29 декабря.
Вот и прошел год, с того момента, как мы начали гарбологический эксперимент. Все ходили, бродили по кругу, по треугольникам, по квадратам арок и подворотен. Улица – наша лаборатория. Третьей мировой войны не случилось, хотя по телевизору - ее непременно обещали, цены на гречку не выскочили за горизонт, пришло время подводить итоги.
С окрестными помойками – все плохо. Отвратительная, преступная халатность, граничащая с диверсией городского масштаба, заставила людей - искать переполненные мусоросборники нового образца, разбросанные непонятно где, чтобы не оставлять пакеты с отходами жизнедеятельности - у своих подъездов и на лестничных клетках, во избежание эпидемии. Страшное слово – реорганизация зон для выброса ТБО.
Количество поисковиков отныне – зашкаливает, а дальше – их будет все больше и больше, в связи с тотальным обнищанием населения. Доброхоты в смокингах - копают с превеликим удовольствием в одной лохани, на целый район в триста тысяч рыл – теперь, даже кривые и косые, блаженные, дачники, алкоголики составляют отчаянную гвардию сыскарей. Соответственно и качество найденных для эксперимента, наших вещей понизилось в разы. Отыскать приличную обувь или одежду – непреодолимая задача. Расплодились в немыслимых масштабах, в Сети - около икейные, диванные бойцы – вечные любители халявы, хайпов, лайков, пустобрехства на абсолютно любую тему, заведенные с пол-оборота. Они заявляют: «Ах, если бы, я – прекрасный пивной, или губастый человечек – нашел бы вдруг. Ценнейшую вещь – икону рублевской школы без оклада. Как бы я – распорядился находкой. А вы?» Никакого отношения к настоящей гарбологии эта публика не имеет. Это – мусор на могиле мусорного вождя. И ветер истории сметет полиэтиленовые пакеты с недоеденными вожделениями, поднимающие настроение - в общую кучу, которой нет конца, и не может быть начала.
Вывод: наука тем и сильна, что ее невозможно остановить в поиске, как невозможно остановить течение человеческой мысли, а через него – и движение всего человечества в сторону самоуничтожения. Даже если мы, как солдаты мусорной академии, переключимся в параллельную область изысканий, смежную с гарбологией. Мы принесем науке, больше пользы. Мы не сдаемся. Мы уходим в подполье. Потому что стимула для поиска уже не осталось. Закрыли кран, перекрыли кислород. Не будем же мы, за свои деньги восстанавливать разрушенные мирки былых мусорных зон.
Чтобы я посоветовал будущим академикам гарбологии – ищите суть вещей в других городах, но только не в Москве. Не позволяйте алчным негодяям, толстым казнокрадам - разрушать ваш мир, прекрасный мир недалекого будущего. Но уничтожив естественные лаборатории, крючкотворы от кабинетов не смогли справиться с привычкой человека – одеваться, есть, пить, любить, справлять естественные потребности. Запретить естество – невозможно. Пробовали многие – результат налицо. От Пол Пота, с Амином, до Гитлера с протухшими щами Западной Европы. А Мао? А Ленин – Сталин? А все американские презики с кольтами наперевес? Нет ни одной территории на Земле, где не пытались бы обнулить вещь. Отказаться от тела, как ненужного мешка с дерьмом, мешающего шагать в даль, бежать в ногу. Со временем, без времени, но без чемодана. Но чемодан с оторванной ручкой победил социализм, капитализм, марксизм, да любой из «измов» опустился перед галстуком и пиджаком на колени, а тем более приник к лакированному, кожаному, итальянскому ботинку исторической справедливости. А, правда – она как кривда. Сегодня - одна правда. Завтра – другая. Сегодня один вождь – завтра другой. И у каждого – своя правда. От человечка, до букашечки. Абсолютная правда, как абсолютное ничто, как путешествие в безвоздушное пространство, без оболочки, без штурвала, на полном ходу. И только Новый год начинает отсчет серых дней и красных рассветов. В Новом году случаются чудеса.
30 декабря.
Не пошли. Задраили люки.
31 декабря – 1 января.
Новый Год, светлый холидей деревянных желудков. Что нужно человеку? То же что и Хлестакову. Пожрать, попить, поспать. Потрындеть. Компания, не компания – все равно, он может вести долгие ночные беседы и с самим собой. Все – для себя, все – в себя. Веры в дедушку Мороза давно уже нет. Во что верить? Только в новый год, в бег по кругу. Еще купеческую вдовушку не мешало бы зацепить, миллионщицу. Чтобы не ограничивать себя в средствах. В возможности - профукать жизнь как можно скорее, размазать ее по горбатым мостам и кривым площадям. Нет денег, нет песен. А лебединая песня Хлестакова: истраченный холуй, в нижайшем поклоне, отворяющий дверь в мир великосветских балов. Сверкающие хрустальными гранями бокалы, горкой, до краев наполненные игристым вином. Знатные кокетки в кружевах на босу ногу. Хлестаков - всем присутствующим на празднике жизни – ровня. Франт и повеса. Развлекает дам едкими эпиграммками на злобу дня. Веселится и поет от счастья. Жизнь состоялась. Ради этого стоило побираться по трактирам. Мотаться к строгому папаше, болвану и дураку, по авторитетному мнению самого Хлестакова. Потому что скупердяй родитель не дает сыну промотать, нажитое непосильным трудом, добро. И в этом, отец – абсолютно прав. Ради этого стоило прикинуться ревизором, хотя бы раз в жизни. Побывать в числе небожителей, хотя бы один день, пока не раскусили, не прогнали с позором, взашей. Хлестаков отдает отчет своим поступкам, только не следит за базаром. Утверждение, принятое за основу исследований «хлестаковщины», о том, что Хлестаков не приносит вреда своими декадентскими разговорами – в корне лживо. Он своим существованием и есть - первостепенный вред любому государству. Он – перегной в дело революции. Мелкий гвоздь в крышку гроба крепостного права.
Для нашего дела, мульдологии, очень важно - уравнять количество рабочих с количеством крестьян. Тогда вещи будут распределяться равномерно, по квартирам и по избам. А не резко перекочевывать в зоны комфорта. Для нашего дела – «хлестаковы» и им подобные персонажи - не объекты эксперимента, а субъекты упадничества. Хотя при первом знакомстве, может показаться, что Хлестаков - материалист в высшем проявлении материализма. Это не так. Хлестаков – бытовой анархист. Он – предтеча бесполезного материала, для постройки бесполезного храма. Богоугодного заведения – торжества вещи, над волей. Хлестаков молится на внешнюю оболочку современного ему мира, пьянство - обжорство, пустые разговоры, взятки, карты, долги. Общество, породившее Хлестакова – неизлечимо больно. И лекарство, прописанное этому обществу – революция. Но как только наступают сытые времена, Хлестаков тут как тут. Он вечен. Это природное явление. Как круговорот вещей в природе.
продолжение