Середина города
Леонид Немцев*
В нашем городе середина определяется с трудом. Исторический и культурный центр найти легко, это понятие устойчивое, но оно недалеко от окраин. А середина эфемерна. Наиболее высокая точка – Телецентр, самая низкая – площадь Кирова. Город представляет собой треугольник с особой теснотой в одном уголке, который даже стал загибаться, как крысиная мордочка.
Я беру циркуль и стараюсь вычислить центр этого треугольника. Гипотетическая гипотенуза проходит вдоль реки Самары, длинный катет – вдоль Волги, а короткий можно вести хотя бы через Алексеевку или Петра-Дубраву, но тогда середина окажется в районе 18-го километра, а с этим трудно согласиться. Это делает вычисления неинтересными. Ведь чем дальше мы от мысленного центра, тем неправдоподобнее мир. А тут мы оказываемся не просто дальше, а в совсем другой стороне, как будто Восток меняется с Западом. Точно так же и вся Самарская область мыслится как сердце России, а при этом граничит с другим государством. От южного края Самары до ближайшей границы 160 км.
Поэтому я провожу короткий катет более условно, по Ракитовскому шоссе, стараясь включить Зубчаниновку. И тогда точные вычисления демонстрируют точку пересечения трех медиан, в которой находится психиатрическая больница на Нагорной. Если поискать середину от самой высокой точки до самой низкой, она окажется там же.
И поскольку не хочется так просто сдаваться, я предлагаю внимательнее определить границы города, суть его культуры и условия его равновесия. Надо решить куда более сложную задачу, в условия которой входит само происхождение городов, представление о культурных границах, о пиках их величия и ямах падения. О Самаре речь уже не пойдет, хотя хочется держать в уме некоторые привычные вопросы. Например, почему ее положение в географическом и духовном пространстве так неопределенно?
***
Возникновение городской культуры – «нашей», современной – следует отсчитывать с X–XIII веков. До этого были города-государства, центр которых не переезжал в столицу, не рассеивался в степи, не исчезал из сознания.
Но современный город стал представлять собой социум, изолированный от внешнего мира, он предстал как самопроизвольное устройство, не связанное с законами Вселенной. Где же у него был центр?
Городская культура – это состояние духовной стагнации (что как раз соответствует идее комфорта). На языке экономики стагнацией называют остановку в обесценивании, а также застой в производстве и торговле; в фольклористике – это смерть без возрождения, плохо окончившаяся или незавершенная инициация; смерть, которая сохраняет статус «временной», но ставшая бессрочной.
Почти всё, что мы понимаем сейчас под «нашей культурой», относится к культуре города. Все нелепости, недоразумения и противоречия нашей культуры связаны с историей становления и развития городов.
В эпоху раннего Средневековья произошло отделение ремесла от сельского хозяйства и стали складываться города-нуклеусы. Главный процесс – это абстрагирование городского мира от других форм культуры: феодальной, религиозной и крестьянской. Собственно, только эти формы культуры и можно называть «культурой».
Рыцари, по большей части, являлись грубой и необузданной военной силой. Разбой и жестокость. Эта среда продолжала жить по языческим законам охотничьего общества довольно долго, так что религиозной власти всегда приходилось учитывать свободу феодалов и стараться договориться с ними. С точки зрения города, феодалы представляют собой только высокомерие и грубость и, разумеется, становятся комичными персонажами в городской литературе.
***
Религиозная культура была наиболее закрытой, и она практически мало соприкасалась с городской жизнью. Наиболее интенсивная научная деятельность велась на латинском языке и концентрировалась в крупных монастырях – всё это делало духовный опыт недостаточно доступным для городских жителей, которые могли только выходить из своей среды в область научного воспитания, и это приводило к тому, что обратно в городскую среду вернуться было сложно. С XVI века начинается демократизация образования, но, чтобы образованный человек буквально перестал быть востребованным и оказался на улице, понадобилось еще четыре века (см. поэму «Москва – Петушки»).
Смеяться над церковниками и видеть в них преграду на пути прогресса начинает именно город. Религия всегда строится на чувстве равновесия, она помогает вернуть смысл жизни, подсказывает, как приспособиться к изменчивым обстоятельствам. Именно для этого церковь развивала и оттачивала множество передовых научных идей: от пороха до социологии. Религия иногда запускает самые радикальные механизмы социальных перемен, лишь бы не мириться с отчуждением и разочарованием в жизни. И только городская культура начинает ссылаться на саму себя как на детерминацию окончательной конформности и бессмысленности существования. Город стоит именно на том, что у него нет цели, нет телеологического выбора.
***
Крестьянский мир был миром древней целостности. Он хранил самые проверенные знания и незаменимый опыт. Крестьянство, которое было основано на ценностях земледельческого общества, – мир типично религиозный, несмотря на множество черт языческого характера. Тут важно не полное освобождение от черт, обозначающих происхождение культуры, а их упорядоченность, подчинение высшей цели.
Именно с крестьянства городская культура начинает свою экспансию. Город чувствует себя неуверенно, он никогда не понимает, какая тарелка чья и в какой тебе место. Город начинает заглядывать и наведываться в чужие тарелки, сохраняя призрак собственной состоятельности.
Городская культура сразу начинается с фаблио и шванок. С издевающегося и плутоватого анекдота. Основная тема: крестьянин приезжает в город (купить осла, продать корову и так далее) и попадает в лапы мошенников. Тема комична, как может быть комична любая фигура несоответствия: человек в нетипичных обстоятельствах. Непосвященный в условиях чуждого ему мира становится смешон, если создатели правил не торопятся в них посвящать. Именно это выдает в городской культуре изначальный комплекс неполноценности.
Смеяться над крестьянином стало модно, потому что моду задавал город, а наивный и любознательный крестьянин никогда не успевал ни за сменой нарядов, ни за переменой в манерах. На этом держится древний миф о том, что москвич легко выделяет в толпе приезжего. Но у приезжего на лице написано, что он переживает что-то интересное, тогда как на лице москвича давно уже не пишется ничего внятного. Четко очерченные эмоции, как и мировоззренческие позиции, «ограничивают» личность. Увлекая в филигранную зашифрованность своего мира, столичный житель заставляет забыть, что культура, как и содержание, как и личность, проявляет себя в ограничениях и определенности.
Всё указывает на то, что город служил как бы предкультурной средой, это место, в котором человек получал опыт самого широкого, поверхностного и неглубокого воспитания, грубого и расщепленного опыта, и – при условии стремления к целостности – человек мог выйти из этой среды и никогда в нее не вернуться.
Простак, выйдя за пределы своего привычного мира, вечно натыкается на опытного мошенника. Но городская среда всегда держится на том, что в ней всё непривычно, рамки и правила поведения всегда слишком условны. Город не воспитывает, а отчитывает за неосведомленность (и мы всю жизнь видим это в поведении школьных учительниц, кондукторов и вахтеров). В «Декамероне» мы не сразу заметим, что издеваются над крестьянами в основном городские воры и проститутки. Линия развития такой новеллы очень узнаваема и плавно переходит в «Невский проспект» Гоголя, где случайная ошибка выглядит как мировоззренческая катастрофа. Ведь Невский проспект – это уже самый центр.
Что поделать, жить в условиях быстрого изменения правил несладко. Проигрывает нерасторопный. Город – это постоянная игра с одним недостающим стулом или с обнесением угощениями. Важно успеть. В городе царит удача, которая жестоко насмехается над неудачниками. Быть уверенным в себе, стать степенным, решить на секунду, что ты знаешь, как устроен мир, и можешь пройти по нему с закрытыми глазами, – и ты уже без стула. И без успеха. И без шинели.
Город волей-неволей учит выживанию, а не покою. Он должен походить на барабан с фишками для лото. Все приметы вечности в городе избыточны и временны. «Неужели это скоро исчезнет?» – спрашиваем мы каждый день по поводу зданий всего лишь столетней давности.
В городе комфортно трикстерам – уленшпигелям и панургам. Болтуны и деятельные бездельники, они вечно ищут повод для издевательского смеха и легко создают панику ради новой возможности самозабвенно посмеяться. Такому герою нужен простор для непрекращающегося карнавала, потому что он не способен включиться в созидательный процесс. Не способен войти в какую-либо культуру.
Отправляясь в путешествие, трикстеры постоянно извлекают поучительные уроки, которые могли бы преподавать в городе. Мир чужой мудрости, безусловно, может им открыться, и тогда «наш» мир предстает во всей своей нелепости. Таковы путешествия Гулливера или явление янки из Коннектикута при дворе короля Артура.
***
Трепетнее всего город соблюдает идею свободы. Древняя французская пословица гласит: «Сам воздух города делает свободным». Речь идет не о специфическом собрании запахов города (так ярко представленных в «Парфюмере» Зюскинда) – запахов общества хаотичного, не ведающего представлений о гигиене и ответственности за порядок жилого пространства (именно в средневековом городе человек перестает воспринимать улицу как свое пространство). Речь идет о духе, образе жизни города. Горожане становятся наиболее активной массой, которую трудно было держать в повиновении. Именно в городской среде рождались бунтарские, сатирические, пародийные произведения. В городской шутке часто звучат не добродушная веселость и не стремление к справедливости, а низкая зависть и мрачная озлобленность. Но нельзя забывать, что именно городской культуре становится свойственно нудное и отвлеченное от практического опыта морализаторство, покоящееся на самолюбовании и идее удачно сложившейся судьбы. Хотя на деле это всего лишь дом в центре города.
В процессе притока в город представителей других культур – разорившихся феодалов, солдат, недоучившихся клириков, крестьян – в городской культуре появилось хамство: неприятие ведущих культурных тенденций. Появляется средняя – укрытая от высшей и низшей культуры – ниша. Городская культура была основана на компромиссе между возможными точками зрения, что в итоге вызвало несогласие с любой из них. В этом смысле стоит говорить не о том, что Шариков естественно вписывается именно в городской пейзаж, а о том, что город и создал Шарикова.
Хамство – это не результат недовоспитанности, не поверхностная тенденция поведения, а выражение мучительного и сложного самосознания горожанина. В хамстве больше всего себя проявляют потерянность и зависть по отношению к любой форме целостности. Центр, с точки зрения хама, постоянно ускользает, он вечно недостижим.
Идея свободы в городе – это, прежде всего, отстаивание права на изменчивость, свободы от высших обязанностей, от стабильной ответственности в главном. Свободный горожанин, отказавшийся от звания «плебея», как и от любых других, никогда не откажется от чувства «середины».
Аристотель описывает хорошее зрение как «добродетель глаза». Он утверждает, что добродетель всегда выбирает между избытком и недостатком, стремится к середине.
Городская пошлость во всем соблюдает совсем другую середину, то есть – продолжая образ – фокусирует взор не на самом предмете, а на расстоянии между глазом и предметом.
Где еще могла возникнуть пословица «слишком хорошо – тоже нехорошо», кроме как в городе? Нехорошее – это и слишком развитый ум, и излишне проявленное добро. Городская культура негативно относится к любому явному поступку, он высмеивается, он ставится под сомнение. Только в условиях городской среды, отвлеченной от главных культурных ценностей, процветают законы пошлости.
Нет ничего более трудного и опасного, чем чувствовать столицу в себе: быть слишком собой, внести определенность, взять за что-то ответственность, выбрать не удачу, а счастье. Не участвовать в стихийных играх, в которых постоянно меняются правила.
И это состояние не вычисляется при помощи линейки и среднестатистических формул. Но, с точки зрения типичного горожанина, это и есть форма безумия.
- Прозаик, поэт, кандидат филологических наук, доцент Самарского государственного института культуры, ведущий литературного клуба «Лит-механика».
Опубликовано в «Свежей газеты. Культуре» от 18 марта 2021 года, № 6 (203) Союз Журналистов России - Самара (sjrs.ru)
*Так же подробную информацию можно найти на сайте СМИБС *
Подписывайтесь на канал! Будет интересно