Шел 1943 год. Стоял жаркий весенний день. Территория вокруг железнодорожного вокзала была окружена вооруженными полицаями и солдатами СС. Местный староста отмечал в списке «галочками» проходивших возле него людей. Перед ним находилась большая толпа народа в ожидании. Разнарядка, которую определили оккупационные власти, требовала отправить по одному человеку из семьи на каторжные работы в самое сердце Третьего рейха. «Сиди дома, я пойду вместо тебя!» ‒ твердо сказал мой дед своей сестре, будучи крепким и смелым юношей. Он ясно понимал, что ждет девушку в 18-летнем возрасте, попадись она в руки к немцам. Воспитанный работящим отцом, который воевал на фронте, дед чувствовал ложащуюся на его плечи ответственность за мать и трех старших сестер.
В шуме людских голосов и готовящегося отправиться поезда дед услышал фамилию: «Лем!» «Я здесь!». Когда в списке поставили «галочку», он прошел за ограждение. В голове засела мысль, что если его закроют в вагоне, уже никак не уйти, но он выждал удобного момента и убежал. Так было трижды.
В 1944 году пришла Красная Армия, и он, 17-летним мальчишкой, уговорил забрать себя на фронт. Войну закончил под Кенигсбергом. В 1955 году демобилизовался.
Нацистская гадина так и не получила моих предков для работы на своих территориях…
Вчера я побывал в Хатыни, каждое слово экскурсовода про тысячи сожженных детей обливало мое сердце кровью. Я однажды спросил у деда: «Вы отомстили им за те зверства, что они учинили на нашей земле?» «Ни в одной книге не описать, как горела немецкая земля под сапогом советского солдата, потерявшего мать, жену и детей в нацистских печах. Мы дали им как надо».