Град Петра.
Как-то подлетал я к Питеру на самолете и узрел, что город, как голова кипой, накрыт черной дымкой смога. С земли голубое небо я теперь вижу с примесью черного цвета.
Сейчас ноябрь, и все это неэкологичное скопление людей, домов и машин, собранное, как ингридиенты супа в тарелке, медленно погружается в серую депрессию декабря и января, без диффузии, не расплескав ни капли. Макароны, картошечка, кусочки курочки, жировые пузырьки, все мы, мрачно и плавно, идем на дно.
На моей неряшливой кухне сидит человек, и он хочет плакать, но мы смеемся. И вот еще сидит человек, ему одиноко, и я, по-моему, не могу ничем помочь.
Я не капитан этого супа, не главная картофелина, не самый жирный пузырь. Я жду прилунения нашей тарелки в конце декабря. Жду вялого толчка миллионами ног в дно, мерзкое и склизкое, с водорослями, бутылками, прокладками, мандаринами, фейерверками и забытыми игрушками. Чьи-то лапки оторвутся и останутся в иле. Кто-то поранится. Некоторые ловко зацепят игрушку или тампон пальцами ног. Бабахнет салют. И наша посудина, медленно и величаво, в клубах грязи, роняя добычу, начнет всплывать, к солнышку и весне.
В рецепт, к морковке и луку, добавится пара мандариновых корочек.
За окном серый туман.
Слышу, как растет цветок.
Дышит кот.
Я Курск.