Валерий Валиулин
Пруд замёрз, огней нисколько.
Да откель им? Пять домов.
Вся Прудовка: шурин, Колька,
Три старушки, семь коров.
— Хуторок, а не деревня.
— Поселись, вот дом пустой.
В этом Марья Алексевна,
Рядом с ней, Колян-Хромой.
В том — совсем недавно жили
Пиджачиха и Пиджак.
Пиджака похоронили.
Ну, а тут живёт шуряк.
Я его люблю, как брата.
Не всегда ведь пас он кур.
Трудоголик, а солдатом,
Строил славный Байконур.
Добрались живьём, доволен?
Стук в окно, зажёгся свет:
— Кто?
— Валер!
— Какой?
— Да Олин!
— Прилетел, а Ольги нет!
Эй, зятёк, а за спиною
Кто стоит?
— То Юра, друг…
В дом, Юрок!
Кажись, с тобою
Мы отделались от мук.
* * *
— Думал, тёзка твой, Валера.
На него я дюже злой.
Воротился бы, холера,
В снег засунул головой.
Плакал, нёс тут ахинею,
Пьяный старый бородач.
Опился бы поскорее.
Я ему ни поп, ни врач.
— Две недели, это ж надо…
Я без бабы никуда…
Разминулись, эх, досада,
Жинка — в город, я — сюда.
— Вы на чём в такую пору?
Печь чуть тёпла, дом остыл.
Электрички-то последней
Три часа как след простыл.
— Мы с неё. Попутал леший,
Дурь мне вдарила в висок.
От Назаровки мы пеший
Совершили марш-бросок.
— Милая дорожка, летом,
Напрямую, не в обход.
— Сердце жмёт. Наверно, это
Мой последний турпоход.
— Вы — придурки городские!
Без ружья и без ножа…
В глухомани нашей злые
Волки стаями кружат.
Вон под Новый год Пудовкин,
Через поле, напрямик,
От Ольховки до Прудовки
Не дошёл, загиб мужик.
Достаёт из-за дивана
Пузырёчек, ну а там,
Не дотянет до стакана.
Всё, что есть, досталось нам.
— Мало? Я б и этой мерки
Для незваных не нашёл.
Весь остаток от Валерки,
Не допил свою, ушёл.
— И татарин, и незваный,
И не в радость гость в ночи,
Всё ж солдат не оловянный —
Выставляй, шуряк, харчи!
— Зять, какой ты мусульманин?! —
«Аракы» пьешь, жрёшь «чучка».*
Ни Хамид — Иван Сусанин!
Бестолковая башка.
Жизнью заново одарен.
Будь Аллаху благодарен,
В поле зимнем ни стожка.
Заморозил бы, Татарин,
И себя ты, и дружка.
— Пронесло — и Слава Богу,
Одолели мы дорогу!
Нету сил, скорей залечь,
Хоть на койку, хоть на печь.
Будем трупом спать, без снов,
Не услышим петухов.
* * *
Просыпаюсь на печи:
— Шурин! Где там калачи?!
— Я вам что? Кухарка что ли?
Калачи проси у Оли.
Что найдёте, то на стол.
Пейте, алики, рассол.
— Нам бы враз под вечер баня,
Отоспались, не пьяны…
Шурин мне:
— Какая баня?!
Дров не хватит до весны.
— Фи, да это не причина.
Вот мужских две пары рук!
Вроде, я не слабачина,
На деревне вырос друг.
Мы из лесу сухостоя
По снежку приволочём,
И распилим, и поколем,
Нам такое нипочём.
Нанесём воды из пру да,
Отскоблим ножом полы.
И в затопке, после баньки,
Не останется золы.
Одурманит всю округу
Дух берёзовый дымка.
Не устанет в радость другу
Веничком махать рука.
— Мужики мы, аль девчонки?
Завтра ж дров навозим воз!
Что берёзки, что сосёнки,
Звонко колются в мороз.
Три последних дня недели
Тут поробим до конца:
Где водицы, где дровицы,
Где скотине дать сенца…
Мы помочь хотели, шурин
Отказался от услуг.
Я стоял пред ним как дурень,
Молча хмурился мой друг.
Злой-презлой, подобный зверю,
Вышел, нервно хлопнув дверью,
И на двор, доить коров.
Недослушал наших слов:
— Перед дойкой лил Питон
На себя одеколон.
— Не спужать коровок дабы,
Надо пахнуть, аки бабы.
— Отловил бы петушка,
В суп гостям, для запашка.
— Ни гуся нам, ни индюшки —
Для него мы побирушки.
— Надо ж стать таким поганым,
Вредным, жадным, вроде тли.
Я ж его, в дрезину пьяным,
«Вынул как-то из петли».
Голова от гнева кругом,
Ну, шуряк, ну и родня…
Опозорил перед другом,
Не останусь здесь и дня!
— На Урале нет такого,
Там кунак, что зван, не зван,
Для родного, не родного,
Сходу режется баран!
Помню, с зятем и сестрою
Ломанули к их родне…
Нас домой не отпускали,
Угощали восемь дней!
Не забуду щедрость Вашу!
День за днём из дома в дом…
Кунаку под песни чашу
Подносили за столом.
— А пришлось теби бувать
Подле Украины?
Мы сидаем столовать
Як що в имэнины.
Вина робымо в запас,
Що капусту россы,
Пьём жбанамия як що квас,
Йомо абрыкосы.
Видслужив.
Вертаюсь к предкам
На горилку с сальцем.
Помашу Ларискам, Светкам,
Буде жить скитальцем.
Хату зробымо, женюсь,
Скраду молодуху.
Добувать не полэнюсь
Грывны на житуху.
Ты ж дывывся, як с душой
Я плэту корзыны,
За труды мои любой
Не жалив пивгрывны.
Обживусь, так приезжай,
Приму як родного.
Рай нэ бачив? Буде рай —
Баб та писэнь — через край!
Приезжай, в том есть резон,
В Грайворон считать ворон.
Это так, для рифмы это,
А по делу, для поэта
Есть там поживиться чем —
Тем найдёшь на сто поэм.
Пополнять запас словарный
Выйдем к люду в день базарный.
По вукраински взворкуешь,
Глядь, хохлячку зачаруешь.
Мы, что ты до магазину,
Пиша ходым в Украину.
«Вые бисы на горище» —
Зрозумий, що цэ такэ?
— Эээ???
— Воет бес на чердаке!
А «пидсрачник»?
— ???
— Это ж стул!
— Ну, Юрок, ты подзагнул!
* * *
Разве жить в деревне скверно?
Не сыскать красней красы!
Протекает время мерно,
Мирно тикают часы.
Плюй, пожёвывая жвачки,
На политиков и драчки.
Не гляди буржуям в рот,
Ешь, что выдал огород.
Я шмыгнул к его соседке,
Говорю:
— Вот так, раз-так...
Выручай, мол, случай редкий —
Окуркулился шуряк.
Сердобольная вдовица
(Век ей здравствовать!) на стол:
Четвертинку (похмелиться),
Хлебца, всяческий рассол…
Полегчало…
— Марь Лексевна,
Что случилось, что стряслось?
Отчего стал шурин вредный,
Что за жадность в нём и злость?
— Разве ты не знал, Валера,
Как твой шурин стал иным?
Это же твоя «Венера»
Братца сделала таким:
Хлопца пьяного сестрицы
В электричку — и в Рязань,
В наркологию, под шприцы,
Вшили в ягодицу дрянь
От которой, хоть глоточек,
Сразу в рай, а, может, в ад.
Вот и ходит голубочек
Трезвый, сам себе не рад.
Выпивал, любой старушке
Помогал за скромный стол,
И в работе, и в пирушке,
Не мужик был, а орёл!
Каждой немощной вдовице,
Мне нужна его рука.
Эх, сестрицы-фельдшерицы…
Загубили мужика.
* * *
Сквозь сугробы, мимо дома,
Пробирается старик.
Показался мне знакомым,
С бородой седющей, лик.
— Ба, да это же мой тёзка!
Как не виделись давно.
Весь сверкает в снежных блёстках.
Стоп! — долблю ему в окно.
Выхожу, берёт в обнимку.
— Холодно, зайдём домой.
— Хоть поставь водяры крынку,
Я к Питону ни ногой!
— Что нашло на вас обоих?
Мало… было что вчера.
Так случается у многих,
Поостыть уже пора.
Вмиг добуду у Нюхалки
Слёзно-чистый самогон.
Мы ж с тобою, ёлки-палки,
Не садились за «флакон».*
В доме друг мой, старый ратник.
Знает: «истина в вине!»
Не гляди, что он инфарктник,
Пьёт с другими наравне.
— Кличь дружка, пузырь в кармане.
— Ну, волшебник! Чудеса!
Всё как надо: в целлофане
И горбушка, и хамса.
Омрачил шуряк нам радость
За двором застав в гульбе:
— В дом внесёте эту гадость,
Сходу шлёпайте к себе!
* * *
Тёзка на моём Урале,
Столько ж, сколько я летал,
Мёрзнул на лесоповале.
В «зонах» Северный Урал.*
Сел впервой, мне не соврать,
Защитив родную мать.
Он невестке боевой*
Лоб разбил сковородой.
Вот за эту молодуху,
Колотившую старуху,
Стерву, братова жену,
Срок впаяли чукану.
Всё от первого прокола.
Там, в тюрьме, другая школа
Обучила кой-чему.
Из тюрьмы — опять в тюрьму.
Отмотав свой срок немалый,
До звонка, мужик бывалый
Воротился в край грибной,
А деревни нет родной.
Вдоль лесной пустой дороги
Одичавшие сады.
Не идут, пристыли ноги.
Песней детства шум воды.
О былом трещит лягушка,
Да кукушка душу рвёт.
И журчит, поёт речушка:
«Здесь была деревня Пёт».
Здесь была родная школа,
Здесь весёлый сельский клуб,
Здесь ворота для футбола…
Хоть один дожил бы сруб.
Ничего. Есть только местность,
Ямы бывших погребков.
И плывёт над лесом вечность
Стаей нежных облаков.
Деревенское кладбище,
Безымянный свежий крест…
И побрёл, бездомный, нищий,
Земляков искать окрест.
Сжалось сердце комом боли,
В стынь душа, хватил столбняк —
На совхозном, в прошлом, поле
Подрастает березняк.
Хоть на запад, хоть на север,
Царь лесной хозяин тут.
Травы в рост. Не скошен клевер.
Не стрельнёт пастуший кнут.
Всюду брошенные стойла,
Ни доярок, ни коров,
Без воды ржавеют пойла,
Где стада в пятьсот голов?!
Вышел тёзка на Прудовку,
Слёзной долею гоним,
Тут и сделал остановку.
Там и встретились мы с ним.
Как он мне напомнил брата…
Сверстник тёзке, «Санька-Зверь»,
Тоже срок тянул когда-то,
Упокоился теперь.
* * *
Бывший зек, душа живая,*
В пояс голый и босой,
Мне секреты открывая,
Обучал творить косой.
«Так, — говаривал Валера, —
Раз поэт, умей всё мочь.
В человеке, главна-т, — вера
И упорство, а не мощь.
Ты води её свободно,
Жми к земле пяту косы».
Клеверок ложился ровно,
Солнце красило носы.
Удивлял меня он, ёлки:
Ни одной блатной наколки.
У соседушки, Андрея,
Всех отсидок эпопея,
Оголится — галерея.
* * *
На селе зима — не лето,
Нет мужичьей пахоты.
Тёзка пьянствует с рассвета
От бездельной маяты.
С бородой, что русич древний,
Счастлив, позади тюрьма,
Бродит пьяный по деревне
И стучит во все дома.
Привыкая к жизни новой,
Наслаждается свободой.
Что народ давно не тот,
Тёзка в разум не возьмёт.
* * *
Было за день разговору.
Искурили мой «OPAL».
— Юрик, дайка, «Беломору»!
— Блин! Рассыпался, пропал.
Ни затяжки, просто горе.
Ну, денёк, не удался .
— Шурин,
«Примы» ж было — море!
Выдай пачку!
— Вышла вся.
— Ведь наделал впрок заначек,
Для себя, чукан чудной.
Сам, намедни, двадцать пачек
Отправлял тебе с женой.
— Отколись! На сердце скверно.
Что ни гость: «Дай засмолить!»
Мать советовала верно:
«Бросил пить — бросай курить!»
Дело дрянь, табак.
Задача —
Где разжиться нам махрой?
Вспомнил тут про тёзку, значит:
— Юр, пошли к теську со мной.
Час на всё туда-обратно.
— Не, пригрелся, не хочу.
— Не желаешь, ну и ладно.
Одеваюсь и лечу.
Снова снежное безбрежье,
Страх холодный за спиной.
Топаю к баб Мане-Брежнев,
Одинокой, чуть живой.
* * *
— Здравствуй, мать!
— Эт Вам здоровья!
Нас уж съела доля вдовья.
До Валерки, чай, сынок?
Дров стаскал в дом да убег.
Чей ты? Не признаю чой-то?
Говорок не наш. Как звать?
— Помнишь Евдокию с Пёта?
— Дусю? Как же!
— Я ей зять.
А с Валеркою мы — тёзки.
Мне б махры иль папироски.
— Папирос-то нет, сердешный.
Табачку чуточек дам.
Нам уж не до жизни прежней,
Табачок он ро стит сам.
Интерьер у бабы Мани
Щиплет душу мне до слёз:
Три кози чки на диване,
Между коз пригрелся пёс,
У печи совок и веник,
Печь заботно греет дом,
Тёплый заняли подпечник
Куры с бойким петушком.
— Всех кормильцев от морозу
Прячу тут. Не справить двор.
Нет парткому, нет совхозу...
Ноне ж власть — на воре вор.
Сыновей была — дружина!
Муж. Убило всех войной.
Мне Валерик вместо сына,
Шибутной, да деловой.
С ним не скушно. Хватит «сотку»,*
Запоёт про Ванин-порт.
Ну, уж робит, так в охотку,
Градом с тела льётся пот.
В это лето сладил крышу,
Ко зочкам запас сенца.
Бачит: «Бабка, взял под крышу!»
Так и будем до конца.
Он охотился мальчишкой,
С бреднем весь облазал Пёт.
Вот скоплю, куплю ружьишко,
Пусть не пьёт, а зайцев бьёт.
— Баба Мань, с чего вас — «Брежнев»?..
— Эт, прилипло так, за спор.
У меня жива товарка*,
Та — «Косыгин» с давних пор.
На собраньях, прежне, жарко
Затевали разговор.
— До свидания, спасибо!
— Посидел б со мной ишо!
— Нет, махорочки надыбал,
Ждут. Добра Вам! Я пошёл.
* * *
Не успел и отойти,
Встретил тёску на пути.
— Тьфу, да это ты, Валерка?!
Свой не свой? Темно, буран.
Я, по-зе ковски, уж руку
Сунул правую в карман.
— Что там прячешь, чёрт безрогий?!
— Глянь вот, средство от волков.
— Пошутил?! Иглой от шприца
От волков не защититься.
— Не от серых, от двуногих.
Тут хватает шатунов.
Вспетушится петушок —
В попку шпок! — электрошок.
Даже острый карандаш
Страшен, коль в кадык им дашь.
— До тебя ходил, припёрло,
Вот, разжился чуть махрой.
— Что махра, промочим горло,
Так нельзя, пошли домой.
Отвалили мне, как надо,
Куль газетный самосада,
Угостили первачом,
Что и волки нипочём!
* * *
Утром Серенький нагрянул!
Женьке зять, а мне свояк.*
На меня с порога глянул
И опёрся о косяк:
— Наш Татарин! Разумняга!
Дай облапаю! Живой!
Да твой трупик, бедолага,
Ищут чуть не всей страной.
Испарился без печали.
Ни сигнала, ни звонка…
Мужики, ещё встречали
Вот такого чудака?
Ты б записку накарябал.
Звездануть бы про меж рог!
Жлоб, о матери хотя бы,
О жене подумать мог?
Ольга, в страхе, обзвонила
Мыльники, больницы, морг.*
Чик, в десятку угодила —
Морг ответил и помог:
Там нашёлся кучерявый.
Пил, замёрз, прибрал Аллах.
С той же улицы, смуглявый,
В куртке лётной и джинса х.
Коли вру, то я не я бу!
В морг сгоняла на такси.
Для чего вперёд в Челябу
Звякнула? Её спроси!
От родни твоей звоночек
Мигом на Командный ПУП:*
«Просим Вас, без проволочек,
На Урал доставьте труп».
Летуны-друзья, по чести,
Ну, скажи, не анекдот?! —
Для тебя, для груза двести,*
Ночь держали самолёт.
Вот вернёшься, против шерсти
Гладанут тебя, герой.
Ехай срочно, ждут там вести,
Слёзных женщин успокой.
Поглядел на бедолагу —
Кровь в белках, не охмелён.
Книгочей, речист, смышлён,
Выпить тоже недурён!
Но не только пьёт он брагу,
На Даманском «За отвагу!»
Был медалью награждён.
Серому жена — царевна.
Он начнёт чудить спьяна,
Мигом в ссылку, на деревню,
Вышлет душечку она.
— Нам бы вздрогнуть, «ах,-фицеры»!
Шпажки нету, летуны? *
— Где там, мы ж пенсионеры…
— Дармоеды у страны!
Подпол весь обшарил, сенник,
Ошманал в дому углы,
И изрёк:
— Кранты, брательник,
Все посудины голы.
Ну, шуряк, ну, Перец едкий,
Ни глоточку, ах, Питон!
Жмот, заныкал у соседки
С самогонкою бидон.
Как запьёт — любому кореш,
Всё из дому за пузырь.
Трезвого не объегоришь,
Продаёт сивуху хмырь.
Мужичок, на душу тощий,
С ним тебе какой уют...
Лишь свояченицы в тёщу —
И накормят, и нальют.
— В полдень электричка в город,
Нам того, уже пора.
— Вас дорогой скорчит голод,
Сварим «суп из топора».
Серый, он мужик заправский,
И в родстве здесь тридцать лет.
Всё повыгребал, не царский,
Но сварганил нам обед.
Закусили понемногу,
И домой, покуда свет.
Ну, а шурин нам в дорогу
Подарил к махре кисет.
(Продолжение следует)