Натали сидела в своем кабинете. Ее не отпускала какая-то странная тревожность, и Натали не могла понять, чем она была вызвана. Натали работала в комиссии по приватизации уже два месяца. За это время она досконально вникла в работу, но не выявила ничего подозрительного. Если не считать того, что работа комиссии в принципе не соответствовала официальной политике государства. Официально власть больше не обсуждала сокращение доли государства в экономике, и Натали понимала, что это связано со значительным противодействием власти тайному мировому правительству. Однако было понятно, что в сложной ситуации, вызванной санкциями, государство и само было не прочь избавиться от некоторых невыгодных активов. Россия отступала от своих позиций медленно и только там, где ей это было выгодно. В то время как тайное мировое правительство через своих агентов стремилось досконально изучить ситуацию и скупить те предприятия, которые могли представлять интерес.
Натали тревожило то, что она не находила в деятельности комиссии ничего, что указывало бы на ее связь с агентами тайного мирового правительства. Ей впервые стало казаться, что она ошиблась. Взяла ложный след и так долго по нему шла. Потратила так много времени – и все зря. Она уже давно порывалась позвонить Ветрову и признать, что была неправа. Но что-то ее удерживало.
Быть может, ей хотелось побыть еще немного в городе, который она так любила. Побродить по улицам, которые она помнила спустя много лет. Постоять на мосту через маленькую бурную непокорную речушку, протекавшую в центре города и послушать песни зимнего ветра. Тайно, соблюдая все предосторожности, хоть раз, но увидеться со своей семьей.
И разобраться, что же происходит между ней и Игорем Кирсановым.
Но, так или иначе, каждый день она откладывала свой разговор с Ветровым.
И интуиция ее не подвела. Как-то вечером, уже ближе к окончанию рабочего дня, Алпацкая зашла к ней в кабинет.
– Как у вас дела? Работы столько, что даже поговорить не получается.
– Я вас слушаю.
Алпацкая опустилась на стул, оглядела стены, вздохнула и начала:
– Я хочу, чтобы ты вышла из состава комиссии. Подожди, не возражай. Понимаешь, тут, в комиссии ты мне не особо нужна. У меня приготовлен для тебя другой фронт работ.
Натали задрожала. Это было то, чего она ждала! Ее мозг работал быстро, просчитывая все варианты. В работе краевой комиссии участие с правом решающего голоса принимают представители соответствующих органов краевой администрации по месту нахождения предприятия. Соглашаясь на иную должность, она теряла не только право решающего голоса при принятии решений по приватизации предприятий, она вообще никак не могла влиять на принятие решений комиссией. Натали задумалась, зачем Алпацкой понадобилось устранять ее от работы в комиссии. Натали, конечно, могла ставить ей палки в колеса даже на официальном уровне. Однако ее влияние было не настолько велико, чтобы реально помешать проведению сделки. Вообще-то член комиссии, не согласный с принятым комиссией решением, мог, по крайней мере, письменно изложить свое особое мнение и представить председателю комиссии. Особое мнение члена комиссии являлось обязательным приложением к протоколу комиссии. Однако, несмотря на то, что особое мнение члена комиссии было обязательно к рассмотрению, было очевидно, что на это мнение никто не обязан ориентироваться. Так что Натали не представляла для Алпацкой какой-либо серьезной угрозы.
Значит, у Алпацкой наметилась сделка такого уровня, что она не то что не могла допустить, чтобы эта сделка сорвалась, она обязана была провести сделку без сучка и задоринки. Ей не нужны были никакие особые мнения, даже если бы они в итоге ни на что не повлияли. Видимо, в остальных членах комиссии, обладающих правом решающего голоса, она была уверена, а вот в ней – нет.