За окном иллюминатора висели звезды. Со вчерашнего дня изображение не сдвинулось и на миллиметр, но приборная панель упорно показывала, что наш корабль пересек воображаемую границу Солнечной Системы.
Коридоры корабля ветвятся, переплетаются, как и во всех нежилых отсеках, здесь работает только аварийное освещение. Над головой дежурного поочередно загораются светодиодные светильники и гаснут, стоит ему пройти дальше.
В коридорах то тут, то там можно выглянуть в иллюминаторы, чтобы посмотреть на черноту космоса, но он знает, что всё это ложь. Конструкция корабля предполагает герметичность, и эти окна не более, чем экраны, передающие показания датчиков. Здесь нет окон, и он иногда сомневается, летят ли они действительно сквозь космос.
Иногда мечты сбываются и хуже всего начать сомневаться в том, твоя ли это мечта, ведь тогда чужая мечта станет твоей тюрьмой. «Куда приводят мечты» — что-то такое было написано на плакате, который висел на шкафу в общежитии Академии. Моя мечта привела меня в неверный свет пустого коридора.
«Перехожу в дневной режим» — сообщил милый женский голос корабля. Приборы по очереди погасли, компьютер ушел на перезагрузку, и я на несколько секунд погрузился в полную темноту и тишину. Страх накатить не успел. Приборы вновь ожили и продолжили свою монотонную работу.
Я пришел в просторный отсек лаборатории, где под стеклянными колпаками находились экспериментальные образцы. В одних контейнерах находятся растения с генетически измененной скоростью роста. В других, которые больше похожи на саркофаги, глубоким сном спят люди.
Системы жизнеобеспечения дублировали друг друга, и это была самая важная цель дежурств, — всегда следить, чтобы они функционировали и проводить немедленный ремонт в случае сбоев. Каждый, из пятидесяти спящих здесь людей, мог перебрать систему с закрытыми глазами, но сейчас они доверили свои жизни мне.
Гибернация не совершенна. Каждый раз, закрывая глаза, ты знаешь, что у тебя есть пятипроцентный шанс никогда не проснуться. Поэтому я люблю дежурства, хоть и рискую не дожить до цели путешествия.
Но сейчас что-то изменилось, я всегда любил одиночество и старался выстраивать стратегию своей жизни так, чтобы почаще оставаться одному. И дежурства под это подходят лучше всего. Но последние сто часов моего бодрствования что-то изменилось.
Как человек знающий все оттенки одиночества, я точно могу сказать, что на борту появился пятьдесят второй член экипажа. А может медкомиссия переоценила мою психоэмоциональную устойчивость, и я схожу с ума?
— День тысяча четыреста двадцать, — сказал я вслух, — проверка завершена.
По полу прошла короткая дрожь, будто бы корабль согласился с моими словами. Но я поспешил на мостик, чтобы выяснить, что вызвало колебания.
Это было не похоже на корректировку курса. К ним я уже привык и перестал их замечать. Точнее я их фиксировал, но не придавал значения, как не замечают шума за окном жители перенаселенных мегаполисов. Не было это и уклонением от метеорита.
//шлюзование запущено//
//шлюзование завершено. добро пожаловать домой//
Вот, что сообщила мне система управления кораблем. По спине пробежался холодок. Пожалуйста, пусть это будет сбой системы, я все исправлю.
Я запустил повторную диагностику систем управления, но ошибок не выявил. Теперь необходимо было осмотреть шлюз.
Немного пришлось побороться с искушением отправить на разведку дрон, я пошел надевать скафандр. Судя по молчащей системе безопасности, посторонних примесей в атмосфере корабля не появилось, и герметизация не нарушена. Но техника безопасности часто последнее, что нарушает космонавт.
Да, на то, чтобы надеть скафандр нужно какое-то время, а мне почему-то так не хочется идти к шлюзу, хоть какая-то отсрочка и шанс, что все разрешится само собой.
Так, в полной защите я добрался до шлюза и понял, что скафандр тут лишний. Я снял шлем, зажал его подмышкой и посмотрел на человека, стоящего у двери в шлюз спиной ко мне. Он что-то быстро печатал на сенсорной панели.
Его звали Роб, и он был самым младшим участником экспедиции. В момент старта ему едва исполнилось тринадцать, но на Земле он не остался. Оба его родителя были здесь, и сладко спали в лаборатории, а иных родственников у него не остало сь.
— Что ты здесь делаешь, Роберт? — позвал я.
— Меня разбудили. Я проснулся, а вокруг все было неправильным, странным. Так не должно быть в космосе.
— Что ты имеешь ввиду? Я… я тоже ощущаю, что что-то не так. Особенно со звездами, точнее с обстановкой за бортом. Я пока не знаю, как проверить.
Лампы освещения секции B12/76 загорелись, перейдя из экономичного режима потребления энергии в режим полного бодрствования экипажа. Такое бывало только когда корабль входил в планетную систему и готовился лечь на курс параллельный орбите планеты, которая была целью экспедиции. Но нам лететь еще восемь лет по зависимому, бортовому времени и около двенадцати если считать по времени, не подчиненному релятивистским законам околосветовых скоростей.
Внезапно я понял, что меня насторожило. Роберт мог проверять системы шлюза и без скафандра, в конце концов он всего лишь ребенок, который теоретически может пренебречь техникой безопасности и заявиться на эту палубу всего лишь в рабочем комбинезоне. Но. Но сегодня, когда я проверял системы лаборатории, я отчетливо видел лицо Роба, сквозь стекло покрытое изморозью.
— Ты так напрягся. Я что-то сделал неправильно? — невинно спросил мальчик.
«Да, да, ты сделал, — хотелось закричать мне, — для адаптации после глубокого сна человеку нужно минимум восемь часов и усиленное питание. Кто ты, черт побери?»
Но ничего этого я не сказал. Не смог вымолвить и слова.
Из рубки вязи уже минуту доносился шум… Не странный, не неправильный, а обычный рабочий шум.
Ожил весь корабль. Сумасшествие! Этого. Не. Может. Быть.
Вентиляция понесла по коридору запахи, которых совсем уж не могло быть на находящемся в экспедиции звездолете. Ну откуда здесь взяться аромату цветов? Нет, слишком сладковато-приторно. Духи?
— Капитан на мостике, — донеслось из динамиков.
Чертовщина. Я поспешил на мостик. Шлюза, который должен был открыться и пропустить меня внутрь попросту не было. Капитанский мостик тоже изменился. Часть фюзеляжа отсутствовала, но вместо черноты космоса была пустыня, над рубкой управления завис киберэкскурсовод.
—...Сегодня пятнадцатая годовщина гибели звездолета «Шаридан». Трагедия случилась в две тысячи девятьсот семьдесят четвертом году, когда Шаридан покинул границу Солнечной Системы. Все члены экипажа погибли. Пятьдесят членов экипажа находились в состоянии криосна. Дежурный астронавигатор был найден у шлюза в скафандре, возможно, пытался предотвратить аварию.
По коридорам звездолета ходили люди, живые люди. Девушка, от которой пахло полевыми цветами остановилась напротив меня и смотрела как будто мимо меня, за меня. Я оглянулся, хотя прекрасно понимал, вспомнил, что я там увижу. Мемориальную табличку со своим именем и должностью.
Уже в пятнадцатый раз мы все просыпаемся в одно и тоже время, в один и тот же день и смотрим экскурсию посвященную нашему неоконченному полету. Как только умолкнет киберэкскурсовод, погаснет свет. И на год мы все «уснем» а через год я снова пойду по коридорам, наблюдая за застывшими звездами на окнах-мониторах и буду в шестнадцатый раз ощущать дежавю и неправильность…
Но Роб. Что ты, черт подери, здесь делал? Это не мог быть Роберт. Экскурсовод сказал, что в момент гибели я был один неспящий на борту. Значит Роба нашли в капсуле, как и остальных членов экипажа.
Кто ты Роб?
И почему я всё еще здесь?
— Время экскурсии заканчивается. Следуйте к зоне посадки, где вы сможете купить памятные сувениры и отправиться на экскурсию в долину гейзеров.
