Солнце стояло высоко над лесом, настойчиво пытаясь проникнуть своими лучами сквозь густые кроны. Да не везде удавалось это ему. И даже в самый ясный день, пробирающийся через лес путник зенки напрягал в полумраке, чтоб о корягу не споткнуться, а то и эти самые зенки на суку каком не оставить.
А вот на летней поляне всегда солнечно, всегда тепло. Даже зимой студёной тут трава растёт, цветы распускаются. Да что там цветы? Пчёлки, да бабочки порхают. Хорошо тут, спокойно, да и людям сюда дорога закрыта. Просто так не добраться. Была тропа извилистая, что сама змея себе шею свернёт, да нет её. В одну ночь лес поглотил.
Поправила девушка могильный холмик, сорняк вырвала, да цветов полевых положила. Тихо-тихо песню колыбельную напевая, ту, которой бабушка убаюкивала, с камня могильного пыль смахивать принялась.
Нет уже бабушки давно среди живых, тут она, под холмиком. Теперь Всенежа ей колыбельную напевает, чтоб старушке слаще спалось.
Уже второй год истекает, как Всенежа одна осталась, сестру потеряв. Компанией ей теперь только кот чёрный и тварь мохнатая, что в хате появляется. Домовиками таких зовут. Теми, кто дом стережёт. Да только все чины эти и обязанности больше людьми придуманы для успокоения своего. Плевать домовики хотели на сохранность хаты. Им, главное, чтоб сухо было и тепло, сытно и спокойно. Тогда и дом будет в полном порядке. А нет, так и беды жди. Пожар может случиться, или крысы заведутся. Плесень по стенам пойдёт, или в стенах жуки поселятся. Люди говорят, что знать домовика кто прогнал, или сам ушёл. Да только все эти пакости сами домовики и творят. А ещё детей пугают, кур ощипывают, бессилие мужское насылают, лысеть людей заставляют, да и гостей могут до потери разума напугать.
С домовиком Всенежа редко виделась. Оставит ему миску похлёбки и пирожок, он и рад. Ему и самому не хочется место терять. Поблизости нет больше хат. От того и не выгибается сильно. А вот кот чёрный рядом всегда, с первой встречи. А коль уйдёт куда, так Всенежа знает. И вот кот как раз и зашипел, искры пускать начал. Вроде предупреждает хозяйку о том, что гость непрошеный пожаловал.
Удивилась девушка. Неужели силы отступают, и не может она больше людей, что приближаются, чувством своим опознавать? Неужели сказывается одиночество и нелюдимость?
Вывернула Всенежа юбку тёмной стороной, достала из сумки и накинула на плечи старую бабушкину шаль. В один миг начали руки её ссыхаться, лицо морщинами глубокими покрылось. Спина согнулась и болеть начала, ноги отяжелели, сердце с трудом биться начало. Обернулась девушка молодая старухой дряхлой, в которой от былой свежести и красоты и не осталось ничего. Отдышалась от обращения такого, да кряхтя, к хате своей побрела.
Распахнула старуха дверь, да носом повела. Вот точно незнакомцем пахнёт, что в хату без спросу зашёл. А вот и сам он. А точнее, она.
Сидит на лавке баба, молодая совсем. Глазами испуганно хлопает, в руках узелок дорожный треплет.
– Здравствуй бабушка Витенега. – говорит гостья, да сама путается и не знает, то ли привстать и поклониться, а то ли в ноги упасть.
– Нет больше Витенеги. – сурово заворчала старуха, переваливаясь по горнице как утка хромая. – Померла она. Так что и ты восвояси можешь шагать. Нет у меня такого рвения, как у сестры. Неинтересно мне окольными путями, да прибаутками людей глупых разуму учить. Не завлекательно мне глупости людские исправлять. А вам бы всё, что ни есть, чужими силами исправить, да чтоб проще. За глупость свою платить самой нужно, а не к ведьме бежать.
- Да не моя это глупость. – заревела баба. – Страшно мне, а совет дать никто не может. Не прошу я исправлять, сама готова. Мне бы только подсказал кто, куда мне идти и что делать…
- Цыц! – рявкнула старуха. – Не моя глупость, жертва я, обманули. Приворожили, порчу навели, прокляли. Что же вам так всем жертвами приятно себя выставлять? Глупость свою, наивность и недальновидность за оправдание преподносить? А я тебе скажу, что не бывает жертв на пустом месте. Есть только те, кто по глупости своей подвох отказался увидать. Да ладно, не реви. Нечего мне тут сопли по хате размазывать. Пирог возьми, да рассказывай!
Женщина, повинуясь старухе, схватила со стола пирожок и принялась его жадно есть. Казалось, много дней она в пути и всё это время крошки во рту у неё не гостило. За первым пирогом отправился второй, за ним третий. А потом и четвёртый решил узнать, куда друзья его запропастились.
Наевшись и успокоившись, запив пироги квасом, который старуха налила в большую кружку, собранную из дощечек подобно деревянному ведру, гостья начала свой рассказ.
Зовут меня Дана. Я из деревни, что на крутом обрыве. Да вы, наверное, и не знаете, где это. Родители у меня умерли. Сдаётся мне, что не сами, а убил их кто-то. Я даже лиц их не помню, голосов не помню. Помню только, что отец очень сильным был и храбрым, а мама нежной и доброй. Да вот и всё. Вся жизнь моя до того момента, как я с мужем своим познакомилась, как в тумане. Да только, не человек муж мой. Отсюда и страхи мои. Вдруг это он родителей моих убил, да памяти меня лишил? Вдруг он чудовище какое, а человеком лишь прикидывается. Со мной он добрый и ласковый, но знаю я, что дела он злые творит. – гостья шмыгнула носом, но сдержалась.
Помню я, как в болоте тону, как огонь всюду по лесу. А Хорив, муж мой, в последний момент схватил меня за руку, да из трясины выволок. В шубу свою закрутил, да бегом из леса, в деревню. Я тогда совсем молодая была, и девушка, кажется. Он много дней меня из дома не выпускал, раны мои лечил. Всё повторял, что нельзя мне говорить никому, откуда я. Всё повторял, что лучше пусть люди думают, будто он меня в странствиях повстречал. Да я и согласилась, злого дела в этом не почуяв. А может, просто к тому моменту, влюбилась уже.
Начали мы жить вместе, хоть в деревне мне и неуютно этой было. Всё тоска какая-то по дому одолевала, да дома своего не помнила я. Но хорошо мне было от того, что Хорив рядом всегда, что заботится. Да, недолго счастье это длилось.
Стала я подмечать странности за своим мужем. То он в ночи в лес уйдёт, а возвращается затемно ещё и будто озирается, будто таится. То он в доме странные вещи хранит. Травки какие-то прячет, бутыли странные. Бывало и так, прихожу домой, а там запах стоит, вроде траву, какую, кто сжигал. Я спрашивать начала, а он виду не подаёт, не сознаётся. Говорит, ничем не пахнет, то кажется тебе.
Ну, да ладно. Это всё пустяк. Да во случай, что насторожил меня, таков был. – женщина вздохнула и собралась с мыслями.
В самую длинную ночь в году это и случилось. Спать уже легли, ласкались. А потом задремала я. Проснулась от того, что дверь скрипнула, а Хорив пропал. Вроде вышел куда-то. Я быстро, как могла, оделась и за ним. Ночь тёмная, да впереди вижу, фонарь его мелькает. Мне страшно, да за мужа ещё страшнее. Шутка ли, в эту ночь по лесу шастать.
Крадусь тихо за ним, стараясь себя не выдать, да понимаю, что он к тому месту шагает, где могилы брошенные. Пытались там, когда-то, деревенские погост сообразить, да только земля там проваливается. Вот и бросили, лишь несколько мертвяков схоронив.
Дошли мы до места этого, Хорив фонарь свой поставил, догола разделся и давай копать. Недолго рыл он землю могильную. Вытащил что-то и фонарём посветил, чтоб разглядеть. А тут и я недалеко притаилась, как мёртвая застыла. Смотрю, а он в свете фонаря своего голову мертвеца рассматривает. Уже почти гнилая вся, червями изъедена.
Побежала я домой, спящей притворилась, да успела в аккурат дыхание успокоить перед тем, как муж вернулся. Тихо прокрался и тоже спать лёг. А на утро я, как всегда, в лес ягоды собирать пошла, да возвратилась намеренно. В окошко заглянула, а там Хорив голову эту варит. Плоть с кости снимает.
Две луны мне страшно было, да успокоилась. Хоть и надумала всего, и самого страшного и простого. Да как то память ту ночь сама собой сгладила. Но, это я сейчас понимаю, что не сама.
Время прошло и, как то ночью Хорив, опять тихо в лес ушёл. Не стала я ждать и за ним кинулась. Думала, коль опять на погост тот пойдёт мертвецов беспокоить, сама на него выбегу. Коль зла мне не хочет, так ничего и не сделает. А коль желает, так того и не миновать. Да только он совсем в иное место отправился.
По лесным тропам побрёл. Я его чуть не потеряла в темноте. Близко подойти не могу, каждый хруст веточки выдаст меня. Только по свету фонаря и следила, где он. Да вот муж мой с тропы в лес шагнул и за деревьями свет фонаря его исчез.
Осталась я в темноте одна совсем. Крадусь, прислушиваюсь, присматриваюсь. Вроде музыка где-то играет, вроде мясом пахнет, кто-то смеётся, кто-то песни поёт.
Пробралась я через кусты, да и очутилась на поляне. А там народу тьма, костры горят, кушанья разные повсюду, повсюду вино. Да вот только все похоти придаются, и среди них не все люди. Сила это гнилая празднует что-то.
Ой, и боязно мне было, ой и страшно. Да только ничего не поделать. Вышла я на поляну, а меня и не примечают почти. Кто-то мне кубок с вином в руку дал, кто-то танцевать тянет. Вроде злого тут и нет ничего, да ведь сила это гнилая. Нелюди, твари лесные. Им наши законы не понятны и не интересны.
Приметила я, что Хорив в шатёр один пошёл, ну и за ним решила шмыгнуть. Я-то думала, раз внимания на меня не обратили, то и туда пройти можно. Но, не тут-то было. У входа страшный стоял, на копытах, с четырьмя руками и глазами жёлтыми.
- Тут не праздник, красавица. Тут сегодня ритуал проводят. Зелье готовят! – говорит мне этот страшный, вроде понять даёт, что нельзя мне туда.
- Так, а я как раз за этим и пришла. – смелости набравшись, соврала я страшному. Думала что погонит, да он удивился немного, улыбнулся, клыками своими сверкнув, и пропустил. Лишь добавил, что раздеться нужно.
В шатре народу много было и жар страшный. Выбрали в центре землю и камни туда на костре докрасна нагретые свалили. Такого жара даже в бане я знала. Оставила я вещи свои у входа, на стыд свой наступив, и со всеми вместе уселась. И бабы тут были, и мужики. Да тоже, не все на людей схожи. Один парень, очень красивый, рядом сидел. Вот, если бы не крылья чёрные, мохнатые, поверила бы, что человек.
Полумрак кругом и меня вроде и не видно. А вот от света камней горячих мне видно хорошо, что в середине делается. А в середине Хорив стоит с какой-то бабой красивой. Голые оба. Означила баба, что будут сегодня они масло делать, что скрывает от глаз и ума то, что не нужно знать другим. Трижды она Хорива спросила, помнит ли он правило. И трижды он ответил, что помнит. Трижды спросила, согласен ли он платить. И трижды он ответил, что согласен. Тогда взяла баба эта кубок серебряный, а Хорив вылил в него что-то из черепа того, что вываривал. Баба эта первый глоток сделала. Тоже и Хорив сделал. А потом кубок этот остальным передали, и каждому по глотку было. На вино похож напиток, но не дурманил. И стоило глоток сделать, как жар чувствоваться перестал. А как все выпили, начали похоти придаваться. Тут-то я хотела убежать, да тем раскрыть себя могла. Пришлось на пакость эту и мне согласится. Да не с одним мужиком, а с несколькими. Да и не все они людьми были. Стыдно мне очень. Но, стыдно не от содеянного, а о того, что удовольствие я испытала. Я же видела, как и Хорив с этой мочалкой забавляется. И злость меня такая охватила, и так отомстить той же монетой захотелось, вот и забылась.
Как закончилось всё, та баба кубок взяла и кровь с запястья себе пустив, несколько капель в него накапала. И муж мой, то же самое сделал, и все, кто в шатре этом был, повторили. И я повторила. Баба та кубок взяла, молока с груди своей сцедила в него и на камень горячий поставила. Забурлило варево в кубке, забулькало, зашипело. Рукой голой она кубок подняла, внимания не обращая на то, как кожа на ладони её пузырями пошла. Перелила содержимое в бутыль маленькую и Хориву отдала. А после и расходиться все начали.
Вокруг веселье и праздник, а я, на подкашивающихся ногах с трудом до края поляны той добрела, в лес нырнула. Как могла, так быстро к деревне мчалась. Исцарапалась вся, изрезалась. С трудом до рассвета успела себя в порядок привести.
А утром и Хорив вернулся, как ни в чём небывало. И опять, времени немного прошло, а в памяти моей события той ночи как то сгладились. Вроде и было, а вроде и не со мной. Тогда я и поняла о чём баба та, с которой Хорив утехам придавался, говорила. Дескать, скрывает от глаз и ума то, что знать не положено. Поняла я, что Хорив память мою прячет. Скрывает он себя настоящего и дела свои скрывает.
Страшно мне тогда стало, обидно. Долго смелости набиралась. Да решилась пойти к мужу и рассказать всё. А там пусть или объяснится со мной, или гонит.
Как решилась, он в хлеву работал. Пошла я туда, и голоса слышу. Притаилась за дверью, в щель смотрю, а там Хорив с соседом, Ивасиком, сыном Буяна, ругается. И, Ивасик этот, кулаками размахивает и грозит всё про него деревенским рассказать. Кричит, что негоже людям с силой гнилой отношения иметь, что нет таким места среди людей добрых.
Вот тогда и поняла я, что муж мой не человек, а тварь лесная. Да видно Ивасик секрет его узнал. Но то, что дальше было, три ночи мне спать не давало.
Хотел Ивасик уже идти, рявкнув, что предупредил. Да Хорив по затылку его лопатой ударил и уже беспамятному горло вскрыл. Начал он мертвяка на части лопатой рубить, да слобню нашему скармливать. Ничего не осталось, кроме одёжи окровавленной. Собрал он её и в навоз зарыл.
Три дня и три ночи я спать не могла. Бедный Ивасик мне снился, стоило только глаза прикрыть. А на четвёртый день муж на рынок поехал на несколько дней, я и бежать. – закончила свою историю Дана и тихо заплакала.
- А как же ты сюда добралась? – спросила старуха.
- А я и не помню. Есть что-то в памяти, что Витенега тут живёт. А вот как сюда добралась и почему пошла, не помню. Плохо с памятью моей. Что-то муж сотворил. Помоги мне избавиться от него, бабушка. Ну, хоть советом. Страшно мне. И за себя страшно, и за людей. Злой он.
Посмотрела старуха исподлобья на гостью и даже сочувствия не выказала. Как утка старая со стула поднялась и по комнате ковылять начала.
- Эх, не к той ты ведьме пришла. Нет у меня желания разбираться, нет желания советы давать. Нет охоты мне разделять виноватых и невиновных. Да и скажу тебе, хороших людей не бывает. А если и бывает, то не навсегда. – старуха подошла к окошку и что-то достала из маленького ларчика. – Вот, возьми.
Гостья протянула руку и взяла маленькое зеркальце в серебряной оправе. Оно было не больше ладошки, очень старое, помутневшее.
- Хочешь - пробуй, хочешь - нет. Мне всё едино. Это твои беды. Если окажется, что зла тебе муж не желал, а ты своим недоверием сама всё испортила, на меня не пеняй! А делать так нужно. На полную луну ты под мужа ложись, да ублажай его так, как никогда не ублажала. Как закончится всё, дай ему в зеркало взглянуть. Если он сила гнилая, примет он облик свой и все чары, что память твою портят, развеются. После любви, что люди, что звери, что прочие, все открыты и неосторожны. А дальше сама решай, как будет. – проворчала старуха. – Бери и пошла вон. Забудь сюда дорогу.
- Да как же я постель с ним делить то буду? Он человека убил и зверю скормил. – запричитала Дана.
- Что вы за народ такой? – разразилась бабка. – Придумываете себе мораль там, где наступить ногой на неё следует. Зато там, где нужно сдержанными быть, вы нос свой втихую, как воришки суёте. Вынюхиваете, узнаёте, сами себя пугаете, помочь просите, а потом ещё и не нравится вам. Раньше-то ты как с ним постель делила? Или что? Из-за убиенного Ивасика теперь у него не так что-то с хозяйством? Ишь ты, какая фифа. Не может себе она позволить. А на ритуале народа ночного позволить смогла и не такое. Сколько хозяйств мужицких на вкус перепробовала? Да уж, думаю не меньше пятерых было. Сказала я тебе как сделать, а там сама решай. Не нравится, так зеркальце оставь, и пошла вон! Не могу больше время на тебя тратить.
Как гостья хату покинула, старухе поклонившись, скинула бабка с плеч своих шаль старую, юбку сбросила. Начало ей кости крутить, руки и ноги выворачивать. Боль страшная по всему телу пошла, да такая, что на ногах не устоять. Упала старуха и криками разразилась. Каждое движение болью такой отзывается, будто молотом по рукам и по ногам бью. В муках корчась, кровью закашляла. И лишь как кот подбежал к хозяйке, мурлыкать начал, как рукой шерсти его мягкой коснулась, лишь тогда боль отступать начала.
Затихать боль начала, руки вновь помолодели, морщины на лице разгладились. А немного погодя, как сердце биться ровно начало, так и вовсе прошло всё. Приняла Всенежа облик свой. Котика на руки взяла, к груди прижала и заплакала.
- Знаю. Знаю, что ты думаешь. Неправа я. Сестрица меня за такое отругала бы. Она добрая была, умная. А я? Я и в подмётки ей не пригодна. Даже старухой оборачиваться не умею так, как надо. Плохо мне без сестры.
Вышла Дана с поляны, в лес шагнула, да и сама не поняла, как уже у деревни оказалась. Вроде путь весь из памяти её кто-то вынул. Знать, играется с разумом её муж, колдовством своим память баламутит.
Вернулась Дана домой и всеми силами постаралась успокоиться. Да вот, как порог переступила, оно и стараться, особо, не пришлось. Будто в доме что-то было, что само собой успокаивало.
К вечеру муж вернулся, ужинать сели. И вроде вовсе всё как сон стало. И праздник срамной в лесу, и голова мертвяка, и даже Ивасик убиенный. А бабка злая, так и вообще вроде наваждением каким была.
День прошёл, за ним второй, а там третий. Так, почитай, и луна минула от прошлой, до новой. И вовсе Дана позабыла о том, что тревожило её. И с мужем хорошо всё, и дома беды нет. Да вот только, прибираясь, сумки старые постирать решила. А из сумки одной зеркальце выпало. Маленькое, старое настолько, что уже и не отражает ничего. Совсем мутное. Да только вот оправа у него из серебра, сделана искусно. Вещица хоть и не шибко дорогая, но всё же, ценная. Только вот совсем не помнить Дана откуда взялась она.
Полюбовалась, в руках покрутила, да на полке и оставила. Решила вечером мужа спросить, как вернётся. А за день закрутилась и вовсе позабыла.
День к ночи склонился. Хорив из лесу вернулся, зайца принёс. Поужинали, да спать собрались. Да сон не идёт.
Луна круглая в окно светит, сверчки приятно стрекочут и лёгкий ветерок едва занавески на окнах колышет. Хорошо, спокойно. От того и нежности Дане захотелось, да муж и не против.
Стонет молодуха от прикосновений и поцелуев, а сама думает, что так хорошо редко бывает. А может, и вовсе, так ещё не было. И так полночи друг другом услаждались, пока силы не закончились.
Лежат в обнимку, разговаривают о чём-то. Да тут вспомнила Дана про безделицу, что днём в сумке нашла. Свет зажгла, да мужу показала. Взял Хорив зеркальце, в руках покрутил, в отражение вглядеться захотел. Но, мутное зеркальце, не отражает.
- Эх, жаль мастеров зеркальных в наших краях нет. – посетовал Хорив. – Так бы можно было в оправу новое зеркальце вставить. Красивая вещица вышла бы, и полезная.
- Да уж, жаль. – улыбнулась Дана. – Таких мастеров не сыскать сейчас.
Взяла она это зеркальце и для шутки сама в отражение посмотрелась. Да только как глянула, так и обомлела. Смотрит на неё из отражения кимориха. Зелёная, страшная, с глазами жёлтыми.
Уронила баба безделушку, на мужа взглянула, а он вроде годков на двадцать состарился в один миг. Седым стал, уставшим, морщинистым.
- Да что же это… - закричала Дана, но прервалась на полуслове.
Нахлынули на неё воспоминания. Дом родной, что под землёй построен. Отец, мать, братья и сестры. Дружно жили, никому зла не чинила. Да вот привёл брат гостя незваного в дом, с того и беда пошла. Как погостил тот гость, ушёл, да воротился. И воротился с людьми. Начали они огонь жечь и вилами колоть, да всех и убили. И мать, и отца, и братьев с сёстрами. Все лежат в воспоминаниях, как только что увиденные. Да только все не люди. Киморы. И сама Дана в воспоминаниях этих кимориха.
Бегством спасалась, ранена была и в болото угодила. Думала, что конец настал. Да только вытянул её Хорив.
Как вспомнила это всё Дана, так сама себе и не поверила. Смотрит на мужа, а у того слеза по щеке катится.
- Да как же? Зачем же? Почему? – начала спрашивать Дана.
- Спрятать хотел. – отвечает Хорив. – Это уже как десять лет назад случилось, хоть ты не так всё помнишь. Ивасику, соседу нашему, у киморов заночевать случилось. А как вернулся, рассказал, где логово их. Вот мужики и кинулись разорять. И я средь тех мужиков был. Как разгромили, оставшихся разыскивать начали. Тебя я нашёл. Да стало мне тебя жаль. Смотрела ты глазами на меня такими, какими человек с самым невинным сердцем смотреть не будет. Спрятал я тебя и тайком лечить начал. А так, как я и не знал, чем кимор лечить можно, в тайне к ночным побежал. Они то мне и помогли и раны твои залечить, и облик твой на человеческий поменять. Только вот, вместе с обликом и память твоя изменилась. Скрыли тебя мы и от людей, и от силы гнилой и от самой себя. – Хорив вздохнул.
- Хотел я тебе просто помочь, да влюбился. И не в облик твой человеческий, а в то, какая ты. Продолжал каждый год исправно к ночным ходить и зелье отрабатывать, что чары эти держало. За каждый год, что мы вместе, я три года жизни отдавал. И пока чары не разрушились, скрывалось всё это. Так бы и умер молодым на вид.
Дана услышав это, как в болото погрузилось. В ушах звон, воздуха в груди не хватает и сердце вот-вот выпрыгнет. А тут ещё и руки ломить начало. Взглянула баба на руки свои, а с них кожа кусками сваливается. А под кожей той другая, как тина болотная зелёна. А под ногтями аккуратными когти чёрные пробились. И подобно коже, что кусками отпадает, с разума пелена лоскутами срывается, память возвращается. Вспомнила Дана, что не только Ивасика муж её к Кондратию отправил. И другие были, кто секрет узнал. Вспомнила, что не только головы мертвяков из могил вынимал. Ещё и печень бандиту одному вырезал.
- Так ты?... – прошептала Дана, чувствуя, как вся меняется.
- Да. Я спрятать тебя хотел, защитить. – отвечает ей Хорив.
- Так ты… - шепчет Дана.
- Да. Для тебя всё это делал. – отвечает Хорив и руку протягивает.
- Так ты был с теми, кто родных моих за так убил? – закричала Дана и, махнув когтистой лапой, ударила мужа по лицу. Да лишь когда он упал и кровью забулькал, поняла она, что когти от виска до шеи глубоко плоть его порвали. Тут чары окончательно и развеялись.
Вспомнила Дана все десять лет, как жила среди людей. Вспомнила, как её два раза чуть не разоблачили, да муж вовремя недоброжелателя по темени топориком приголубил. Вспомнила, как жена Ивасика приходила, мужа искала. Да Хорив тогда ей денег дал и сказал, что мужик её в лес отправился и не вернётся. Вспомнила дорогу к ведьме, и то, что дорога сама перед ней стелилась через лес, как перед силой гнилой. Всё вспомнила.
Недолго Хорив мучился. Быстро побледнел, да и остыл. Заревела Дана, начала всё в хате крушить. А как народ на шум сбегаться начал, вырвалась она на двор и на людей кидаться начала. Троих тогда убила, остальные разбежались. Сама, вроде как, в лес кинулась. Мужики тогда погоню устроили, да разве догнать? Силу гнилую ночью в лесу ловить, это всё равно что за птицей по воздуху пытаться летать. Ушла и следы затерялись.
А Хорива тогда на том погосте брошенном закопали, как бродягу. Не стали возиться. А всё от того, что соседи вспоминать начали, будто прятал он кимориху у себя в хате, за жену свою выдавал, постель с ней делил. А таким нет места среди людей добрых.
Список всех сказок в Путеводителе по Чёрному лесу . Быстро и удобно!
А история Ивасика, если кто не знает, вот тут: Ивасик и кимор.
Большое Вам спасибо!