В садик Стешу приводили раньше всех. Даже раньше воспитателей.
- Мам, а какая сегодня в садике воспитательница, Зинаида Алексеевна или Татьяна Александровна?
- Зинаида, наверное, я не помню, кто вчера вечером был, тот утром сегодня будет, если не поменяются сменами, - объясняла Люба.
Стеша хмурилась, вспомнив, что вечером была Зинаида.
Мать оставляла её в коридоре и уходила на работу.
Свет горел только на первом этаже. Девочка поднималась на второй этаж, где была ее группа, и в полумраке смотрела вниз, сквозь железные прутья высоких перил.
- А, привели уже. Забирают последнюю, приводят ни свет ни заря.. Оставляли бы уж тут тебя жить. Сторожила бы садик нам, а то дядя Семен-то уж старый стал, пора на пенсию ему, - каждый раз ворчала Зинаида Алексеевна, кряхтя и переобуваясь в тапочки. Ей самой давно пора было на пенсию, но она туда не торопилась. Семьи у нее не было и детский сад заменял её ей. Однако, детей Зинаида Алексеевна не сильно любила, как и они её, но считала, что всю себя без остатка она отдает им.
Стеша очень боялась, как бы воспитательница не предложила матери эту идею - оставлять её сторожить садик, а то мать, чего доброго, согласится, потому что дома Стеша ей треплет все время нервы, так она говорила.
Нервы трепала Стеша не специально. Она даже сама не понимала, как это происходит. За всё, что бы она не сделала ее ругали: за порядок, который она навела у папы в столе, выбросив в мусор кучу исписанных бумажек, за зашитую дырочку на маминой блузке, за красивые узоры на обоях.. в общем, за все добрые дела и помощь родителям по дому Стеша получала тапочком по мягкому месту. Потом ее ставили в угол, где она, обливаясь слезами, просила ежеминутно прощения, пока мать еле вытерпев несколько минут бесконечного нытья, не выпускала её.