились и стали сочиняться по-новому, когда мамы не стало.
Отмучалась, ушла в мир иной, навсегда покинула – ни одно слово, ни одна фраза не могли выразить боли, которая поселилась в доме, заняв место его хозяйки – кажется, навсегда. Будто тянулась в безоблачную даль ровная жизненная прямая, и вдруг посередине переломилась, и пошла изгибами да кривыми ступеньками, похожими на детские каляки-маляки. И оборвалась. На обоях в Костиной комнате остались его каракули – как раз такие…
Проклятая болезнь, упоминал однажды отец, рано заграбастала и мамину маму. Она возникала из ниоткуда и разила, не разбирая, плохой человек или гадкий, старый или молодой. На кого Бог пошлёт – такая забава. Только Бог ли… И обычная же была семья – мама, папа, я. Работа, школа, дом. По выходным зоопарк, иногда цирк заезжий, шашлыки на даче. А потом – хрясь! Походы к врачам, анализы, капельницы. И за считанные недели уютная, родная до дрожи квартира пропахла, словно аптечный склад, лекарствами, а после – отчаяньем. И всё кончилось. Всё.
В коридоре зашелестели шаги: Володя шаркал тапками, волоча ноги, словно древний дед. Прошёл мимо Костиной комнаты, даже взглядом мраморно-пустым не удостоил. «Чёртову Паровозу и то до меня дела больше», – подумал Костя.
Отец будто подслушал мысли – зашуршал обратно, остановился в проёме – почти двухметровый, худющий, скинувший с десяток килограммов за год. Один из сериальных ходячих мертвецов, не иначе.
– Как дела в школе? – ни нотки участия, но хотя бы попытка.
– Нормально всё, па, – буркнул в ответ.
– Ну, хорошо.
Неизменный ответ, что бы ни прозвучало, подумал Костя. «К нам пришёл новый учитель, у него две головы, зелёный хвост, и он инопланетянин. – Ну, хорошо». «Светка Некрасова на перемене играла в классики, не рассчитала силы и провалилась сквозь землю. – Ну, хорошо». «Директор объявил по громкой связи, что ему всё надоело, он заминировал школу и к вечеру её взорвёт. – Ну, хорошо».
А ничего хорошего! Ни-че-го!
Отец булькал краном на кухне.
Вчера приходили три похожие, словно сёстры, женщины из социальной службы. Кофточки белые, юбки длинные тёмные. Точно на концерт собрались или на похороны, не разберёшь. Отец то ли знал про визит заранее, то ли непостижимым образом прочувствовал, но комиссию встретил при параде: в брюках и лучшей, ещё в незапамятные времена наглаженной рубашке – единственной более-менее приличной. Хорошо галстук не надел – совсем бы подозрительно выглядел.
Вёл себя образцово: впопад улыбался, шутил, при упоминании покойной супруги смахивал слёзы и сморкался в салфетку.
Позвали Костю. Отец бросил на него пронзительный взгляд, в котором читалось: «Не выдавай, пожалуйста!». Костя не подвёл: этюд разыграли вместе. Да, неполная, но практически образцовая семья, испытывающая временные трудности, но способная их преодолеть. Успеваемость – да, сын подтянет. Работа – тоже проблема решаемая. Только вчера три собеседования прошёл, обещали на неделе перезвонить. Ещё и выбирать придётся, куда устраиваться.
Тётеньки-близнецы ушли довольными. А отец тут же нырнул в свою раковину. Ближе к вечеру испарился, а вернувшись, снова заперся.
После девяти щёлкнул замок, отец впорхнул в Костину комнату, словно освобождённая из заточения птица, и заговорил быстро, с напором, немного сумбурно, сбиваясь, что ничего, сынок, всё мы вместе переживём, только, сынок, надо в лучшее верить, всё тогда получится, сынок, всё наладится, всё непременно образумится…
Костю такие задушевности не трогали – он знал, что вместо отца с ним сейчас говорит наркотик. Да и не отец это был, а человек-стекло как в фильме Шьямалана: хрупкий, ломкий, но опасный, способный иссечь острыми гранями.
С постоянной работой Володя распрощался полгода назад. С тех пор перебивался шабашками. Голова выпускника физтеха, краснодипломника, несмотря на усиленные попытки её загубить, функционировала исправно, и отец легко чинил любую бытовую технику – от блендеров до мультиварок. Не брезговал калымить грузчиком, правда стеснялся, будто это недостойное занятие, хотя работа как работа. Не хуже других.
На еду кое-как хватало. На квартплату тоже. Отец боялся, что их выселят за долги или отключат от газа или света. Боялся запалиться по-глупому. Боялся, что все узнают. И все и без того знали. Иглу в мешке не утаишь…
Костя, правда, давно обходился без обновок, и если на первых порах это было незаметно, то в последнее время брюки стали тесны, рубашки полупрозрачны от стирок, а ботинки неуютны для больших пальцев. Но Костя терпел. Он вообще был очень терпеливым сыном.
Отец, выговорив запас банальностей, исчез в навалившейся на город тьме. Переполнявшая его нездоровая энергия требовала перемещения в пространстве, движения. Усталость и апатия тоже придут, но позже, Костя знал.
Он уже заканчивал делать уроки на завтра, когда сонную тишину квартиры пронзил звонок городского телефона. Сначала Костя даже не понял, что это за звук – так давно старый, ещё 90-х годов прошлого века, чёрный аппарат, похожий на жука-переростка, молча спал в углу коридорной полки, обрастая слоем пыли и обернувшись завитым пружиной мягким проводом. И вот он ожил – и заголосил.
Костя медленно, словно боясь, что ужалит, подошёл к телефону, секунд двадцать посомневался и всё-таки снял трубку.
– Да.
– Костя? Это ты? – раздался незнакомый голос. Немолодой, но волевой, без признаков старческой немощи.
– Да.
– Слава Богу! Боялся, не дозвонюсь до вас. Все же домашние поотключали, сотовые у всех. Это, Костя, дедушка твой звонит, Николай Павлович.
– Дедушка? – растерянно переспросил мальчик.
– Он самый. Ты, наверное, меня и не помнишь уже. Давненько не виделись.
Костин мир завис, как допотопный компьютер, в который пытаются загрузить новейшую навороченную «стратегию». Мыслей не было. Никаких. Всё стёрлось в белый шум.
– Костя, у вас с отцом всё нормально? Ты чего молчишь?
– А?! Всё хорошо, – вынырнул на поверхность мальчик. Страх, что их тайна откроется и отца заберут в больницу или, того хуже, в психушку, оказался сильнее растерянности. И Костя как мантру повторил. – У нас всё хорошо.
На том конце перекрученного провода дед помолчал с полминуты и сказал совсем другим тоном – тёплые нотки исчезли. Осталась энергия и… сталь.
– А сдаётся мне, что ты, хлопчик, меня обмануть хочешь.
– Нет, не х-хочу, – голос задребезжал, не выдержав напора собеседника.
– Можешь больше не сочинять. Я всё понял. Отец дома? Позови!
– Нет его, Николай Павлович, – назвать невидимого сурового старика дедушкой казалось не просто сложным – невозможным.
– Передай, пусть перезвонит. Сегодня же! Я спать всё одно поздно ложусь, – голос продиктовал номер и коротко попрощался.
Костя пристроил трубку на место и вытер со лба капли пота – бросило в жар от нервной встряски. А может, и впрямь приближалось запоздавшее лето, никак не желающее вступать в свои права. Вся весна – дожди за дождями, тьфу!
Отцу про разговор решил не говорить. Знал, что тот не перезвонит – только занервничает, разозлится и начнёт глушить переживания испытанным методом. Проблем и без того хватало…
Книгу "На берегу безымянной реки" можно приобрести на сайте издательства "Традиция" или в анапском музее "Горгиппия"