Как известно, 5 марта считается днем, когда не стало лидера СССР Иосифа Сталина, скончавшегося, однако, как предполагают некоторые историки 3 марта 1953 года. Можно сказать, что в какой-то степени, - а скорее, в значительной, - судьба советского диктатора трагическим образом переплелась с судьбой семьи Маркиша: его отец – известный писатель Перец Маркиш, - будучи членом президиума Еврейского антифашистского комитета, в ночь с 27 на 28 января был арестован, а затем после пыток и истязаний по приговору суда 12 августа 1952 года расстрелян; всю семью Переца Маркиша 1 февраля 1953 года арестовали и сослали в Казахстан.
Надо ли говорить, что гибель Переца Маркиша – это результат инициированной Сталиным борьбы с «безродными» космополитами, в рамках которой предполагалось решить по-своему, по-сталински «еврейский вопрос».
- Нас арестовали за месяц и пять дней до смерти Сталина, дали десять лет, а затем этапировали в Казахстан, где мы пробыли примерно два года. – говорит Маркиш. - «Нас» - это мою маму, моего старшего брата, меня, родную сестру моего отца и моего двоюродного брата, который у нас не жил, а только был прописан. Он приехал в Москву из Депропетровска, и его прописали у нас, чтобы он смог поступить в институт. Короче говоря, арестовали всех, согласно записи в домовой книге.
- Как Вы воспринимали сам факт ссылки?
- Мне было тогда всего тринадцать с половиной лет. Для меня это стало своего рода приключением все моей тогдашней жизни. Мы добирались в Казахстан в вагоне-заке, то есть, в столыпинском вагоне, как его еще называли, через пересыльные пункты, и мне казалось все это каким-то нескончаемым путешествием. Конечный пункт прибытия - кишлак Кармакчи Кзыл-ординской области, там, у бывшего кулака мы сняли в угол в небольшом саманном домике. Ну что сказать? Абсолютно классический казахский кишлак в пустынной степи, по сути, в пустыне. Я увидел бесконечные степи, увидел табуны коней, которых прогоняли через кишлак, и все в это время люди, обитатели кишлака, сидели по домам, боясь высунуться на улицу, чтобы не быть затоптанными – десятки тысяч лошадей мчались, вздымая пыль. Помню еще, что я постоянно ходил голодный, и впервые в своей жизни стал самостоятельно зарабатывать на хлеб, причем, в самом прямом смысле этого слова.
- Что Вы имеете в виду?
- Я, действительно, стал думать над тем, как можно заработать на кусок хлеба, чтобы хоть как-то справиться с голодом. А надо понимать, что самым востребованным промыслом в кишлаке были похороны. Люди мерли каждый день, и помногу. Преимущественное население кишлака составляли русские, помимо чеченцев и турок-месхетинцев. Хоронить русского человека надо было непременно с музыкой, и никак иначе. Потому что хоронить по-другому – это все равно, что хоронить покойника в плавках или в дырявых носках. Есть определенный ритуал для русских усопших: костюм и музыка. Так вот, в Кармакчи, как ни странно, существовал небольшой похоронный оркестрик из пяти человек, и я нанялся туда. Музыкальным слухом я не обладал, но обладал врожденным чувством ритма, и потому играл на тарелках, здоровых таких латунных тарелках, задавая ритм, то есть, ударял в тарелки тогда, когда это было надо. Денег мне не давали, но зато вкусно кормили на поминках. Если учесть, что мы хоронили два раза в день – утром и в обед, а русские на поминках выкладывались, как говорится, до самого дна, потому что надо, во что бы то ни стало, накормить гостей, то перепадало и мне. А с собой мне еще и ссыпали в карманы леденцы, и я оставался сыт и весьма доволен.
- Удалось выучить казахский?
- Первое время я вообще не ходил в школу, не брали, а потом отправили на учебу в железнодорожную школу, где факультативно преподавали казахский язык. На улице казахский практически не звучал, поскольку в самом кишлаке казахов было раз-два и обчелся. Но и преподаватель, похоже, казахского не знал, отрабатывая часы для галочки. Я хорошо помню, как он спрашивал: «Как будет по-казахски «кровать» и «скатерть»?»… И сам отвечал: «А-кровать и а-скатерть», что-то вроде этого.
- Ссыльных в кишлаке было много?
- Около десяти тысяч человек плюс какое-то количество казахов, считавшихся вольными. И все были в железных рукавицах у оперумолномоченного. Но 6 марта, на следующий день после того, как околел Сталин, он прибежал к нам домой, топоча сапогами, держа в руках телеграмму, пришедшую в наш адрес.
Там было написано буквально следующее: «Дорогие, любимые. Поздравляю, желаю всего самого лучшего. Надеюсь на лучшее будущее. Бабушка». Эта телеграмма ввела его в состояние ступора.
- Почему?
- Он не мог понять: как это так? В вверенной ему епархии именно шестого марта, когда диктор Юрий Левитан по радио сообщили о смерти вождя, приходит телеграмма с подозрительным поздравлением в адрес каких-то ссыльных жидов. По-моему, он готов был нас расстрелять.
- И чем все кончилось?
- Моя мать, едва шевеля губами, ему сказала, что 6 марта – это день рождения ее старшего сына – Симона. Он потребовал предъявить метрику, метрику нашли, показали, и этот опер понял, что, возможно, не расстреляют.
- Кого?
- Его самого. Я хорошо помню этот день. Как и то, что послетого, как стало известно о смерти вождя и учителя и лучшего друга всех ссыльных, весь кишлак буквально плакал навзрыд, кричали, плакали, рвали на себе волосы, словом, кто что умел. Самое интересное, что и бывший кулак, у которого мы снимали угол, тоже обронил скупую мужскую слезу.
- А как Вы сами реагировали?
- Меня это ничуть не смутило. Скорее, потрясло то, почему плакали ссыльные, которые отбывали «десятку» или поселенцы, которые отбывали наказание без срока. Плакали и кричали все, как я уже говорил. Услышанным сообщением были подавлены даже чеченцы.
- Но почему они все так реагировали?
- Потому что опасались, что новый режим, который придет на смену сталинскому, всех нас переведет из кишлака в лагеря, что ничего хорошего не сулило, это и беспокоило и тревожило более всего. Вот почему стоял этот вой и плач, а не потому, что околел этот маньяк. Кстати, нас-таки действительно перевели, но не в лагеря, а переселили в Кызыл-Орду. Не потому, конечно, что хотели, чтобы нам комфортнее было отбывать наказание. Дело в том, что от кишлака, где мы обитали, потянули от старой английской дороги, - была такая, - железнодорожную ветку на Тюратам, где через год открыли первые сооружения будущего космодрома Байконур. Потому нас, ссыльных, и убрали с глаз долой, чтобы не портили картину. Кызыл-Орда – это уже не кишлак, а город, городок, с баней, что не могло не радовать. Мылись по очереди: был женский день, и был мужской. Кстати, мужики ходили в баню в галошах.
- Это еще почему?
- Чтобы микроб сифилиса не «укусил» за ногу. И верили в это серьез. То же, знаете ли, своеобразный признак культуры. Короче говоря, в Кызыл-Орде мы отсидели еще год, пока нас не освободили за отсутствием состава преступления. А отец не был реабилитирован, мы приехали в Москву нас терзали, хотели сослать на 101 километр, но потом, в конце концов, отстали. Так закончилось мое «ссыльное приключение».
- Приключение - приключением, но все же отнюдь не поездка на курорт…
- Разумеется. Скорее, школа жизни. Кое-что я там увидел, меня пытались убить, раздеть, ограбить, словом все было, все испытал. Меня забрали, когда я учился в восьмом классе, а вернули в тот же самый класс через два года, то есть, в десятый. Я ушел сопливым подростком, а вернулся матерым волком, и среди своих одноклассников выглядел британским волкодавом.
- Пребывание в Казахстане нашло каким-то образом отражение в Вашем творчестве?
- О ссылке, о тюрьме, пересылках, о том времени, о Сталине у меня вышел роман, изданный на семи языках, в том числе и по-русски. Называется «Присказка». Это, по сути, первый мой роман, первая моя большеформатная проза.
- Очень много говорится о том, что Израиль обязан своим созданием Сталину, и, дескать, только за это, в первую голову, должен быть ему благодарен…
- В какой-то степени, но не совсем так. В Израиле жил единственный на свете человек, которому удалось обмануть и объегорить Иосифа Сталина. Звали этого человека Давид Грин, родом из Плоньска или, как нам он известен – Давид Бен-Гурион. Сталин был уверен, что из-за того, что Бен-Гуриона поддержали в ООН и продали ему оружие, что Израиль будет объявлен зарубежной союзной социалистической республикой, и окажется у России в кармане. То есть, не будет присоединен, аннексирован, а превращен в сателлита, на полную катушку.
Между прочим, если говорить об оружии, то его Израиль получил, благодаря Яну Масарику, министру иностранных дел Чехословакии, и за оружие было уплачено, а продавали его через румын. Мне об этом рассказал человек по имени Шауль Авигур, который занимался поставкой оружия в Израиль в то время. Но это еще не все. В своей новой книге «От черты до черты» я публикую документ, рассказывающий о выступлении в 1948 году в Риме Голды Меир. Осенью она побывала в СССР, а возвращалась домой через итальянскую столицу, где встретилась с представителями еврейских организаций, выступив перед ними с секретным докладом. Суть его состояла в том, что израильское руководство вначале собиралось, действительно, идти в фарватере Москвы, но затем, поразмыслив, пришло к выводу, что Москва не в состоянии оказать молодому государства такую поддержку, какую ему может оказать Вашингтон. И, стало быть, заключила Голда Меир, вопрос сотрудничества с Кремлем снимается с повестки дня, и мы пойдем с Вашингтоном. Среди тех, кто участвовал в этом совещании, - а там присутствовало 39 человек, - был один человек из ИНО – отдела иностранной разведки МГБ. Он записал текст выступления, и в тот же вечер его передали Сталину, который, как говорят, пришел в неописуемую ярость.
- Его можно понять, такой лакомый кусок из рук уплыл…
- Но это еще не все. Когда началась война за Независимость и появились первые беженцы, на заседании ООН русские заявили, что готовы принять до трехсот тысяч арабских беженцев и на территории Узбекистана создать Арабскую народную социалистическую республику. Это предложение занесено в протокол заседания, и документ этот находится в открытом доступе, однако так как никто на это предложение не отреагировал, и оно осталось без продолжения, то и на этот факт почему-то никто не обращал особенного внимания. Я обнаружил этот документ, опубликовав его в своей книге.