Мало кто из кинематографистов произвел большее впечатление, чем Федерико Феллини, итальянский маэстро, чья отмеченная наградами четырехлетняя карьера достигла пика в глазах большинства благодаря "сладкой жизни", его эпопее 1960 года, которая описывает семь дней из жизни итальянского журналиста Марчелло Мастроянни в послевоенном Риме. После смерти Феллини в октябре 1993 года десятки тысяч скорбящих присутствовали на его поминальной службе в студии Cinecittà. Примерно в то же время “Нью-Йорк таймс” опубликовала статью Брюса Вебера, в которой он ясно выразил свое нетерпение по поводу якобы непрозрачных, сбивающих с толку работ таких художников, как Феллини, Джон Кейдж и Энди Уорхол, сказав о последних двух: "я все еще слышу шум и вижу банку из-под супа". Ее написал другой мастер своего дела-Мартин Скорсезе.
Извините, я, должно быть, пропустил часть фильма” (The Week in Review, 7 ноября) приводит Федерико Феллини в качестве примера режиссера, чей стиль мешает его повествованию и чьи фильмы, в результате, нелегко доступны зрителям. Расширяя этот аргумент, он включает в себя других художников: Ингмара Бергмана, Джеймса Джойса, Томаса Пинчона, Бернардо Бертолуччи, Джона Кейджа, Алена резне и Энди Уорхола.
Это не то мнение, которое я нахожу огорчительным, а лежащее в основе отношение к художественному выражению, которое отличается, трудно или требовательно. Нужно ли было публиковать эту статью всего через несколько дней после смерти Феллини? Я чувствую, что это опасная позиция, ограничивающая, нетерпимая. Если таково отношение к Феллини, одному из старых мастеров, и притом самому доступному, то представьте себе, какие шансы имеют в нашей стране новые иностранные фильмы и кинематографисты.
Это напоминает мне рекламу пива, которая шла некоторое время назад. Рекламный ролик открывался черно—белой пародией на иностранный фильм-очевидно, сочетание Феллини и Бергмана. Два молодых человека смотрят его, озадаченные, в видеомагазине, в то время как женщина-компаньонка кажется более заинтересованной. Появляется заголовок: “Почему иностранные фильмы должны быть такими иностранными?” Решение состоит в том, чтобы проигнорировать иностранный фильм и взять напрокат приключенческую ленту, наполненную взрывами, к большому огорчению женщины.
Похоже, реклама приравнивает “негативные” ассоциации между женщинами и зарубежными фильмами: слабость, сложность, скука. Я тоже люблю приключенческие фильмы. Мне также нравятся фильмы, которые рассказывают историю, но разве американский способ рассказывать истории-это единственный способ?
Дело здесь не в “теории кино”, а в культурном разнообразии и открытости. Разнообразие гарантирует наше культурное выживание. Когда мир распадается на группы нетерпимости, невежества и ненависти, кино становится мощным инструментом познания и понимания. К нашему стыду, ваша статья была подробно процитирована европейской прессой.
Отношение, которое я описываю, прославляет невежество. Это также, к сожалению, подтверждает худшие опасения европейских кинематографистов.
Не хотим ли мы передать эту замкнутость будущим поколениям?
Если вы принимаете ответ в рекламе, почему бы не принять его естественным путем:
Почему они не снимают такие фильмы, как наши?
Почему они не рассказывают истории, как мы?
Почему они не одеваются, как мы?
Почему они не едят, как мы?
Почему они не говорят так, как мы?
Почему они думают не так, как мы?
Почему они не поклоняются, как мы?
Почему они не похожи на нас?
В конечном счете, кто будет решать, кто такие “мы”?