Меня можно пожалеть. Я так себя жалею.
Я загнал себя: как бы обет взял давать примеры намёков на подсознательный идеал автора художественного произведения. А где его взять – художественное произведение? Оно и вообще редкость, как таковое, а теперь – и того более. Теперь всё больше публицистику выставляют, мол, это художественное. Информационная ж война идёт против России. С войною не до такой тонкости как выражение подсознательного идеала (который и воспринимается-то тоже подсознанием). Теперь надо, чтоб било по нервам, а не как с восприятием ЧЕГО-ТО, словами невыразимого. Теперь одним надо Россию крепко унизить, другим – не менее здорово вознести. И – нет, вот, и нет того, что выражает ЧТО-ТО, словами невыразимое. И – я в тупике со своим заветом.
И есть одно универсальное спасение – высказывания Дмитрия Быкова о литературе. Он обязательно скатывается в пошлость, и его разоблачение там – возвышает, обеспечивая занятия тончайшими нюансами.
Вот Быков занялся таким стихотворением.
Меня покинул в новолунье
Мой друг любимый. Ну так что ж!
Шутил: «Канатная плясунья!
Как ты до мая доживёшь?»
.
Ему ответила, как брату,
Я, не ревнуя, не ропща,
Но не заменят мне утрату
Четыре новые плаща.
.
Пусть страшен путь мой, пусть опасен,
Ещё страшнее путь тоски…
Как мой китайский зонтик красен,
Натерты мелом башмачки!
.
Оркестр весёлое играет,
И улыбаются уста.
Но сердце знает, сердце знает,
Что ложа пятая пуста!
Ноябрь 1911, Царское Село
Пошлость заключается в неотличании персонажа от автора:
«Вот это абсолютное перевоплощение* в плясунью из фургона бродячих циркачей…» (Время потрясений. 1900 – 1950. М., 2018. С. 156).
В 1900 году в газете «Нижегородский листок» Горький написал такие слова:
«Чехов очень много написал маленьких комедий о людях, проглядевших жизнь…» (http://gorkiy-lit.ru/gorkiy/articles/article-192.htm ).
Ахматовой было тогда 11 лет, и жила она тогда в Царском Селе, и не читала этих слов. Может, если б прочла, не стал бы ей не нравиться Чехов. А так… Она, предполагаю, инстинктивно шарахалась от осознавания одинаковости пафоса творчества их обоих. А Чехов в каждом произведении доводил читателя – и тихим ужасом положения, и скукой чтения об этом – как бы до предвзрыва, и взрыв предполагался такой силы, что унесёт вас вообще вон из Этого дрянного-предрянного мира в какое-то метафизическое иномирие. Вот это иномирие и было подсознательным идеалом и Чехова, и Ахматовой. Чехова понять легче – он болел чахоткой и каждый день его мог быть последним. И он в глубине души ненавидел Этот мир и за то, что у него чахотка, и за то, что в мире Этом вообще существует смерть, да и вообще – причинность как обеспечение этих гадостей. А у Ахматовой что-то не сложилось со взаимностью любви. Тоже достаточная причина Этот мир возненавидеть и тоже в иномирие из него в тайне от себя самой сбежать. Вышла замуж не по любви – как в наказание себе. И дальше пошло-поехало без той или иной взаимности.
Вот и её канатная плясунья. К предвзрыву нас подводят неспособные унять ту ни «Четыре новые плаща» , которыми, откупился, видно, её любимый, её бросая, ни качественность (по её меркам) её цирковых атрибутов («китайский зонтик красен», «Натерты мелом башмачки», «Оркестр весёлое играет», «улыбаются уста» ). – Какой силы должен быть взрыв от такого предвзрыва? – Страшнейшей силы. Ввергнущей в иномирие, если додумать. – Но додумать – не суждено автору. Его идеал остаётся неведомым его сознанию (что обеспечивает всё новые и новые попытки выразить его, а как, если он не дан сознанию!?).
То есть поэт – это обязательно и его подсознательный идеал. Что сразу и принципиально его отделяет от всех порождённых им персонажей.
Но для такого мнения нельзя дойти, не зная о существовании подсознательного идеала как такового. – Быков – не знает. Хоть вкус должен был бы ему шепнуть, что в стихотворении (вот данном тоже) есть ЧТО-ТО, словами невыразимое – какая-то странная смелость глядения в лицо горю.
Впрочем, Быков это даже и замечает (во всех стихах):
«…всегда была готовность признать поражение…».
Но политическая ангажированность не даёт ему увидеть метафизический масштаб Зла для данной поэтессы. Для неё конкретных виноватых нет («Ему ответила, как брату» ). Такова Судьба в Этом мире, где любовь недолго бывает взаимной. А во мнении Быкова виновный есть. Сталинские репрессии, быстро вспоминает Быков и методом передёрга подвёрстывает ахматовский «Реквием». Не замечая, что снижает Абсолютный уровень неприятия всего Этого мира, до неприятия сталинских репрессий.
Что: политизированность убила в Быкове вкус? Или добавляет то, что он не знает, что то, что читают в стихотворении словами, не есть то, что хотел выразить автор. И что часть этого правила есть несведение автора к персонажу.
22 марта 2021 г.
Читатели!
Мои тексты очень сложны. Умоляю! Пишите вопросы, что вы не поняли.
.
* - Перевоплощение, даже и абсолютное, это всё-таки не неотличание персонажа от автора. Быков дальше уточнил:
«…она совершенно не зациклена на собственных переживаниях и собственной биографии, она легко меняет маски… применять разные маски – в природе Серебряного века, потому что Серебряный век был непрерывным карнавалом… почему им всегда проще говорить от кого-то другого? Я думаю, это вообще нормальное свойство модернизма, потому что модерн – это всегда преодоление своей личной, частной человеческой ограниченности» (С. 156-157).
Признаю.
Но.
Говорить от себя – это вообще было свойством одного только психологического романтизма, от ужаса внешнего мира бежавшего в мир своей внутренней жизни, прекрасной. Как только отрезвеление от романтизма случилось (в начале XIX века), так больше к опьянению искусство не вернулось: ни в реализме, ни в натурализме, ни в символизме, ни в его противоположности – ницшеанстве. Казалось бы, идеал реализма – первому учуять новое в социуме. Эти обязательно совершает индивид, автор. Но он это совершает в порядке отказа от себя во имя объективности открытия о социуме. Натурализм – то же, во имя объективности в физиологии. Даже импрессионизм, хвалящий абы какую жизнь, творит, казалось бы, во имя индивидуума. Он от того индивидуума в оставшемся мизере так же мало, как если физиологию натурализм имел в виду. Символизм – то же не индивидуален, в отказе от нас, грешных, ради нового социума прощённых. Ну и ницшеанство – в отказе вообще от Этого мира ради иномирия, объективного, хоть и принципиально недостижимого. Казалось бы, образ этого иномирия, который удаётся дать вопреки недостижимости, есть индивидуально автором порождённый образ, дан от себя. Да. Но он дан во имя себя-автора-творца-эстета, а не во имя себя-человека-остального-от-творца.
- Вот и Быков о том же: маски, карнавала.
- Нет. Карнавал – развлечение. Нет глубоких переживаний. А у ницшеанца очень глубокие переживания. – Так что всё равно Быков не прав.
23.03.2021.