Если человек выстроил свою жизнь таким образом, что старается за каждой воскресной литургией причащаться, он по традиции готовится к исповеди каждую неделю. Далеко не каждый в состоянии выдержать такой интенсив духовного напряжения, чтобы и житейской семейной жизнью жить, и в то же время к каждой исповеди как последний раз готовиться.
Связь исповеди с покаянием, связь исповеди с причащением, понимание Божественного причащения как некоей вишенки на духовном торте - это базовые темы.
Покаяние покаянию рознь. Одно дело, когда мы приходим к священнику и сообщаем о своей пока еще не святости, и объясняем по пунктам, почему. По факту чаще всего это является исповедью с бумажечками: делом, словом, помышлением, вкусом, осязанием, обонянием...
Если с конкретным покаянием в поступках, в словах, в помыслах как-то еще более или менее можно согласиться, то каяться в состоянии своей несвятости — на мой взгляд, это какая-то театральщина. Вы не можете своим усилием сделать себя святыми. Какой смысл каяться в том, что я не могу никоим образом изменить?
Однажды на такой исповеди я попросил остановиться и спросил: слушайте, а за что вам стыдно? В ответ я услышал шокирующие слова: батюшка, ну что вы, я о таком не могу вам говорить.
То есть вот у человека есть некий ритуал, который он исполняет регулярно, и ему комфортно в этой ролевой игре. А то что на самом деле болит, это находится в каком-то другом секторе сознания.
Очень интересно пишет отец Эмилиан (Вафидис), горячо мной любимый старец, духовник монастыря Симонопетра, недавно почивший, что исповедующий священник в первую очередь должен обращать внимание на то, о чем скорбит сердце человека.
Но самое удивительное, что он пишет дальше: потому что там, где оно у него болит, там острее всего сидит заноза его самолюбия - это визжит его самость.
Совершенно другой подход, чем утешающие батюшки, которые гладят по головке, дескать, ничего, все рассосется с Божией помощью, все устроится. Какое там, он призывает не просто все это облегчить, а наоборот, как можно сильнее обострить, чтобы помочь человеку через эту скорбь, не прячась, не пытаясь ослабить ее, выйти. Он призывает ее еще глубже загнать, так чтобы человеку стало именно невыносимо больно, и у него хватило мужества сделать этот шаг, избавиться от самой причины, источника этого крика, этой скорби и боли в человеческой душе.
Вы понимаете, насколько это далеко от формального списка из перечня «почему я все еще не свят, Господи, что за безобразие», который мы часто называем исповедь.
Настоящая, подлинная исповедь, она всегда конкретна — человек понимает, в чем он кается. И если это покаяние действительно внутри него вызрело, ему не нужны никакие бумажки.
Что такое раскаяние? Это появление внутри жизненного мира человека, иммунитета к конкретному греху. Такого, что любое другое приближение к нему не вызывает ни малейшей симпатии, оно наоборот, вызывает у него ярость, гнев — вот тот самый благословенный и вложенный в человеческую природу гнев — как досознательная и очень сильно эмоционально заряженная негативная реакция на недолжное.
То есть грех, который раньше был наоборот любим, привлекателен, увлекателен и желанен, становится ненавистным и отвратительным. Представьте себе, когда вы носите в себе то, к чему испытываете глубочайшее отвращение — это и есть нормальная подготовка к покаянию, к исповеди. Такой человек приходит на исповедь и просто изблевывает из себя этот грех и больше к нему уже никогда не возвращается.
Таких духовных прорывов в жизни не может быть очень много. Точнее, их количество будет напрямую зависеть от качества внутренней жизни. Чем ближе человек приближаться к Богу, тем для него помехи между им и горячо любимым Богом, воспринимаются все острее и острее. Для одного, условно говоря, супружеская измена в какой-то момент может стать таким грехом, для другого просто лишний час поспать или злое, колкое слово кому-то сказать, и оно может оказаться таким же неприемлемым и отвратительным, вызывающим глубинное отторжение грехом, в котором человек может месяцами каяться и просить у Бога прощения.
За время служения на Пятницком подворье с нашими единодушными священниками мы заметили, что как только ты вырываешь человека из привычного бега по кругу формальной исповеди, людям становится дискомфортно. Им становится дискомфортно, когда ты разрешаешь им, например, причащаться без исповеди, потому что знаешь, что в эту ритуальную игру можно играть бесконечно. Человек живет в таком состоянии, что если бы у него что-то было серьезное из грехов, он точно бы прибежал, он сам себя уже не допустит к причащению.
Сначала появляется дискомфорт, а потом из глубины начинает все всплывать наверх. Для этого нужен достаточно серьезный внутренний ресурс. Чтобы сметь взглянуть в глубину собственного ада, надо крепко держаться веры.
Это удивительная гармония, насколько Бог позволяет открыть самому человеку глаза на свой грех, на свою темноту внутреннюю - точно пропорционально мере его веры. Потому что если чуть-чуть больше откроется, чем он может выдержать - будет отчаяние. А если меньше, то не будет толку, не будет движения. Эти два коромысла уравновешивают друг друга, и таким образом постепенно происходит внутренний рост человека.
Исповедь это, в первую очередь, разговор не между человеком и исповедующим его священником. Почему священник, читая молитву, говорит, «аз же точию свидетель есть, да свидетельствую перед Ним вся, елика речеши мне». Священник - это не совершитель таинств, он модератор выстраивания правильных отношений между получившим какое-то расстройство этих отношений человеком и Богом.
Главная проблема в самом человеке, священник в этом смысле помогает ему вернутся в объятия Отча. Но, с другой стороны, откуда у нас появилась традиция обязательной исповеди с перечислением всех грехов — это же чисто католическая традиция, когда главное — название греха, признаться в грехе для того, чтобы получить соответствующую компенсацию, соответствующее наказание для исправления.
Для православной традиции такой юридический подход неприемлем. И в то же самое время мы понимаем, что большая часть наших исповедных книг, где перечислены грехи и так далее, они опять-таки, как «Руководства по подготовке к исповеди».
Более древние книги такого рода были адресованы скорее священникам, чем мирянам, но все равно в большинстве имеют очень сильное католическое влияние. Здесь крайне важно назвать, правильно назвать грех. Причем не просто назвать, надо еще обозначить все подробности греха — где, когда, сколько, с кем, каким образом и так далее и так далее. Зачем?
Ну неужели священнику приятно во всем этом копаться? С точки зрения католической сотериологии это очень важно: потому что, только зная все подробности совершенного преступления, вы можете определить адекватную меру наказания. Так вот православие в этом смысле радикально по-иному смотрело на человека и смотрит на человека — здесь грех воспринимается именно не как вина, а как беда человека.
И входить в подробное изучение обстоятельств имеет смысл лишь только в том случае, если это может помочь предотвратить повторение ситуации.
Еще болезненная тема — это понимание Евхаристии, причащения. Никто почему-то у нас не вспоминает, что мы причащаемся во оставление грехов и в жизнь вечную. Вопрос: если человек только что был на исповеди, он исповедовал все свои грехи, чего ему еще оставлять? Во оставление каких грехов тогда, получается, человек причащается? Это абсурд, одно исключает другое.
Но совершенно по-другому все это воспринимается, если мы смотрим с точки зрения вопроса освящения человека, состояния, при котором человек максимально становится прозрачным для действия Божественного света, Божественных энергий. Можно идти путем восходящим, когда мы смотрим на окошко и видим пятна грязи и очищаем все это ночью. И совершенно другая ситуация, когда нам светит мощный солнечный свет, под силой которого эта грязь испепеляется.
Есть еще и путь нисходящий, когда Бог входит в человеческую душу. В последовании ко причащению, и в молитвах после причащения написано: да будет мне это во освящение (образ попаляющего огня терния согрешений), да попалит терния моих согрешений. Это как раз о том, что, человек - та самая синергия, соработничество. Он со своей стороны готовится, но результата он ожидает не от своей подготовки, а от того, как Бог зайдет к нему и что произведет в его душе. В этом смысле жизненно необходимым становится наличие внутреннего простора, куда Богу разрешается войти и действовать так, как Он считает нужным.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что человек может причаститься и, например, не испытывать какого-то духовного восторга или, наоборот, ему может стать плохо, он может остро осознать, какой он мерзавец. И подумает: плохо я причастился, значит! — что-то нет полета души и в душе жаворонки не поют. Так, наоборот, радуйся: к тебе пришел Бог — и ты понял, кто ты есть на самом деле.
Бог - это не инъекция гормона радости. Нет, отнюдь. Бог приходит и показывает, куда дальше двигаться. Это далеко не всегда что-то, подманивающее восторгом, это может быть и хороший пинок в спину, для того чтобы ты двигался вперед, потому что, в данной ситуации - это более актуально, чем жаворонки в душе.