— Итак, вопросы…
Ведущий на комик-коне (встрече фанатов с любимыми артистами супергеройского кино) громко объявляет начало интервью с участием зрителей, которое традиционно проводится на таких собраниях. Из толпы выделяется огромная очередь, которая выстраивается к микрофону возле сцены. Десяток исполнителей главных ролей сидят за длинным столом, и перед каждым — микрофон, бутылка с водой, стеклянный стакан и табличка с надписью.
Я стою в самом первом ряду. Толпа сзади меня напирает, теснит, накатывает, словно морской прибой, но меня сдвинуть не так легко. Не теперь, когда я, наконец, здесь. Не сейчас.
Много лет я собирала по крупицам информацию об одном из сидящих на сцене. Много лет лишь одна его фотография могла вызвать мою улыбку и ощущение счастья. Он, сам того не зная, приносил мне столько теплоты, вдохновлял меня на самые лучшие мои произведения. Я так благодарна ему только за то, что он есть на этом свете.
Нужную сумму, чтобы попасть в Лондон на комик-кон, я собрала за год.
Еще год ушел на изучение языка. Мне хотелось понимать то, что он будет говорить, именно его слова были для меня важны, пусть и на английском.
Я заняла очередь на том месте, где я сейчас стою, еще с раннего утра, чтобы быть в первом ряду от сцены, и когда орущая, беснующаяся толпа попыталась вытеснить меня, я вцепилась мертвой хваткой в металлическое ограждение и не сделала ни шага.
Он вышел на сцену, в строгом синем костюме-тройке, в ярком галстуке, изящный, стройный, ослепительно красивый. Улыбнулся солнечно и открыто, как умеет только он. Его улыбка — чудо! — вживую совсем такая же как на фотографиях в инстаграмме. В моем телефоне сохранена тысяча его фотографий. Глядя на них, невозможно не улыбнуться в ответ. Он спас мне жизнь своей улыбкой…
Три года назад у меня диагностировали рак, и моя жизнь остановилась. Я помню, как я шла из поликлиники домой. Вокруг торопились люди, бежали куда-то, оскальзывались на льду под толстым слоем пушистого снега, хлопотали. Они не знали, как все меняется в глазах умирающего. Что все эти насущные проблемы, житейские трудности — бессмысленное копошение, не достойное внимания. Следует ценить то, что ты дышишь, что ты здоров, что ноги твои не парализованы и сердце полно любви и вдохновения. Почему я никогда не задумывалась об этом раньше? Почему только теперь?
Шла последняя неделя уходящего года, и никому не было дела до умирающей меня. Умирающей с каждым шагом, с каждым ударом сердца. Мне казалось, что моя дорога к смерти развернулась прямо под ногами, в этом великолепном снегу, и я иду по ней, обреченная и отчаянная.
Мой врач покачал головой и сообщил, что если химиотерапия поможет — то это будет чудо! Я отказалась. Я решила, что полгода, которые мне посулили, хочу прожить без мучений, метаний и без каких-либо сочувствий близких. Я никому не сказала, что смертельно больна.
Я пришла домой, легла на кровать и пролежала в ней неделю. Сняла все деньги со счета в банке, купила себе сладостей, в которых все время себя ограничивала — боялась поправиться — и два выходных платья.
Одно ярко-синее в пол с блестками, с длинным разрезом до бедра, открывающее ногу. Оно долго лежало в корзине интернет-магазина. Я все думала, что у меня нет повода его надевать. Не было и теперь, но я его купила. А второе платье было летнее, с пышной юбкой-шопенкой из фатина, воротом-лодочкой и открытыми плечами. Белое, почти подвенечное.
Я продолжала работать, высказала начальнику все, что о нем думала и приготовилась собирать вещи. Но почему-то меня не уволили и придираться перестали. Через неделю после скандала я попросила о прибавке за переработанные часы или отгулы на неделю. Со странным выражением лица начальник согласился на второй вариант.
Пять дней я провела на море. Просто приходила на пляж — вода была холодная, шел февраль — но, одевшись потеплее, я просто смотрела, как переливается морская гладь в свете солнца и никогда не чувствовала себя такой счастливой, полной и вдохновенной. Именно там родилась моя первая мелодия — в городе Сочи, на берегу черного моря, поздним вечером.
Возвратившись домой, я уволилась с работы, и без особой надежды попросилась в филармонию. Директор лично присутствовал на прослушивании. Я играла, как никогда, не волновалась — ведь мне было все равно, и музыка не могла спасти меня от смерти. Пока я работала в дизайнерской компании, мне редко удавалось садиться за инструмент, но пальцы помнили сонату Бетховена ми-минор и посмертный ноктюрн Шопена, которые я исполняла на экзамене в музыкальном ВУЗе. Меня взяли в филармонический оркестр пианисткой, а еще через два месяца в зале филармонии на концерте впервые прозвучало мое произведение.
Я исполняла его сама, дрожащими, трепетными пальцами, со счастливыми слезами на глазах. Слезы капали на клавиатуру инструмента, который я любила больше всего на свете. Меж клавиш фортепиано и по сей день живет моя душа.
Спустя ровно день после моего первого концерта, я увидела его…
Британский актер по имени Вильям Нильсон, играющий злодея в одном из невероятно популярных фильмов про супергероев, покорил меня одним взглядом с экрана.
Темно-зеленые, глубокие, словно подземные озера, глаза, кудрявые рыжеватые волосы, длинные пальцы, стройная фигура — все было идеально Я пересмотрела все фильмы с его участием по два раза. Особенно ему шел образ джентльмена Англии девятнадцатого века. Темно-синий шелковый шарф, сюртук, цилиндр и длинная трость делали его неотразимым. И конечно улыбка… В ней жил неугасимый оптимизм, почти детская наивность и жизнерадостность.
Я влюбилась и, вдохновившись этим чувством, написала еще две пьесы для фортепиано, скрипки и виолончели. А потом поняла, насколько я хочу жить!
Осознание того, что над нами светит одно солнце, раскинуто одно небо, дуют те же ветра, дало толчок к другой мысли: нет ничего невозможного! Нужно лишь захотеть! И я набрала номер своего врача.
Следующие полгода были очень тяжелыми для меня. От бесконечных болезненных процедур я похудела до костей, выпали мои роскошные длинные волосы, посерела кожа. Я перенесла операцию. Конечно, ухудшение внешнего вида не могли не заметить родители и друзья. Страшнее всего было, когда узнала мать. Она будто начала умирать вместе со мной.
Странно, но лишь умирая, я никогда не чувствовала себя такой живой. У меня была цель и каждый раз, когда мне хотелось сдаться, я заставляла себя смотреть вперед. Говорила себе, для чего мне жить, и вставала, расправляла плечи, поднимала голову и шла вперед.
Новость, что метастазы не пошли в остальные органы была глотком новой жизни. Я взялась за лечение рьяно и вдохновенно. Мне помогала музыка, мой инструмент и Вильям. Я точно знала, для чего мне жить, и цеплялась, вгрызалась в эту жизнь изо всех сил.
В день, когда мне сообщили, что я победила рак, я возвращалась домой той же дорогой, которой почти год назад шла умирать в свою постель.
На мне висела одежда, осталась сила лишь в пальцах, чтобы играть и в ногах, чтобы идти. Голова была покрыта платком, глаза ввалились. Я походила на живого мертвеца, но все это было не важно. Внешность вернется очень скоро, главное, что моя цель сделалась ближе.
Волосы отрасли за те несколько месяцев, которые я училась английскому языку до плеч. В них появились серебряные нити, но мне даже нравилось. Выучив язык, я много работала над музыкой, чтобы скопить денег на поездку, и вот я здесь. Я вижу Вильяма своими глазами. Я вижу его улыбку, которая была моей целью все эти годы.
— Еще есть вопросы? — спрашивает ведущий, и мое сердце пропускает удар.
Я поднимаю руку.
Поскольку стою я в первом ряду, меня замечают сразу же. Ко мне пробирается резвая девушка с микрофоном, а я пытаюсь вспомнить внезапно разлетевшиеся английские слова. В моих руках слегка дрожит усиливающее звук устройство, а сама я делаю несколько успокаивающих вздохов.
— У меня нет вопросов, но есть просьба. Совсем маленькая просьба, если позволите, — говорю я негромко, но мой голос тут же разносится по залу, и его слышит тысяча человек.
Мой взгляд прикован лишь к Вильяму. Он чуть приподнимает брови, слегка улыбается, доброжелательно, легко и светло. Это придает мне сил.
— Я видела за кулисами пианино, мне бы хотелось посвятить несколько мелодий мистеру Нильсону.
Его взгляд меняется мгновенно. Светлые брови взлетают еще выше, он подается вперед и улыбается шире. Чуть недоуменное выражение лица, и разглядывает меня внимательно. Я чувствую, как румянец заливает мои щеки, но глаз не опускаю и напряженно улыбаюсь.
Я шла к этому моменту долгие три года. Не время трусить.
Ведущий что-то спрашивает у Вильяма, он кивает, а потом наклоняется к микрофону:
— Отказываться от подарков — дурной тон, мэм.
Его голос заставляет мое сердце забиться еще сильнее, и я почти не помню себя от радости, пока охрана открывает мне заграждение, пока поднимаюсь на сцену и жду, пока выкатят пианино.
Мои руки дрожат, в душе такое волнение, что впору упасть в обморок. Вильям сидит на самом крайнем стуле, и при желании, я могу дотронуться до него рукой.
Он задумчиво смотрит на меня, я ощущаю этот взгляд странно, словно меня с одной стороны согревают солнечные лучи. Когда я решаюсь поднять на него взгляд, он мне улыбается, отклоняется от микрофона и произносит тихо:
— Не волнуйтесь так, пожалуйста.
Я смотрю в его непостижимые глаза, и понимаю, что мое чувство не имеет ничего общего с фанатским бешенством, которое обуревает миллионы его поклонниц по всему свету. Мне не хочется орать от счастья, бесноваться и урвать пуговицу с его рубашки.
Мне хочется, чтобы он был счастлив. Чтобы у него все было хорошо. И все.
Я не знаю этого человека, но люблю его. Люблю всем сердцем. Даже если это безумие, я не против сойти с ума.
Киваю ему, улыбаюсь, и волнение отпускает меня.
Я играю микс мелодий из фильмов, где он снимался. Толпа узнает их все, приветствуя каждую свистом и воплями. Я сижу к Вильяму спиной и не вижу его реакции. Последней я играю небольшую пьесу, посвященную ему. Она лирическая, просветленная, в ней все, что я хотела бы ему сказать, вся моя благодарность этому человеку, который вдохновил меня на жизнь.
Когда последний аккорд тает в непривычной тишине полного людьми зала, я снимаю руки с клавиатуры и поворачиваюсь к нему.
Лицо Вильяма освещает его неизменная улыбка. Видно, что он тронут до глубины души. Он встает со своего места, подходит ко мне, поднимает меня за руку из-за инструмента и жмет её на глазах всех этих людей, которые продали бы душу дьяволу, чтобы оказаться на моем месте.
— Это прекрасно, — говорит он, — спасибо, мэм…
Волна аплодисментов накатывает, словно ураган, но в моем сердце только радость от свершившейся мечты, от достигнутой цели, и бесконечная любовь.
— Не благодарите меня, мистер Нильсон, — произношу я тихо. Моя рука все еще в его теплой ладони, — это я буду благодарна вам до конца своих дней.
Он не понимает, о чем я говорю, но я только тепло улыбаюсь. Ему не надо знать, насколько важен он в моей жизни. А я этого не забуду.
Когда я спускаюсь со сцены и иду на прежнее место, восторженные вопли звучат. Меня провожает прожектор, который выхватывает мою фигуру из тысячи людей, сгрудившихся здесь, и Вильям смотрит на меня Я это чувствую. Мне большего не надо.
Когда заканчивается комик-кон и начинается автограф-сессия, я уже не иду фотографироваться с актерами на специальные площадки. Я наблюдаю со стороны. Этот день дал мне все, чего я хотела и даже больше.
Любовь моя — это капля в океане, но насколько же она значима для меня!
Я чуть улыбаюсь своим мыслям, когда ко мне подходит секьюрити.
— Мистер Нильсон просил вас задержаться, если вы не против, конечно, мэм. Он бы хотел поговорить с вами. Это не займет много времени.
Я просто деревенею от удивления и могу только рвано кивнуть.
Когда проходит около часа, меня провожают за кулисы, и я вижу, как ко мне приближается Вильям.
Он улыбается. В его глазах нечто такое, что заставляет меня задержать дыхание. Сердце мое колотится, грозя выскочить из груди, но я заставляю себя держаться прямо и спокойно.
— Хотел выразить вам свою благодарность еще раз, — улыбается Вильям, останавливаясь в шаге от меня.
— Благодарю вас, — я чуть склоняю голову. Мои светлые волосы уложенные в пышное каре, падают на глаза, и я мягким жестом убираю их назад.
Вильям наблюдает за мной чуть задумчиво, словно в попытке разгадать, а я просто наслаждаюсь его обществом.
— Как ваше имя, мэм? — интересуется он наконец.
И я отвечаю:
— Евгения. Евгения Соловьева…