Волоокая Вика, учащённо моргая, сообщает нам, что стесняется таскать мусор из урн, да и снег убирать тоже. Она ведь живёт в этом районе. Там её дом и знакомых тут столько, что стыдно предстать ей вот так. А можно походить ей поодаль? Мы же не будем против? Нам с Дядей Мишей по-честному, глубоко наплевать и переглянувшись быстро, мы отвечаем в голос: «Конечно же можно». Вика безумно рада. Вика заголяет зубы в улыбке. Она уходит поодаль, оставляя нас работать.
Разменивая время на труд, медленно добираемся до углового дома, где Вика живёт. В нём безоговорочно наша территория, прорезиненная площадка. Их мы чистим в первую очередь. Счищайте до самого покрытия, - твердила нам Женщина – Мастер, примерно неделю назад. За эту неделю успели, убить мы практически день на расчистку одной площадки, тоже с резиновым полем, но только гораздо крупнее. Там всерьёз постарались резвые детские ножки, усложняя для нас работу. Такую площадку не чистишь, а откалываешь по кусочкам. Девочка гнётся и стонет, твердит, что совковой лопатой надо бы это делать. Совковой лопатой затвердевший утоптанный снег убирать удобнее, но в основе площадки резина и можно поранить покрытие. Поэтому издеваясь над Девочкой, ломая свои нервы и волю, осознавая тупость работы, дроблю кусочками каменный снег. На нас озабоченно смотрят, гуляющие матери и дети. Одна робко подходит и легко так замечает: «А разве плохо со снегом? От чего бы вам утоптанный слой не оставить?» Переглядываемся с Дядей Мишей, улыбаемся, он отвечает: «Со снегом просто прекрасно и мы бы рады оставить, но понимаете, нас так заставляют». Молодая красивая мать разочарованно кивает, и развернувшись уходит, а мы продолжаем мерно ковырять затверделый снежок. Проходит несколько дней, и видимо после вчерашней планёрки, оставив недогоревших эмоций, ругает нас Женщина-Мастер: « Зачем же вы тратили время? Зачем дочищали площадку до самой резины? Ведь так испортить покрытие проще простого. Нельзя было этого делать». Мы потупляем глаза, будто стыдно. На самом деле смешно. А что остаётся делать, когда зашкаливает помешательство? Только смеяться. И лишь Существо, сидевший на лавочке и кряхтевший, что это всё не реально, пока мы работали, заявляет: «Да это они с Мишей, а я им так и сказал». «Вот, - говорит Женщина – Мастер. Молодец, Аркаша». Когда она уходит, Дядя Миша бледнея, стоя в пол оборота к Существу, уверенно заявляет: «Сука ты, Аркадий». Существо было начинает: «Это я сука. Это почему я сука…», но рассмотрев наши лица, обрывается. Мы разворачиваемся и уходим. С нами уходит его фраза: «Ребят, вы что обиделись?». Мышиный скрип коридора становится на неё ответом.
И вот теперь перед домом Вики, мы смотрим на площадку, как на врага, не зная добить или взять в плен. Вика игриво дует на руки в перчатках: «Мальчики, я очень замёрзла. Ног совсем нет. Можно я зайду домой и отогреюсь чаем? А если приедет вдруг Женщина – Мастер, вы ей скажите, что я только что пошла в туалет». Дяде Мише её жалко и её ноги в кроссовках и он, решая за нас обоих отвечает: «Конечно, иди». Одно безмерно радует, Женщина – Мастер забрала куда-то с самого утра Существо и день проходит спокойно. Мороз дубовый, хороший. Ноги действительно мёрзнут. Да разве нас напугаешь, мы будем греться работой. Работой дубовой, хорошей. Покидаешь снег минут двадцать и хочется расстегнуться. Обманчиво это чувство. Легко застудить разогретую, мокрую спину. Дядя Миша с другой стороны площадки, поёт себе в помощь, чуть слышно, что-то живое. Мои мысли бродят в неведомой дали от снега, пота и табака. Из них меня вырывает дурацкий звонок телефона. Он старый, усталый при кнопках, звонит прямо из ада. Конечно Женщина – Мастер и явно не с доброй вестью. «Идите скорее в каптёрку и ждите меня возле входа. У вас будет спецзадание. Я скоро за вами приеду». Без энтузиазма, я говорю Дяде Мише, что нас куда-то срывают. А здесь что бросаем? Он и так, понимает, что бросаем. Вопрос этот задаётся от нежелания ехать, от нежелания недоделывать. Ведь люди, кто видел нашу работу, скажут: «Недоделали. Бросили. Плюнули и ушли, пьяные сволочи». Про отношение людей – разговор особый, но это позднее.
Стоим у конторы, конечно же курим. Не лезет паршивый табачный дым. Но когда куришь, точно не работаешь, это закрепляется и входит в привычку, которая действует и наоборот, когда не работаешь - куришь. Выходит на крыльцо всегда миролюбивый Гагик и с улыбкой произносит: «Хватит работать». Его приятный акцент и говор, обнимают нас как родные. Да если бы хватит, - в сердцах, но без агрессии отвечает Дядя Миша. Тащат на спецзадание. А, когда так говорят, хорошего не жди. Хоть не пил сегодня, а то она в машине перегар быстро учуяла бы. Неуверенно, рвано к нам поворачивает серая машина Женщины – Мастера. Она опускает окно, но говорить начинает, пока оно не открылось. Слышно лишь остаток фразы: « …уже ждут. Быстрее». Инструмент брать? Нет не надо. Мы стремительно движемся к окраине города, утыканной частными домами. Куда едем? Да, там попросили помочь. По голосу слышно, что она неуверенно темнит. Да и хрен с ним, время ещё рабочее. Вы площадку успели дочистить? Нет. Плохо, медленно. Тишина ей в ответ. Петляем по частному сектору. Дома преимущественно старые, лишь иногда встречаются красавцы – дома, здоровые богатыри и всегда за высоченным забором. От кого прячетесь, свои же все люди? Вопрос, разумеется, задан с ухмылкой, растаявшей в бороде. Наконец подъезжаем. Картина прекрасна. Без забора, кирпич, дерево, дом. По окнам и разным решениям видно, что владелец платил архитектору и явно не мало. Перед домом участок, заваленный разными кучами строительного мусора – доски, куски пеноблока, кирпич, мешки и так далее. Кучи и участок заботливо очищены от снега. А главное, как на параде оранжевый грейдер, чёрно-жёлтый экскаватор, синий трактор и два серо-синих камаза. Водители сгрудились вместе и с развесёлым матерком чего-то обсуждают. Отдельно стоят двое рабочих, как я и Дядя Миша. Уже по количеству техники ясно это большого начальства дом. В голове голосок тихо сопит: « Гады. Уроды. Нашими руками. На наши налоги. Техника сейчас должна народу комфортнее делать жизнь». Дядя Миша спокойно: «Как думаешь? Они технику всю пригнали или остался в гараже дохлый трактор?». Вот эти все кучи, ребята. Покидать надо в ковш грейдера. Он свалит в кузов камаза и всё. Женщина – Мастер объяснила, показала рукой на кучи, уже расчищенные от снега и ушла греться в машину. Вяло, ругаясь и злясь, идём мы к кучам. Подгоняет нас только мороз. Схватившись за торчащую доску, Дядя Миша торжественно объявляет: «Они встряли». Это значит, что куча одно большое целое скреплённое зимой вещество. Сзади кряхтя и посвистывая к нам пробирается грейдер. За рулём как обычно водитель – медведь, только на этот раз безусый. Мы показываем ему знаками: «Раздербань ковшом кучу». Он сосредоточенно кивает и ловко со скрежетом, с лёгкостью балерины в одиннадцать тонн разносит кучу на части. Руками в дырявых перчатках собираем мы вдвойне ненавистный мусор. Сквозит ложью и рабством от этой поганой работы. Злость всё нарастает. От чего мы все вместе не скажем: Мы не должны этого делать. От чего эти крепкие дядьки молчат, и держаться за баранки машин. Держатся они за работу и то ли устали и плюнули, а может попросту страшно. От чего молчу я? Ублюдок. Слабак. Свинья. А руки послушно берут и бросают, берут и бросают. Представляю в красках картину, как с нами звереет и водитель – медведь. Его за твердой шерстью в кабине и не разглядеть. До того разъярился, дёргает рычаги давит на газ: « Хрен тебе, а не дом, дерьмовый ты, свинопас». Берут и бросают.
Вторую кучу убрали под скрежет зубов. Во время пятиминутного отдыха, подходит скудно одетый старик. Шапка-ушанка, ватничек драный, штаны убегают в горло валенок. Всё прошлого века, уставшее. Ребятки у меня стёкла битые от теплицы остались. Мне уже не выбросить их. Мусорка далеко. Машину нанять не на что. Можно к вам потаскаю. У вас два камаза. Мои стёкла места много не займут. Вон мой дом. Дед указывает рукой за спину. Дом ещё старше деда, просевший, косой, коричневый. Окон глаза просели к земле. Ты что ж дед один? Нет, не один, жена в доме, год правда уже не встаёт с кровати. А дети? Не нажили. Вид у старика такой извиняющийся. Видно, что просить не привык без крайней нужды. Окружают нас и деда водители, вслушиваются. Экскаваторщик проходится взглядом по лицам. А чего проходиться, у всех читается злоба и стыд. Поможем, ребята? – спрашивает экскаваторщик. Поможем. Показывай отец. Всей гурьбой следуем за разволновавшимся дедом. Ой, ребятки, спасибо. Спасибо. Стёкла за домом, составлены вместе. Рядом валяются мешки с мусором. В пять минут, каждый по три ходки выносим обозначенный дедом хлам. Он суетиться вокруг обещая нам что-то. Ничего не надо, отец, - останавливает его экскаваторщик. Все вместе уходим со стариковского участка. Сделали доброе дело, помогли старику, но от чего же остались на лицах злоба и стыд? Один из водителей камаза, потупив глаза, отводит сердце ядрёным матом.
Возвращаемся к чёртовым кучам. Одна притаилась с угла красивого дома. Грейдер к ней подъехать не может. Мы озадачиваем Женщину – Мастера. Куча замёрзла, инструмента нет. Как нам её разрывать? Идите, просите лопату у водителя камаза, - отвечает она невозмутимо и закрывает перед нами окно, боясь напустить холод в машину. Дядя Миша идёт до камаза и фразу начинает так: « Наша дура…». Лопата не помогает, куча смеётся над нами. Находим брошенную доску. Пойдёт, как рычаг. В раскачку со скрипом и кучи и доски дело начинает двигаться. У всех возникает вопрос: Ну почему, надо дождаться зимы, когда всё замёрзнет? Специально? Куча постепенно уходит. Оглядываем участок, вроде всё. Идём к Оксане Валерьевне. Женщина – Мастер не видит нас, она в тёплой машине катает шарики в телефоне. Мы закончили. Угу, хорошо. Надо подождать, когда начальство приедет. Мы идём восвояси и ещё полчаса, распаренные просто стоим на морозе. В двух машинах приезжают пиджачки. Всего их четверо. Пиджачки тянут руки робам. Многие робы с улыбками пожимают. Лишь те, кто подальше не удостаиваются чести. Из знакомых пиджачков подмечаю Волчьего взгляда. Скрываюсь за дом, избегая пожатия тёплых рук. Так горько мне стало, так мерзко. Вижу, на подоконнике лежит, хороший золотой саморез. Рука сама по себе его забирает и хочет нацарапать матерное, оскорбительное слово на доме. Уже готова буква «П», но мозг сообщает тихо: «Он не достоин. Не порть об него матерное слово». Мозг говорит не про дом.
Едем в машине, остываем. А Аркадий то где? – спрашивает Дядя Миша. А я отвезла на вокзал, там человек заболел. Навсегда, - пробуждаюсь от лёгкого оцепенения я. Нет, только на сегодня. За окном брошено поле. Теперь ветер его хозяин.