Так как ПИК был вершиной «пирамиды», представляющей собой ракетно-космическую систему, стартующую от Земли, то каждый килограмм его массы оборачивался тоннами в основании этой пирамиды. Отсюда понятно, что основной нашей заботой было нахождение таких проектных решений, которые при минимальной массе обеспечивали бы максимум отдачи.
Сначала мы взялись за самый тяжелый по массе и сложный по исполнению вариант ПИКа, который обеспечивал получение наибольшего количества научной информации о поверхности планеты. Это был 3-звенный 6-колесный поезд высокой проходимости с экипажем из 3 человек (пилот-планетолог; врач-биолог; инженер-механик и он же по совместительству также пилот), рассчитанный на 30 суток автономного движения по марсианской поверхности со средней скоростью около 12 км/ч. Головное звено представляло собой лабораторно-жилой блок с кабиной управления движением, санузлом, каютами членов экипажа, шлюзом для выхода на поверхность и рабочей лабораторией с комплектом необходимого научного оборудования. Второе звено поезда являлось ракетой возвращения на околомарсианскую орбиту с приспособлением для вертикализации перед стартом. Третьим звеном был энергоблок с ядерным реактором типа «Ромашка» мощностью 100 кВт, теневой радиационной защитой и излучателем.
Наш ПОЕЗД был вездеходом не различных сред, а разных грунтов. Его проходимость обеспечивалась: многоосным колесным шасси со всеми ведущими колесами, попарно расположенными на звеньях; расчлененностью корпуса ПОЕЗДа; большим диаметром (3—4 м) и эластичностью колес; малым удельным давлением на грунт (0,3—0,84 кг/см2). Гибкое сочленение звеньев ПОЕЗДа исключало нарушение сцепления колес с грунтом. Централизованное производство электроэнергии и привод на каждое мотор-колесо (колесо с мотором и редуктором в ступице) обеспечивали плавное изменение тяги, рекуперативное торможение, надежное управление и осуществление бортового поворота за счет разности скоростей вращения парных колес. При этом возможность обеспечения совпадения колеи колес всех звеньев при соответствующем управлении давало выигрыш в преодолении сопротивления движению. Предполагалось, что такой ПОЕЗД сможет за месяц пребывания на Марсе преодолеть заранее намеченный маршрут длиной 15 км и получить планируемый объем научной информации.
Основные характеристики ПОЕЗДа зависели от параметров ракеты возвращения (РВ ) с поверхности Марса на межпланетный корабль (МК), находящийся на околомарсианской орбите. А характеристики РВ определялись ее полезным грузом в виде капсулы с экипажем, а также контейнером с образцами и материальными носителями полученной научной информации (кинопленки, магнитоленты и пр.).
Исследование параметров РВ и ее разработка были поручены Пименову Володе, а проектирование капсулы РВ — Алику Метревели.
И вот потихоньку на кульманах наших молодых специалистов стали прорисовываться основные элементы ПИКа.
Немалого труда стоило «Мэтру» провести оптимизацию массы капсулы РВ, доведя ее всего до 2,2 т (специалисты НАСА давали цифру 2,7 т), а также определить ее облик. Выяснилось, что масса капсулы в основном зависит от схемы взлета самой РВ и ее стыковки с кораблем (прямая схема вывода, схема с танкером и пр.), что влияло на длительность функционирования капсулы и массу ее системы жизнеобеспечения.
Параллельно с разработкой капсулы Володей Пименовым велись параметрические исследования характеристик РВ и прорисовывались ее варианты с различными жидкими топливными компонентами (криогенными, штатными высококипящими, перспективными высококипящими), а также твердотопливный вариант. По массе выводимого полезного груза, по габаритам и по эксплуатационным данным наиболее приемлемой оказалась РВ на пентаборане и перекиси водорода, то есть на перспективном топливе, которое еще надо было осваивать. Но игра стоила свеч, т.к. каждая лишняя тонна в массе РВ добавляла 10—15 т к стартовой массе ракетно-космического комплекса на околоземной орбите.
2 февраля в рамках ЛКИ был произведен первый запуск носителя Н-1. Плюсом было то, что ракета ушла со старта, но минусом был пожар на 69-й секунде в хвостовой части, после чего последовали взрыв, автоматическое выключение двигателей и падение. Рассматривать и оценивать все это можно было двояко.
Американцы же в марте успешно провели генеральную репетицию лунной экспедиции на околоземной орбите в процессе 10-суточного полета корабля «Аполло-9».
А в апреле в мою группу с большим скандалом перешел из ЦКБЭМ Михаил Иванович Осин, весьма эрудированный специалист по спускаемым аппаратам, имеющий свои оригинальные наработки по биконическим формам тепловых экранов. Он, так же как и многие из нас в свое время, мечтал принять участие в Марс-проекте.
Хочется отметить, что сложившаяся тогда творческая обстановка в отделении А.Д.Коваля, и конечно же, уникальная по своей романтичности направленность работ являлись очень важным привлекающим фактором в формировании коллектива как по численности, так и по качеству. С этих позиций скандальный переход М.И.Осина не был единичным. Так, например, Евгений Александрович Нариманов, который позднее внес значительный вклад в разработку марсианской экспедиции, переходя в наш отдел также из ЦКБЭМ, вынужден был целый месяц отработать почтальоном, т.к. по договоренности отделов кадров прямо из мишинского КБ в ЦНИИМАШ не брали.
Деятельность Осина у нас началась с конфуза. Появившись в нашей 215-й комнате, он почти с порога заявил: «Ну показывайте вашу Аэлипу!», — или что-то очень похожее. Из этого мы сделали вывод, что наши соседи, которые, кстати, должны были по нашему ТЗ также делать свой Марс-проект (кроме них предполагалось подключение на конкурсной основе еще НИИТП и ЦКБМ ), весьма ревниво отслеживают все у нас происходящее. Ну а за «Аэлипу» Осина пришлось отчитать, на что он не обиделся, т.к. весьма скоро убедился в обратном и органично влился в наш коллектив, а позднее стал одним из его опорных стержней в интеллектуальном и моральном смыслах.
В мае американцы в рамках 8-суточного полета «Аполло-10» провели испытания своей лунной кабины на окололунной орбите и подтвердили пригодность заранее выбранного места на Луне для посадки. Мы же продолжали работать на свое фантастическое будущее и от души жалели янки, которые были в 15 км от лунной поверхности и не сели на нее.
Надо сказать, что несмотря на режимность предприятия и окружающую нас колючую проволоку, мы умудрялись выкраивать время для спонтанного расслабления даже на своих рабочих местах, что по науке только повышало производительность нашего труда. Мы травили анекдоты, праздновали дни рождения и другие важные даты, сообща брали «мозговым штурмом» встающие перед нами проблемы, выпускали весьма острые стенгазеты и писали стихи.
Аэлита! Аэлита!
Горы Митчела вдали,
Почва инеем покрыта,
Мох и море лимонита,
Вездеход застрял в пыли.
Где-то плещут океаны,
Одуванчики в цвету,
И тревожит в сердце раны
Кто-то поздно на мосту.
Фиолетовое небо,
Звезды, солнца уголек.
Не поверишь — быль ли, небыль.
Не поверишь, если не был
Там, куда занес нас рок.
Одуванчик, одуванчик,
Ветер дунет — облетел.
Одуванчик, одуванчик,
Ты ведь этого хотел.
Невесомый ветер дует,
Пыль вздымая к небесам,
Много воздуха на свете,
На оставленной планете,
Не хватает только нам.
Кто бы мог подумать, что спустя четверть века я увижу первые строчки этого стихотворения, взятыми в качестве эпиграфа к статье в серьезном научно-техническом журнале?
Иногда же я накалывал на кульман лист ватмана и на глазах у всех рисовал акварелью какую-нибудь фантастическую картину на близкую нам космическую тематику. Помню, как-то с Аликом Метревели рисовали даже в две кисти.
Последнему развлечению значительно способствовало то, что у нас в отделении появилась своя оформительская группа, которую создала и возглавила Ирма Тимофеевна Павлова, перешедшая к нам из ЦКБЭМ и имеющая специальное образование. От плакатов теперь я был освобожден, но по инерции меня перманентно тянуло к кистям или карандашу. Рисовал я также портреты сотрудников и шаржи на них. Как-то даже мы с Ирмой устроили своеобразную дуэль, усевшись напротив и рисуя в упор друг друга.
Следует заметить, что в отличии от единственно известного тогда в Союзе художника-фантаста Соколова, я в своих картинах уделял внимание не причудливым квазиархитектурным построениям, а перспективной технике и людям. Картины пользовались успехом и расходились, можно сказать, еще влажными. А однажды одну из них Рита купила за пятерку, что и послужило поводом для экстренного посещения шашлычной. Вообще, если бы все нарисованные тогда фантастические картины собрать вместе, то можно было бы устроить небольшой, но оригинальный вернисаж.
Но не все у нас было гладко. Очень многие не понимали необходимости расхождений между сообщениями в прессе и истинными событиями в отечественной космонавтике. Указанные настроения были свойственны не только нашему институту, но и соседям-мишинцам. Показателем этого может служить популярная песенка неизвестного автора, которую принес из ЦКБЭМ Осин. Из нее мне запомнился только один куплет:
Что-то сломалось в нашей системе.
Газеты кричат о вьетнамской войне.
Ругается Зорин, а в это время
Американцы летят к Луне.
Для нынешней молодежи следует пояснить, что Зорин был в то время очень популярным телеобозревателем.
Другим больным вопросом для многих из нас было полное отсутствие права на интеллектуальную собственность. Еще в начале 60-х, когда я работал в ЦАГИ, на титульных листах научно-технических отчетов было две колонки подписей: авторы и начальники всех уровней, в подразделениях которых состояли авторы. Тогда начальник, не принимавший участия в работе, отсутствовал в колонке авторов и не претендовал на авторство. Не скажу, когда точно, момент этот испарился из моей памяти, но позднее указанные колонки здорово видоизменились. Теперь вместо слова «автор» появилось очень удобное «исполнитель». При этом каждый начальник автоматом становился соавтором того отчета, который был выпущен в его подразделении, т.к. он также был исполнителем чьей-то воли. При таких условиях у некоторых товарищей перечень научных трудов и изобретений стал расти катастрофически быстро. Но некоторым и этого было мало.
Для нашего коллектива такой вопрос стал актуальным в 1969 г., когда отделение Коваля проводило научно-техническую конференцию, посвященную работам по Марс-проекту. Все было очень торжественно. Меня даже попросили сделать эскиз памятного значка, который был выполнен в металле, получил жизнь и хранится у меня до сих пор. Для молодого специалиста, которых у нас было немало, доклад на конференции был реальной, а может быть, и единственной возможностью заявить о себе и поиметь печатный труд. К сожалению, отдельные начальнички и тут попытались подсуетиться в свою пользу.
Реакция нашего молодого и здорового коллектива и в этом случае была однозначной. Если булыжник мастера искусств считают оружием пролетариата, то оружием интеллигенции, наверное, следует признать юмор, а иногда и сатиру. Ниже привожу текст одной из машинописных листовок, ходивших по отделению за подписью «Серый», из которого становится ясной суть случившегося.
СКАЗКА ДЛЯ НАУЧНЫХ ДУРАКОВ
В некотором царстве, в некотором захудалом государстве жил да был царь Захватский не первый, но и не последний. Вот призывает он к себе как-то холопа своего Ивана-дурака и приказывает статью написать научную. В других государствах пишут! А мы что, дурее всех? Глядишь, империей станем!
Пошел Дурак к себе на конюшню, поскрипел ночь-другую, попотел и написал работу по малым тягам. Обрадовался царь. «Молодец, — говорит, — брат Ванюша, только не напечатают в государственном журнале без меня. Напиши, Ванюша, и мою царскую фамилию рядом со своей холопской».
Опечалился Дурак. Делать, однако, нечего. Не припишешь — со света сживет. Пришлось приписать. А царю понравилось. Созвал он дураков целую лабораторию и давай себе статьи строчить. И по космическим лучам, и по управлению, и по всяким другим твердым фекалиям. Мало того, конференцию дурацкую придумал — докладов много, а автор один — царь Захватский Находчивый.
Долго ли, коротко ли, прослышал царь о кандидате дремучих наук Сером Волке. Вызвал к себе, накормить и напоить пообещал, должность придворную, как полагается, посулил с золотой цепью, а потом и говорит сладким голосом: «А возьми-ка, — говорит, — меня, Серый Волк, в соавторы твоей методики ловли звезд с неба». Удивился кандидат, какое вроде бы дело царю до чистой науки. Может, он все звезды с неба перехватать хочет, а законному автору фиг с маслом оставит. Рассердился Волк да и съел царя без всякой методики и, что существенно, даже не поперхнулся.
Сказка, конечно, ложь, да в ней бо-о-льшой намек. Впрочем, дураков нынче много, а вот серых волков в Московской области почти всех перебили.
Серый.
Кстати, листовки частично свою роль все же сыграли. А Серого Волка «охотники» из режимного отдела искали, но он так и остался инкогнито.
Лето 1969 г. для отечественной космонавтики можно считать черным. 3 июля, как раз в мой день рождения, при попытке запуска взорвалась ракета Н-1, практически уничтожив стартовую позицию. Это уже было серьезно и воспринималось как первый звоночек по всей нашей пилотируемой космической программе, как лунной, так и марсианской. А 21 июля стал днем поражения СССР в гонке за Луну. Первым на Луне стал, к сожалению, не «мой Вася», как пелось в популярной тогда эстрадной песенке, а Нейл Армстронг, за шагами которого по лунной поверхности, замирая, следил весь мир. И я не был исключением и давился как и все, чтобы заглянуть в окно холла с телевизором, набитого до отказа людьми в каком-то доме отдыха в Коктебеле, где был в то время в отпуске.
Но такая реакция на это событие была далеко не у всех. Позднее, когда мне пришлось работать в ЦУПе (Центре управления полетами), очевидцы момента посадки лунной кабины корабля «Аполло-11», присутствовавшие в зале старого КВЦ (координатно-вычислительного центра) вместе с высоким начальством, рассказывали, что не то наш министр, не то кто-то из его свиты прыгал от волнения на стуле и повторял: «Хоть бы взорвалась! Хоть бы взорвалась!»
Возвращение в Москву столкнуло меня с событиями, по силе воздействия, наверное, соизмеримыми со взрывом Н-1. Без видимых на то причин от меня уходит жена, забрав с собой трехлетнюю Наташку. Друзья, родные, и конечно же, работа, помогли мне преодолеть глубокую депрессию и внезапный приступ язвенной болезни, которой у меня до этого никогда не было.
Я с головой ушел в компоновку своего трехзвенного «марса-ровера», а Осин и Крылов мучились над тем, как доставить его на марсианскую поверхность.
Одним из требований к ПОЕЗДУ было обеспечение его готовности к эксплуатации сразу же после спуска на марсианскую поверхность. В целях экономии времени пребывания на планете он должен был съезжать с аппарелей без проведения каких-либо промежуточных операций. Исходя из этого, а также из его геометрии, наиболее приемлемым для десантирования было использование крылатого спускаемого аппарата (СА) или СА типа «несущий корпус», которые имеют удлинение, достаточное для размещения всех трех звеньев ПОЕЗДа в собранном виде.
Но для установленных «Маринером» атмосферных условий на Марсе (давление у поверхности около 6 млб) наиболее приемлемой формой СА оказался затупленный конус, типа возвращаемой на Землю капсулы корабля «Аполло». Относительная масса средств спуска при этом составляла около 48% от массы всего СА с его полезным грузом.
Применение крылатого планера для спуска ПИКа вызывало ряд проблем: сверхзвуковое планирование; трудность применения тормозной парашютной системы; трудность выполнения самолетной посадки и пр. Правда, не исключалось использование СА типа «несущий корпус» с дозвуковым планированием, предпосадочным маневром «горка» и парашютно-реактивной посадкой на хвостовую часть. Относительная масса средств спуска и посадки в этом случае была на 10% больше, чем в варианте с СА — «затупленный конус».
Крыловым и Осиным были просмотрены все эти варианты СА для ПОЕЗДа, пока не остановились на «несущем корпусе». Была даже сделана пенопластовая модель, которая планировала из угла в угол по нашей 215-й комнате. Кстати, эта модель долго хранилась у меня в столе и позднее была очень к месту вручена Осину как памятный сувенир прямо в ресторане, где мы обмывали его кандидатскую диссертацию. Спроектированный вариант ПИКа с ПОЕЗДом вышел весьма тяжелым из-за радиационной защиты ядерного реактора и получил название «научного», т.к. его концепция была направлена на извлечение максимума научной информации о марсианской поверхности.
Продолжение следует.
Текст печатается по публикации в журнале «ИЗОБРЕТАТЕЛЬ И РАЦИОНАЛИЗАТОР» №12 за 2014 г. Фотографии из личного архива Алексея Баузе и с сайта ретро фото pastvu.com
Часть 1: https://zen.yandex.ru/media/id/6040b782a0d8531d8ccf6f89/mihail-bulychev-hronika-vremen-mavra-i-aelity-chast-1-60420588b8613c1dbbcfcb9b
Часть 2: https://zen.yandex.ru/media/id/6040b782a0d8531d8ccf6f89/mihail-bulychev-hronika-vremen-mavra-i-aelity-chast-2-605113964b89d64adee73da3
Часть 3: https://zen.yandex.ru/media/id/6040b782a0d8531d8ccf6f89/mihail-bulychev-hronika-vremen-mavra-i-aelity-chast-3-605ca783f6acd739421313f9